— Теперь моя очередь напомнить о том, что вы успеете наговориться вдоволь, — вмешалась Кларисса. — Мальчику и в самом деле нужно умыться, а нам хочется есть, — заявила она, беря под руку Лоренцу.

Два дня пролетели будто во сне, хотя Лоренца наслаждалась каждой их секундой. Обитатели замка и раньше не грешили унылостью, но с приездом Тома расцвели улыбками, куда ни посмотришь — везде смеющиеся лица, как тут и самой не заулыбаться! По отношению к ней Тома вел себя непринужденно и естественно, словно она с рождения жила в их семье. Он не старался уединяться с Лоренцой. Он за ней не ухаживал. И если они вместе совершали прогулку верхом, то мчались галопом, соревнуясь друг с другом, но Тома всегда по-рыцарски уступал ей первенство. А она за это его ругала.

И правда, им было хорошо вместе.

Ложась спать, Лоренца спросила себя, что будет чувствовать, когда Тома уедет. И ответила себе: огорчение. Так почему не доверить ему свою наполовину разбитую жизнь? Почему не войти в эту семью навсегда? Ей было хорошо с бароном и графиней, принявшими ее с родственной сердечностью... И стало еще лучше, когда Тома был рядом... Лоренцу больше не томило желание вернуться во Флоренцию. Что хорошего ее там ожидало? Даже монастырский сад не манил ее больше розами, потому что со всех сторон ей кивали другие, еще более прекрасные, которые с любовью сажал барон. Он обожал розы, выискивал новые сорта, колдовал над ними, и Лоренца мало-помалу стала разделять его страсть. Семья, окружившая ее заботой, вернула ей радость жизни, так почему же и дальше не жить вместе с этой семьей? Не в ее натуре было выгадывать и скупиться, она будет принадлежать ей душой и телом! Лоренца знала, какой радостью для всех станет рожденный ею ребенок. А ей будущий малыш навсегда поможет забыть пережитые несчастья...

Вечером, в канун отъезда Тома, она предложила ему немного пройтись вдоль озера. Ночь была теплой, в небе ярко сияли звезды, пробуждая в душе самые поэтические струны. Молодые люди молча шли рядышком. Тома уезжал на заре. Им были отпущены драгоценные секунды, и Лоренца, не чувствуя склонности к долгим витиеватым речам, заговорила без обиняков:

— Вы по-прежнему хотите видеть меня своей женой, Тома?

— Вы не изменили своих желаний, Лоренца, и я тоже, — спокойно ответил он слегка охрипшим от скрытого волнения голосом.

Они остановились и в молчании смотрели друг на друга, не отваживаясь произнести ни слова. На этот раз первым заговорил Тома.

— Я люблю вас больше всего на свете, — прошептал он. — И у меня достанет сил уважать...

— Нет, — прервала его Лоренца, приложив к губам молодого человека палец, — это будет унизительно для нас обоих. Вечером после свадьбы я буду принадлежать вам целиком и полностью, без задних мыслей, без сожалений, и, уверена, чувствуя себя счастливой!

— Лоренца! Это правда?

— Обнимите меня, Тома! Обнимите крепко-крепко... И никогда больше не разжимайте своих рук!

— До последнего дня моей жизни, Лоренца! До...

Первый поцелуй заглушил последние слова...


***

Накануне венчания пришло письмо. Его привез неизвестный всадник, бросил слуге и ускакал. Адресовано оно было донне Лоренце Даванцатти, и было в нем всего две короткие фразы и еще рисунок, изображавший во всех подробностях кинжал с красной лилией.

«Если ты выйдешь за него замуж, он умрет, как и другие. Ты будешь принадлежать только мне или никому!»

Пронзенная ужасом и болью, Лоренца потеряла сознание и молча, как подкошенная, упала...