— Я решил спасти графиню. Быть может, мне придется ответить за это перед богом и моим народом…

Однако несколько месяцев спустя королю пришлось столкнуться с куда более мучительной дилеммой.

От двора нельзя было утаить ничего, и многие знатные подозреваемые успели скрыться до прихода служителей закона. Другие предпочли борьбу: так поступил, например, маршал Люксембургский, который опроверг все обвинения и был признан невиновным, к великой радости народа. Парижане обожали этого героического полководца, который получил любовное прозвище Обойщик Нотр-Дама за то, что украсил собор многочисленными знаменами, захваченными у врага. А герцогиня Буйонская, вынужденная предстать перед трибуналом, повела себя столь нагло и дерзко, что взбешенный король тут же отправил ее в изгнание.

И вот пришел наконец день суда над Вуазен. Процесс продолжался с 17 по 20 февраля. Колдунья держалась с величайшим спокойствием и хладнокровно выслушала страшный приговор: на следующий день ей предстояло вынести безжалостную пытку, а затем взойти на костер и быть сожженной заживо. Спокойствие Вуазен объяснялось просто: ее заранее предупредили, что на Гревской площади ей будет устроен побег. Там соберется столько народа, что неизбежно возникнет давка и суматоха. Ее освободят прямо у подножия костра, затеяв драку в толпе, и спрячут в каком-нибудь из домов, а потом переправят к Сене, где будет ожидать лодка. Таков был план — Вуазен оставалось только собрать все свое мужество, чтобы выдержать пытку.

— Принеси мне вина, — сказала она тюремщику, — побольше вина. Вот увидишь, я справлюсь. Надеюсь только, что палач не переломает мне все кости…

— Не тревожьтесь, он получил необходимые указания.

Действительно, палач действовал с необычной мягкостью, и вдребезги пьяная Вуазен охотно признавалась во всех преступлениях — но, разумеется, ни разу не произнесла имя, о котором, впрочем, никто и не спрашивал. Уже начинало темнеть, когда ее наконец посадили на тележку, служившую для сбора нечистот.

В этот холодный и сырой вечер улицы и крыши были заполнены народом: весь Париж хотел увидеть знаменитую колдунью. Среди толпящихся у окон зрителей попадались и такие, которые содрогались при воспоминании, о визите в дом на улице Вильнев-сюр-Гравуа… Но что осталось от фантастической фигуры в балахоне с вышитыми золотыми драконами? Теперь это была толстая женщина в грязной сорочке, с раздражением оттолкнувшая исповедника. Палач, сидевший на краю тележки, равнодушно взирал на толпу. Это был не Андре Гийом, которого угораздило заболеть, к великому неудовольствию Вуазен. Она рассчитывала на помощь своего дружка, но сейчас вполне смирилась с его отсутствием: заместитель хорошо справлялся с делом, а Гийом мог бы и перенервничать…

Взгляд колдуньи скользнул по толпе: она пыталась угадать, откуда появятся спасители. Вуазен трясло от нетерпения, ей казалось, что тележка просто стоит на месте. Надо двигаться быстрее, быстрее! Неужели эти люди не понимают, как жаждет она освобождения?! Ей пришлось за это дорого заплатить: ноги, хоть и не перебитые, болели ужасно. Пусть же все скорее закончится!

У Нотр-Дам Вуазен с гневом отказалась принести публичное покаяние. Пустая трата времени! Вот уже показалась поленница, освещенная факелами… но она знала, что на этот костер никто не взойдет!

Спустившись с тележки, Вуазен жадно огляделась вокруг. Толпа собралась громадная, однако на помощь ей как будто бы никто не спешил. Она видела только враждебные злые лица, слышала улюлюканье и проклятия. Вуазен вопросительно взглянула на палача… но тот вместо ответа обхватил ее, чтобы отнести на костер. И тогда она поняла, что ее обманули! Не будет никакого спасения, ей предстоит смерть — ужасная смерть!

Вуазен принялась изо всех отбиваться и завопила:

— Ах так? Меня забыли, меня бросили… Тогда я скажу, я все скажу…

Грубая рука зажала ей рот; позвав помощников, палач поволок осужденную на поленницу и начал привязывать к столбу железной цепью. Вуазен кричала так, что у нее сел голос и барабаны стали заглушать ее. Тогда, собрав все силы, она пронзительно выкрикнула:

— Я скажу все! Шлюха! Она думает, что я…

Договорить ей не удалось. Палач, подгребавший солому к столбу, оглушил ее одним ударом. В тот же момент к поленнице поднесли огонь. Солома была сырая, и от нее повалил густой дым, скрывший колдунью от толпы…

Вуазен умерла, не выдав мадам де Монтеспан. Маркиза могла наконец вздохнуть спокойно в своих роскошных версальских апартаментах. Отныне руки у нее были развязаны, и пришла пора покончить с дерзкой деревенской девчонкой, вытеснившей ее из сердца короля.

Здоровье герцогини де Фонтанж заметно пошатнулось: она плохо переносила беременность, теряла очарование и худела с пугающей быстротой. Влюбленный до безумия король пытался помочь Анжелике вынести это испытание. Он хотел любой ценой вернуть на ее лицо улыбку и прибегал ко всевозможным ухищрениям — в частности преподнес великолепную позолоченную карету с упряжкой из восьми лошадей, тогда как маркиза де Монтеспан никогда не имела больше шести. Однако Анжелика уже не жалела соперницу, которая едва не умерла от ярости: король так любил ее и так заботился о ней, что ничего дурного не могло произойти. Она гордилась своим высоким положением и думала лишь о будущем ребенке — ее дитя займет место сразу же вслед за королем и принцами крови.

Увы, примерно через месяц после казни Вуазен ребенок родился мертвым. Король отнесся к этому философски.

— Сердце мое, у вас будут другие дети… А сейчас вам нужно поправиться.

Но, странное дело, Анжелика де Фонтанж, такая молодая и еще недавно крепкая женщина, никак не могла поправиться. Красота ее поблекла, а врачи были не в состоянии определить природу непонятного недуга. Между тем Людовик XIV, увы, ничем не отличался от многих здоровых и сильных мужчин: он питал инстинктивное отвращение к болезням. Мадам де Монтеспан никогда не позволяла себя жаловаться на недомогание, когда же ей случалось прихворнуть, она пряталась от своего возлюбленного, ибо слишком хорошо знала его, чтобы совершить подобную ошибку. Сколько раз приходилось ей исполнять все требования этикета через два часа после родов! Нарумянившись и затянувшись в корсет, она стоически выносила испытание, словно бросая надменный вызов злоязычным придворным.

К сожалению, герцогиня де Фонтанж не обладала силой духа своей соперницы. Бледная и стенающая, она проводила целые дни в шезлонге и быстро потеряла всякую привлекательность в глазах любовника. Людовик не хотел показывать ей, что любит ее меньше, чем прежде, но ему это не удалось. Постепенно он стал все чаще бывать у мадам де Ментенон, которая, в отличие от темпераментной маркизы де Монтеспан, сумела сохранить привязанность короля. Она была мудра и понимала, что страсть продлится недолго и придет день, когда королю понадобится верная ненавязчивая подруга… разумеется, высокомерная и пылкая Атенаис к этой роли совершенно не подходила.

Анжелика несказанно страдала, видя, как рассыпаются прахом ее прекрасные мечты о любви, хотя все почести и титулы были за ней сохранены, как прежде. Мадам де Ментенон, порой навещавшая больную, в одно прекрасное утро обнаружила Анжелику в таком смятении, что попыталась воззвать к ее разуму, но тщетно — молодая женщина не желала ничего слушать.

— Вы говорите о любви так, словно это старое надоевшее платье, которое нужно выбросить! — воскликнула она, разрыдавшись.

Однако герцогиня де Фонтанж не посмела признаться, что ей страшно. Она уже знала, что на ее жизнь несколько раз покушались, что при дворе у нее есть враги и что в эти ужасные времена тот, кто имеет врагов, живет недолго. Ведь далеко не все клиенты колдунов и ворожей оказались за решеткой! И Анжелика решила на время удалиться от двора. Ей казалось, что здесь она никогда не выздоровеет — слишком много злобных взглядов было направлено на нее.

Король разрешил ей уехать, и 6 июля, в ужасающе жаркий день, она покинула Версаль, обретя убежище у своей сестры Франсуазы, аббатиссы Шеле. Но было уже слишком поздно: таинственный недуг, медленно убивавший герцогиню, действовал безжалостно.

Чувствуя, что дни ее сочтены, и желая еще раз увидеть возлюбленного, Анжелика вернулась ко двору. Однако ее успели забыть. Король проводил все свое время у мадам де Ментенон, а маркиза де Монтеспан, пожираемая ревностью, уже не обращала внимания на маленькую провинциалку, которую еще недавно так ненавидела…

Весной 1681 года герцогиня де Фонтанж, со смертью в душе и на грани смерти телесной, навсегда оставила двор, где она блеснула, подобно метеору. На сей раз она удалилась в монастырь Пор-Рояль, в предместье Сен-Жак. 28 июня Анжелика умерла, оставленная всеми, но при дворе еще долго шептались, что яд свершил наконец свое черное дело…

Тем временем разрастались слухи, связанные с мадам де Монтеспан, — она явно заблуждалась, считая, что со смертью Вуазен кончились ее страхи. Спустя два месяца после этой казни Маргарита Монвуазен, дочь колдуньи, тоже была арестована и была допрошена в Огненной Палате. Сделанные ею разоблачения оказались столь невероятными и ошеломляющими, что начальник полиции Ла Рейни пришел в ужас.

«С самым невинным видом, который мог бы обмануть любого, — писал он позднее в своих мемуарах, — она обвинила мадам де Монтеспан в трех преступлениях: в использовании приворотного зелья с намерением сохранить любовь короля, в попытке отравления его величества и, наконец, в троекратном совершении обряда, именуемого черной мессой».

Ла Рейни особенно потрясло то обстоятельство, что все факты были подтверждены другими обвиняемыми: сначала это сделал Лесаж, его примеру последовали Романи и Бертран, подозреваемые в отравлении герцогини де Фонтанж, а затем дали показания преступные священники Мариет и Гибур. Было невозможно продолжать следствие, не уведомив короля. Ла Рейни вновь отправился в Версаль — на сей раз, к собственной досаде, вместе с министром Лувуа. Ла Рейни знал, что министр является большим другом мадам де Монтеспан и наверняка попытается ее спасти.