С двенадцати лет он подружился с Генрихом, и дружба их оставалась нерушимой. Время от времени они ругались и ссорились, но все бури и испытания прошли вместе.

В красивую гостиную, располагавшуюся рядом с кабинетом герцога де Сюлли, слуга ввел дам д'Антраг, дочь и мать, которые сопровождали донну Лоренцу. Лоренца на этот раз была в черном бархатном платье, отделанном черным мехом, лицо ее скрывала черная вуаль, прикрепленная булавками к уложенным короной золотым волосам. При необходимости вуаль можно было легко откинуть. Лоренца была бледна, но не дрожала. Все три дамы заняли места, которые им были указаны, по правую руку от кресел, приготовленных для Их Величеств. По левую сторону стояло множество стульев. В камине горел огонь.

Де Сюлли вошел в гостиную сразу же вслед за дамами с обычным для него высокомерным видом. Мать д'Антраг он приветствовал с некоторой теплотой, зато дочь обдал ледяным холодом. Ей он был обязан множеством бессонных ночей, проведенных в поисках убедительных доводов, которые могли бы склеивать опять и опять разбиваемое ею вдребезги королевское супружество. Лоренцу он видел впервые, потому что не был в день ее представления королевскому двору в Фонтенбло, и удостоил девушку подобием улыбки.

— В самом деле, — вынес он свое суждение после того, как внимательно на нее посмотрел.

Мадам де Верней уже приоткрыла рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но тут в гостиную вошли Жан д'Омон и Жак Санген в сопровождении судей, а вместе с ними Тома де Курси и Антуан де Сарранс, но уже не в качестве узников, хотя лица их явно побледнели после пребывания в камерах Шатле. Взгляды обоих юношей сразу же обратились в сторону Лоренцы, но если Тома послал ей радостную улыбку, то Антуан удостоил мрачной злобой, от которой Лоренца хоть и вздрогнула, но почувствовала, что в ней воспрянул боевой дух. К сожалению, оказалось, что молодой де Сарранс был ничем не лучше своего отца! Тот же ужасный характер и та же жестокость, недаром он по-прежнему желает ей смерти... Только Господь Бог знает, что бы с ней сталось, попади она в руки этого красавца!

Появление королевской четы отвлекло ее внимание от Антуана. Все присутствующие склонились в низком поклоне.

— Ваш покорный слуга, господа! — в ответ поприветствовал всех король с присущей ему веселой живостью. — Мадам, целую ваши ручки. Дорогой де Сюлли, спасибо тебе, что приютил нас и дал возможность разобраться наконец с событиями, тем более печальными, что ожидалась от них одна только радость.

— Хорошенькая радость, — язвительно заметила мадам де Верней. — Невинная дева семнадцати лет вступает в брак с грубым варваром, который годится ей в дедушки!

Королева, занятая размещением в кресле своего обширного наряда из коричневого бархата, расшитого золотом, жемчугом и отделанного мехом куницы, обратила в сторону мадам де Верней ядовитый взгляд:

— А эта-то что здесь делает?

Генрих улыбнулся своей любовнице и ласково похлопал по пухлой ручке жены.

— Будьте попокладистей, дорогая, и постарайтесь выказать хоть немного любезности. Мадам д'Антраг и ее дочь пожелали прийти сюда, чтобы дать свидетельские показания относительно той драмы, которая так занимает наше внимание.

Но Мария с энергией, противоречащей благовоспитанности, громко воскликнула:

— Они сыграли свою роль в этой мерзкой истории? Ничуть не удивляюсь!

— Важную роль! — сурово подчеркнул Его Величество. — Что делает им честь, потому что речь идет о милосердии.

— Милосердная Верней? Это что-то новенькое, и я хотела бы знать...

— Мадам, — прервал речь королевы де Сюлли, постаравшись, чтобы голос его звучал как можно более миролюбиво, — нам предстоит обсудить дело столь важное и столь трагическое, что хотелось бы, чтобы ваше внимание было целиком сосредоточено именно на нем. Все мы знаем, что на прошлой неделе состоялся судебный процесс под председательством господина прево города Парижа, и завершился он вынесением смертного приговора. Благодарение Господу, казнь не состоялась, так как в последнее мгновение появился главный свидетель.

— Интересно узнать, почему этот свидетель так долго не появлялся, — недовольно проскрипела королева. — Где прохлаждался этот посланник небес?

— Полагаю, вы ответите нам на этот вопрос, господин де Курси, — обратился к барону де Сюлли.

Тома встал и поклонился.

— Меня задержала нелепая случайность, которая не делает мне чести. Его Величество король отправил меня в Лондон, чтобы я как можно скорее привез в Париж сына маркиза де Сарранса, но моя лошадь, пустившись в галоп, столкнулась с телегой, груженной камнем. Лошадь умерла сразу, а я, раненный в голову, много дней пролежал без сознания.

— Где это произошло? — поинтересовался министр.

— Неподалеку от Бове, господин герцог.

— Очевидно, вас кто-то лечил? Кто и где вас лечил?

Тома внезапно смутился, и его смущение заметили все.

— Да, конечно, мне оказывали помощь. В замке неподалеку от города.

— Что это за замок? — поинтересовался король. — Я уверен, что у него есть название.

— Разумеется, есть, сир, но я покорнейше прошу Его Величество позволить мне не называть его и поверить на слово.

— Но почему, господи, прости?

— Сир! — снова недовольно проскрипела Мария. — Вы нарушаете ваш обет! Разве вы не пообещали вашему духовнику, отцу Котону, что никогда больше не будете божиться?

— Вы нашли самый удачный момент, чтобы мне о нем напомнить! — рассердился Генрих. — Так объясните, черт возьми, де Курси, почему вы отказываетесь назвать нам замок, где вас выходили?

— Из деликатности, сир. Поверьте, как только я поднялся на ноги, я сбежал, — признался молодой человек, смутившись и покраснев до ушей. — Прошу понять меня... Речь идет о даме!

В глазах у Генриха загорелись озорные огоньки, и его громкий смех разом разрядил напряжение, витавшее в воздухе.

— Если ты стал ее любовником, то не думаю, что это большая трагедия. И что? Она тебя так замечательно... лечила, что ты забыл обо всем?

— О, все было совсем не так! Она и в самом деле меня лечила и делала это замечательно, но когда я выздоровел, она не хотела меня отпускать. Она... она хотела, чтобы я на ней женился, и я находился под замком до тех пор, пока не придумал, как мне удрать. Мне даже пришлось украсть лошадь!

Теперь уже смеялся не один Генрих. Недовольна была только королева, всем своим видом она демонстрировала, что оскорблена в лучших чувствах.

— Хорошенький способ выразить благодарность. Что же, она была так уродлива, эта бедняжка?

—Да нет, вовсе нет! Но, я думаю, она была вдвое меня старше. По меньшей мере вдвое, я думаю.

— А я думаю, что мы удовлетворимся данным ответом, — заявил де Сюлли. — И вернемся к той ночи, когда был убит маркиз де Сарранс, и вы расскажете нам, что видели и что делали.

Тома обрел присущие ему спокойствие, краска сошла с его лица, и он рассказал, как пыталась покончить с собой донна Лоренца, как он вытащил ее из воды, как повстречался с мадам де Верней, как мадам де Верней решила доверить несчастную заботам своей матери, которая как никто умела врачевать самые болезненные раны.

Само собой разумеется, королева и тут нашла, к чему придраться:

— Почему вы не принесли ее в Лувр? У меня о ней позаботились бы не хуже, мой личный врач и мадам Кончини...

Ее вмешательство в очередной раз страшно рассердило ее супруга:

— Только не говорите мне, что вы сами стали бы за ней ухаживать! Вы, такая набожная, стали бы заботиться о самоубийце? Позвольте мне вам не поверить. Вы бы просто-напросто ждали, когда смерть сделает свое дело и заберет ее. А ее добрая тетушка всячески бы способствовала смерти бедняжки! Кстати, где эта тетушка? Я, кажется, приказал ее арестовать?

— Ваш приказ невозможно было выполнить, сир, мой супруг! Донна Гонория потеряла сознание, и я ее доверила...

— Немедленно приведите ее в сознание и доставьте сюда!

— Но...

Впервые за время заседания Марии де Медичи стало не по себе.

— В чем же дело?

Мария покашляла, поерзала на месте, нервно порылась в рукаве, ища носовой платок, нашла его, деликатно промокнула им ноздри и наконец снизошла до ответа:

— Этим утром моя дорогая Галигаи нашла ее комнату пустой. Донна Гонория незаметно прошла по покоям так, что никто ее не заметил. Похоже, она... исчезла!

— И она тоже?! Сто чертей и один дьявол! Мне кажется, исчезновения становятся у нас дурной традицией! Отыскать ее немедленно и чем скорее, тем лучше!

Прокурор Женен, до сих пор не проронивший ни слова, заговорил:

— Не будем придавать большого значения отсутствию донны Гонории, сир. Все ее показания у нас записаны.

— Но в них нет ни слова правды, — со вздохом произнесла Лоренца. — Она не переступала порога особняка де Сарранса. Ее не было среди дам, которые меня сопровождали...

— Ничего удивительного, она же пряталась! В любом случае, Ваши Величества, — продолжал Женен, обращаясь к королевской чете, — все, что сообщил нам барон де Курси, ни в чем не противоречит показаниям донны Гонории.

— Напрасно вы так считаете! — запротестовал барон. — Когда я нашел донну Лоренцу, она находилась в таком состоянии, что было очевидно, что она никак не могла справиться с таким крепким человеком, каким был маркиз. Маркиз де Сарранс обладал недюжинной силой, и он нанес весьма серьезные раны своей молодой супруге, когда хлестал ее.

— Вы забыли об одной подробности... Обвиняемая сама в ней призналась: она бросила в маркиза бронзовую фигурку и сделала это с такой силой, что он лишился сознания. Бесчувственному человеку легче легкого перерезать острым лезвием горло! После чего обвиняемая вполне могла убежать из особняка и броситься в Сену, очевидно, в ней заговорили раскаяние или угрызения совести. А может быть, она испугалась наказания за совершенное преступление — утонуть легче, чем подняться на эшафот.