Жюльетта Бенцони - Кинжал с красной лилией

— Суд в них не нуждается.

— А ее казнят?

— Вы узнаете, каков будет приговор.

— Узнаем, конечно, но ведь король может ее помиловать. Говорят, она ему понравилась.

— Король в отъезде. И довольно болтовни. Все немедленно вон отсюда, или вас вытолкает стража!

Зал пустел медленно, люди расходились недовольными. Спектакль показался им слишком коротким, но делать было нечего, приходилось повиноваться суду и страже. Утешались лишь тем, что вскоре последует продолжение и флорентийская колдунья — такое прозвище дали парижане Лоренце — получит по заслугам. В душе Антуана боролись противоречивые чувства — он понял, что безумно жаждет обладать Лоренцой, но не мог простить ей исчезновения и даже возможной гибели своего самого близкого друга, который был к тому же еще и самым отважным кавалеристом у них в полку.

После суда Антуан отправился пообедать в трактир, поскольку полковник освободил его от службы до окончания судебного дела, желая избавить от любопытства, хотя и доброжелательного, его однополчан.

Начался ноябрь, пронизывающий холод пробирал до костей. Снега, однако, не было, но никто о нем не горевал. По счастью, не было и гололеда, главного виновника сломанных рук и ног, потому как парижане наконец-то перестали выливать помои в окна. Сена покрылась тонким слоем льда. В общем, в это время года самым лучшим и уютным местом было местечко у камелька в своем родном доме.

Именно так и проводил время Грациан. Стоя на коленях перед камином, он жарил каштаны. Мадам Пелу, кухарка, принесла ему несколько горстей, увидев, что он вернулся домой с посиневшим от холода носом. К каштанам она добавила еще и кувшин вина с корицей, которое оставалось только подогреть. Вручив свой подарок, добрая душа сказала Грациану:

— Поделишься с господином Антуаном, когда он вернется. Пусть немного порадуется. Мне кажется, он сильно осунулся с тех пор, как вернулся.

Осунулся! Слишком мягко сказано! Страшная смерть отца, возможная казнь женщины, которую он то ли любил, то ли ненавидел, исчезновение ближайшего друга Тома де Курси — вот что занимало мысли нового маркиза де Сарранса. И от них можно было с ума сойти, а не то что осунуться. Больше всего Антуан страдал из-за Тома. У него, спокойного и уравновешенного, взиравшего на все вокруг с высоты своего немалого роста, находились ответы на все вопросы и решения всех задач. В нем было столько жизненной силы! И что же с ним сталось?..

Грациан, пододвигая кресло своему только что пришедшему домой господину поближе к огню и насыпая ему в миску горячих каштанов, искоса наблюдал за ним.

— Похоже, я напал на след, — с заговорщицким видом сообщил он.

Антуан дул на обожженные пальцы и, не поняв, в чем дело, спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Улицу Пули, а что же еще? Мне удалось поладить с горничной Мопэнши. Так вот мужчина, который там бывал, — уроженец Флоренции, и зовут его Бруно Бертини, он сердечный друг мадемуазель и живет на ее харчах бесплатно. Похоже, она от него без ума. Днем он из дома почти что не выходит, разве что к своему земляку, сеньору Кончини, который живет в доме неподалеку от Лувра. Зато вечером непременно отправляется в один из притонов на острове Ситэ. А то идет прямиком к оружейнику, на улицу Руа-де Сисиль. Я однажды последовал за ним и увидел, что Бертини отправился вместе с хозяином в заднюю комнату. Я подошел к ней поближе и сделал вид, что заинтересовался ножами, выложенными на столе. Бертини пришел за кинжалом, который отдавал в починку. Некоторое время они спорили, потому что оружейник из-за сломанного острия заменил у кинжала клинок, а Бертини считал, что нужно было просто сточить конец на точиле и заострить его. Бертини злился из-за немалого расхода, а хозяин огорчался и доказывал, что не мог схалтурить с таким великолепным кинжалом. Он даже развернул сверток, желая показать, до чего он хорош. И, правда, кинжал — просто загляденье! А рукоять украшена цветком, выложенным из красных камешков.

— Рубинов или карбункулов?

— Я в драгоценных камнях не силен. Они были ярко-алые, как свежая кровь. Потом оружейник снова заговорил, но уже тихо, так что я расслышал только самый конец. Он сказал, что клинок было необходимо поменять, потому что после удара, который он выдержал, от следующего он бы непременно сломался.

— И чем закончился их разговор?

— Бертини в конце концов заплатил оружейнику и вернулся домой. Если честно, я не понимаю, чего он так долго препирался с этим оружейником. Если он из компании Кончини, то средства у пего есть.

Антуан промолчал. Грациану очень хотелось знать, как отнесется к его рассказу хозяин, он долго ждал, но все без толку, а потом, обиженный, принялся за каштаны. Про себя он подумал, что его отважная слежка на холоде и добытые им сведения заслуживают хотя бы похвалы. Господин Тома не стал бы его томить и непременно сказал бы, какой он молодец! При мысли, что он, Грациан, никогда больше не увидит своего доброго и славного хозяина, паренек чуть не расплакался. Золотой хозяин, одно слово! Служить до конца своих дней господину Антуану Грациан не хотел. Спору нет, он и к месье Антуану привязался, но не так, чтобы очень, так что большого смысла оставаться при нем он не видел. Если господину Тома не суждено вернуться, Грациан отправится обратно в Курси. Там он родился, и даже если господин де Курси-старший, батюшка молодого барона, не отличался мягким нравом, особенно во время приступов подагры — он уж, право слово, был куда добродушнее Саррансов, и отца, и сына. Поведения и поступков этих людей Грациан не понимал...

А между тем Антуан мрачнел на глазах.

Дело было в том, что вновь выплывший на поверхность кинжал с красной лилией, обнаружившийся у итальянца из подозрительного окружения Кончини, был в его глазах несомненным подтверждением вины Лоренцы. И если верить даме Гонории, — а не верить ей не было никаких оснований, — не кто иной, как Лоренца привезла его из Флоренции после гибели своего жениха. Необычный, прямо скажем, сувенир для девушки из благородного семейства! К тому же, по словам той же Гонории, Гектор упрекал свою молодую жену в попытке убить его накануне свадьбы так же, как и молодого Строцци. А каков этот Бертини! После своего черного дела у него хватило хладнокровия вернуться в зал свадебного пиршества и улечься там среди пьяниц, а потом выйти из особняка на глазах прево, шатаясь и неся какую-то околесицу, чтобы не возбудить подозрений. Вывод можно было сделать только один: Бертини, без малейших сомнений, был человеком, преданным своей землячке... А почему бы и не ее любовником? Бесспорно, именно он помог бежать Лоренце после того, как она была наказана — заслуженно, в конце концов! — рукой своего справедливо разгневанного супруга. И даже если рассказ мадам Гонории звучал по-разному в зале суда и в покоях королевы, суть его была одна и ей можно было поверить!

— Каков он собой, этот Бертини? — с внезапной резкостью спросил Антуан.

Углубившийся в свои размышления Грациан едва не подпрыгнул от неожиданности и, чуть было не рассыпав каштаны из жаровни, поспешил поставить ее на край камина.

— Да как сказать? Тамошний человек. Я имею в виду, что волос у него много, глаза черные, как вороново крыло, усы торчат и маленькая бородка.

— Почти все, кого привезла с собой королева, черные, кудрявые с усами и бородкой. А ты не можешь еще что-нибудь о нем сказать?

— Что, например?

— Не знаю, — разозлился Антуан. — Высокий он? Маленький? Худой? Толстый? Красивый? Уродливый? Сколько ему лет, например?

— Ах, вот вы о чем? Ну, я сказал бы, мужчина он хоть куда — довольно высок, хорошо скроен, руки, ноги ладные, вид представительный. Я же говорил вам, что живет он на даровых харчах у Мопэнши, которая известна своей скупостью. Видно, он пришелся ей по вкусу...

—Да, я что-то такое слышал от своих приятелей...

— Ну, так почему бы вам не нанести ей визит? Я уверен, она не будет против провести часок за беседой с таким красавцем, как вы, месье Антуан. Если кто и знает что-то о флорентийце, то только она. А уж сколько всего можно узнать на подушке, если с нужного конца за дело взяться!

— Черт побери, ты прав! Я подумаю...

Лоренца узнала, что должна умереть.

Приговор был объявлен ей накануне вечером самим прево, который взял на себя труд лично преодолеть крутую каменную лестницу тюрьмы, чтобы избавить ее от появления в Зале суда. Его сопровождали четыре лучника, но он оставил их за дверью и вошел один в камеру к девушке. По лицу прево было видно, что миссия, выпавшая на его долю, его совсем не радует.

— Я бы очень не хотел быть вестником дурных новостей, — произнес он сдержанно, — но я принес дурную новость и, поверьте, сообщаю ее с тяжелым сердцем...

Лоренца поднялась и шагнула ему навстречу, но почувствовала, что ноги у нее подкосились и она вот-вот упадет.

— Меня... казнят? — прошептала она.

— Как ни прискорбно, да. Несмотря на все мои старания, потому что я не верю в вашу виновность. Мне даже удалось вчера вечером получить аудиенцию у королевы, и я просил ее помиловать вас. Ей дано такое право в отсутствие короля, но Ее Величество не пожелало меня выслушать, сказав только одно: чем знатнее персона, тем более тяжко преступление, совершенное ею. И раз вы доводитесь ей крестницей, она желает всем подать пример...

— Какая возвышенная душа! И когда же состоится казнь?

— Завтра утром вас отвезут на Гревскую площадь, где вы будете обезглавлены рукой палача.

Произнося эти слова, прево сделал несколько шагов и встал так, что загородил спиной окошко в двери, за которым остались стоять лучники.

— По правилам вы должны выслушать приговор, стоя на коленях, но здесь я вправе распоряжаться и поступаю так, так считаю нужным. Поэтому сядьте.