— Ты должен был его удержать.

У Фаллона мелькнуло страшное подозрение.

— Ивен, я сделал все, что мог.

— Еще не поздно вернуть его.

— Я уже договорился с другим человеком.

— Скажешь, что передумал.

— У меня нет ни малейшего желания возвращать Джерсбаха. Откровенно говоря, мне жаль потраченного времени.

— Сделай это для меня.

Что-то в Фаллоне встрепенулось и завибрировало. В душе пробудились воспоминания о долгой, счастливой зиме их с Ивеном любви. Утренний кофе вдвоем, вечера в уютных маленьких бистро…

В комнате пахло краской от незавершенного портрета. На стенах висело еще несколько рисунков юного красавчика-африканца.

— Сейчас это будет унизительно — просить Джерсбаха вернуться. Это он нас пробросил.

— Я мог бы приказать.

— Я бы все равно не стал этого делать, — возразил Фаллон, и злость, прозвучавшая в его голосе, выдала его истинные чувства. — Как ты можешь так со мной обращаться?

Некоторое время Ивен рассматривал мраморную белизну своих ладоней. Потом вздохнул.

— Ну ладно — если ты такой несговорчивый…

— Я вынужден быть несговорчивым.

— Оставим эту тему.

В каком-то смысле последнее слово осталось за Ивеном Хендершотом.

* * *

Когда Пол вышел из здания аэропорта, к нему бросилась Дженнифер.

— О мой милый, дорогой, единственный! — взахлеб твердила она. — Наконец-то ты дома!

В горле встал ком.

— Да, я наконец-то дома.

Они покатили из Колумбуса в ее стареньком «плимуте». При виде зеленых лугов с мирно пасущимися коровами, белых стандартных щитовых домов и извилистых проселочных дорог Пол почувствовал себя обновленным. Сильно подпорченный образ Нью-Йорка отступил в дальние закоулки памяти — вместе со множеством других, среди которых центральное место занимала Шейла. Единственная утрата, о которой он будет жалеть. Ничего, через какой-нибудь год от нее останется лишь смутное воспоминание. Да, в общем-то, и нечего вспоминать. Страсть должна воплотиться в поступки — иначе она погибнет, раздавленная собственной тяжестью. Отныне его главной заботой станет человек по имени Пол Джерсбах. Все остальное — страсти, амбиции, настроения — преходяще.

Сейчас Полу было достаточно смотреть в окно и любоваться россыпями домишек. Постепенно они группировались и выстраивались в ровные ряды улиц. Возник и побежал рядом забетонированный перрон. Показалось здание вокзала с треугольной крышей. И большой черный знак с белыми буквами: «Суитцер».

Он дома.

В новой квартире Дженнифер они сразу же сели поговорить. Здорово — снова быть вместе и разговаривать обо всем на свете! После небольшой заминки Дженнифер спросила:

— Что все-таки заставило тебя уехать из Нью-Йорка?

У него снова была цель в жизни. Но Дженнифер не знает о его недавнем прошлом; честный ответ войдет в противоречие со всей прежней ложью и увертками. Он начнет с чистого листа — так какой смысл в запоздалых признаниях? Почему не проявить великодушие — сказать ей то, что она давно жаждет услышать?

— Я больше не мог без тебя, Дженни.

Ее радость более чем подтвердила целесообразность святой лжи.

Позднее, строя планы на будущее, Пол поделился с Дженнифер своим намерением завершить цикл газетных статей. Тем временем он поговорит с деканом Брюсом и выяснит, нет ли возможности начать с нижней ступеньки университетской карьеры — например, с должности лаборанта. По Дженнифер было видно, что она придерживает кое-какие новости.

Наконец она не выдержала.

— А если тебе подвернется что-нибудь получше? На днях декан Брюс сказал, будто они зимой начинают новый курс: введение в современную журналистику. Неплохой трамплин для будущей профессорской деятельности.

— Не уверен, что обладаю достаточной квалификацией.

— Обладаешь. Помнишь Джона Экклса?

Ага, это тот молодой преподаватель с трубкой, который был на вечеринке у Хелен Нейлор и восхищался Дженнифер.

— Помню.

— Он — основной претендент на эту должность. Но декан Брюс собирается взять кого-нибудь с опытом журналистской работы. По-моему, он хочет с тобой поговорить.

— Когда?

— Зайди к нему завтра. После обеда он всегда у себя в кабинете.

Так что на следующий день после обеда Пол отправился вместе с Дженнифер в университет. Клонясь к закату, солнце проглядывало сквозь листву и придавало коричневым сучьям красноватый блеск. По территории студенческого городка слонялись парни и девушки с учебниками под мышкой. Университет казался храмом, где не слышны хвалебные гимны золотому тельцу. Счастливые студенты! Живут как на другой планете. Часами корпят над пыльными томами, черпая в них божественные откровения. Будущее таится во мраке — с галерами в виде письменных столов и жесточайшей конкуренцией. Юристы с дипломами Блэкстона станут вести дела лиц, пострадавших от уличного или железнодорожного транспорта; последователи Гиппократа — прописывать сахарин страдающим от ожирения матронам, а почитатели Шекспира — кропать стишки в честь главного бухгалтера. Все как один скатятся в коммерцию.

Сидя у себя в кабинете, декан Брюс распекал провинившегося студента.

— Грустно думать, что вы можете отсюда вылететь. Вашим родителям это вряд ли понравится.

— Да, сэр.

— В таком случае кончайте водить компанию с проходимцами, штампующими курсовые работы по пяти долларов за лист. Если вы обещаете, что это не повторится, я могу пропустить мимо ушей порочащие вас слухи. Нужны деньги — попробую добиться для вас ссуды.

Молодой человек промямлил слова благодарности и, покраснев как рак, юркнул мимо Пола к выходу. Декан Брюс встал из-за стола.

— Пол, мальчик мой, рад тебя видеть.

Они обменялись рукопожатием. Интересно, подумал Пол, декан Брюс действительно рад или притворяется? Понурый вид студента напомнил ему последний год обучения, когда он тоже подрабатывал тем, что писал курсовые для других студентов. Может быть, тогда-то для него и началось скольжение в бездну, которое Мердок попытался остановить своим, написанным на смертном одре, посланием? Одно письмо бессильно что-либо изменить, но оно может стать решающей гирей на весах, определяющих, что для человека приемлемо, а что — совершенно недопустимо.

— Мы с Дженнифер недавно тебя вспоминали, — начал декан Брюс. — Курс введения в современную журналистику, который мы намечаем ввести в зимнем семестре, словно специально для тебя создан.

— Да, она говорила. Поэтому я и пришел.

— Тебя это интересует?

— Да, очень.

— Есть еще несколько претендентов, включая одного из наших коллег. Но мы готовы отдать предпочтение человеку со стороны, имеющему стаж практической работы. Ты был штатным сотрудником «Ревью»?

— Да.

— А сейчас?

— Пришлось уйти из-за несогласия профсоюзных лидеров с одной моей рецензией.

Декан Брюс внимательно выслушал эту историю.

— Мой уход стал идеальным выходом для всех. Я не стал поднимать шум, и со мной прекрасно обошлись. Дали крупное выходное пособие.

— Что только позволяют себе профсоюзные лидеры!

Политический консерватизм декана Брюса был общеизвестен, так что Пол затронул чувствительную струнку.

— Что ты делал после этого?

— Писал статьи о новейших достижениях в области видео.

Декан Брюс усмехнулся.

— Видеокассеты стали для нас весьма эффективным подспорьем. Это и есть прогресс. Я бы даже сказал — прорыв.

Пол мысленно перенесся в «Конфиденциальные кассеты» с их специфической продукцией. Отсюда, из чистенького университетского мирка, это казалось далеким и нереальным — ночным кошмаром в духе Фрейда.

— Конечно — если ими умело распорядиться.

— В наше время ценятся люди с суровым практическим опытом. Ты не поверишь, сколько докторов философии сидят без работы. Диссертаций — пруд пруди, но маятник качнулся в другую сторону.

— Несмотря на все соблазны Нью-Йорка, я всегда мечтал вернуться в Суитцер.

Декан Брюс растянул рот в улыбке до ушей.

— Рад это слышать. А то с этими новыми тенденциями у меня начало появляться ощущение, будто мы заперты в башне из слоновой кости, к тому же находящейся в осаде.

Так и есть, мысленно откликнулся Пол. Сей изолированный мирок медленно, но верно поглощается огромным и не столь разборчивым в средствах миром рыночных отношений. Хранящиеся здесь, тщательно оберегаемые сокровища неизбежно становятся товаром, сбываемым массовому потребителю: витаминами для улучшения обмена веществ, зубной пастой — чтобы сделать его улыбку ослепительной, дезодорантом — чтобы от него хорошо пахло, и, наконец, одуряющими телевизионными шоу, чтобы убить в нем душу. Но это — долгий процесс, а пока он станет вести здесь, в Суитцере, не столь пагубный образ жизни, не разбазаривая духовные ресурсы. Женится на Дженнифер, купит дом поближе к университетскому городку, обзаведется потомством. Медленно потянутся годы. Он создаст свой уютный мирок за стенами собственной крепости.

— Есть еще одна проблема. Мы не сможем платить тебе столько, сколько ты получаешь сейчас.

— Неважно, сэр. Я согласился бы и на меньшее — лишь бы заниматься любимым делом.

Декан Брюс встал для прощального рукопожатия.

— Постараюсь тебе помочь.

Дженнифер ждала его на скамье в коридоре. При виде Пола она стремительно вскочила на ноги. Он был сильно взволнован.

— Кажется, мне повезло.

— Правда? Ах, Пол, я так рада за тебя!

— Правда, занятия начнутся только через несколько месяцев — в январе. Но я как-нибудь прокантуюсь.

Статей для синдиката Притчетта более чем хватит, чтобы продержаться. Даже останутся деньги заплатить за дом. Деньги! Даже в таком ограниченном мирке они напоминают о себе!