— Правда? И можно будет куда-нибудь пойти? Мне очень хочется. Я уже выздоровела. Не хочу оставаться одна.

Мать медленно провела щеткой по блестящим каштановым волосам.

— Что-нибудь придумаем… Как насчет того, чтобы сходить в кино с доктором Левиным?

— Лучше вдвоем с тобой.

— Это от нас не уйдет. Но один раз сходим вместе с доктором Левиным. Он тебе очень помог. Ты должна быть благодарна.

— О, я благодарна. Он мне очень нравится!

Они посмотрели «Беглецов» с Марлоном Брандо, Анной Маньяни и Джоанной Вудворд. Доктор Левин купил Шейле пакетик воздушной кукурузы и кулек леденцов. Он сидел между ней и матерью. Фильм был «не ахти», а конец так и вовсе отвратительный. Шейла ненавидела плохие концы.

Доктору Левину и матери фильм понравился гораздо больше, особенно игра Анны Маньяни.

— Ты так же прелестна, как твоя мать, — сказал доктор Левин, выходя вместе с ними из кинотеатра. — Через пару-тройку лет станешь настоящей красавицей. Ты хотела бы стать актрисой, как мама?

— Мама не актриса.

— Была. Она и сейчас еще может вернуться на сцену, если пожелает. Ты хоть знаешь, что твоя мама — очень красивая женщина?

Шейла никогда об этом не задумывалась.

— Д-да, сэр. — И добавила из чувства лояльности: — Папа всегда это говорил.

Взрослые переглянулись.

— Конечно, — сказал доктор Левин. — У нее редкий дар очаровывать мужчин. Всех без исключения.

Он принял доброе участие в жизни всей семьи. Наезжая в город своего детства — это происходило раза два в год, — он непременно ужинал с ними. Отец дивился: что значит старая дружба! Ирвинг Левин был единственным в городе евреем, получившим высшее образование, и не пользовался особой популярностью, поэтому никто не ожидал, что он будет являться сюда с визитами. Его мать умерла, еще когда он проходил практику, и, поскольку у него больше не было родни, все думали, что после похорон они его больше не увидят. Однако он приезжал раз в полгода, останавливался в люксе местного отеля и водил молодых незамужних женщин (их было пруд пруди) в кино или на дискотеку.

Не кто иной как доктор Левин, надоумил их сделать Шейле операцию, чтобы устранить физический недостаток.

— Сейчас применяется новая технология. Операция не такая уж и сложная, успех наступает в девяносто восьми процентах. Потом даже шрамов не останется.

— У нас нет таких денег, — буркнул отец. — Мне через несколько месяцев вносить огромную сумму по закладной.

— Я мог бы одолжить. Шейла — красавица, нужно дать ей шанс.

Благодаря маминой настойчивости это удалось уладить. Шейлу оперировали в Уэстчестере; после ее выздоровления они с матерью задержались там на пару недель. За все заплатил доктор Левин. И ни разу не обратился к отцу.

— Он либо круглый идиот, — заявил как-то отец, — либо положил на девчонку глаз.

— Рой, у тебя нет никаких оснований для подобных предположений.

— Тогда какого черта он это делает?

— Он наш друг. А для Шейлы так и вообще второй отец.

— Моя дочь не нуждается во втором отце. А если бы и нуждалась, так не в жиденке из Уэстчестера.

— Как ты можешь так говорить?

— А в чем дело?

— Сам прекрасно знаешь.

— Я назвал его жидом, то есть евреем. Что, он не еврей? Спроси и узнаешь.

— Кем бы он ни был, он многого добился.

— Нечего тыкать мне в глаза твоим пархатым хахалем!

Они часто ссорились из-за денег. Рой Томкинс владел бензоколонкой, но одна из крупнейших нефтяных компаний выстроила на шоссе новую автозаправочную станцию. Позднее при ней открыли станцию техобслуживания с современным оборудованием и магазин запчастей. Дело Роя Томкинса полетело ко всем чертям. Он утратил способность разговаривать о чем-либо другом и даже пожалел Шейле денег на новую пару туфель на высоченных каблуках, выгодно подчеркивавших красоту и стройность ее исцеленных ног. Когда мать заговорила о поступлении Шейлы в университет, Рой вспылил:

— Ты хоть знаешь, сколько это стоит? Три тысячи долларов в год! И за что? Чтобы из нее вышла законченная проститутка?

— Ты всегда хотел, чтобы она получила образование.

— Но не университетское. Я хоть раз произнес «университет»?

— Это подразумевалось.

— Ни черта подобного! Хватит с нее средней школы. Окончит — пусть устраивается на работу и платит за проживание и кормежку.

Когда Шейла отправилась спать, родители еще ругались. Она зажала уши уголками подушки и лежала так до тех пор, пока ее не сморил сон. А утром, когда она сошла к завтраку, отец в одиночестве допивал кофе.

— Твоя мать все еще в постели. Ей нездоровится. Возьми себе поесть.

После его ухода Шейла поднялась к матери и нашла ее стоящей у окна спальни. Она так и не ложилась. Дорогой ковер был усыпан пеплом от сигарет. Лицо матери распухло и было сплошь в кровоподтеках.

— С меня довольно, милая, — сказала она. — Я не намерена больше терпеть. Выхожу из игры. К сожалению, не могу взять тебя с собой: у меня нет денег даже на трамвайный билет. Как только смогу, я тебя вызову. Конечно, если ты захочешь приехать.

— Мамочка, я хочу с тобой!

— Да благословит тебя Бог. Но сейчас я должна позаботиться о себе.

— Куда ты поедешь?

— Скорее всего в Уэстчестер. Не говори отцу.

— Ты будешь мне писать?

— Конечно, солнышко… но не сюда. Это рискованно. Знаешь миссис Саутби в конце улицы? Она добрая женщина. Буду писать тебе на ее имя.

Вечером Шейла читала книгу у себя в спальне. Она услышала, как открылась и закрылась входная дверь. Послышались тяжелые мужские шаги. Отец громко позвал мать. Не дождавшись ответа, загромыхал по лестнице. Распахнул дверь в спальню матери. И потопал к Шейле. Дернул за дверную ручку. Она с притворным удивлением подняла глаза.

— Где она? Что тут у вас творится?

Закрыв книгу, Шейла осторожно ответила, стараясь не показать своего страха:

— Кажется, мама ушла, папа. Не знаю куда. Она взяла чемодан.

— Врешь! Она на такое не способна. Ты знаешь, куда она отправилась!

У нее дрогнул голос.

— Ты не должен был с ней так обращаться.

— Я ее пальцем не тронул. Просто… защищался. Ты с ней заодно. Отвечай, когда спрашивают!

— Мне нечего сказать.

— Куда она намылилась?

— Я правда не знаю.

— Будь ты проклята!

Он замахнулся на нее кулаком; проступили литые бицепсы. Однако сдержался. Вышел из спальни и хлопнул дверью.

Воцарилась тишина. Шейла знала, куда пошел отец: в бар «Колокольчик». Она спустилась в кухню, открыла банку супа, сделала себе сэндвич с болонской копченой колбасой, швейцарским сыром и черным хлебом с горчицей. Отнесла это в свою комнату. Снова открыла книгу и дочитала до конца историю Фабрицио и Клелии. Книга произвела на нее сильное впечатление. Никогда прежде она так отчетливо не сознавала свое «я»: как будто наблюдала со стороны за шестнадцатилетней девушкой, которая сидит, поджав под себя ноги, в кресле у окна и общается со Стендалем. Часы пробили одиннадцать, двенадцать часов ночи. Шейла погасила свет, разделась впотьмах и юркнула в постель.

Она проснулась от ощущения, будто в комнате находится кто-то еще. В лунном свете было видно, как чей-то черный силуэт проследовал в ванную. Отец! Она услышала, как спустили воду. Под дверью погасла полоска света. Снова открылась дверь, и из туалетной вышел голый Рой Томкинс. Он подошел к кровати, отвернул одеяло и улегся рядом с дочерью.

— Ты спишь, детка?

— Уходи!

— Мне так тоскливо одному. Просто невыносимо. Мне необходимо согреться. Вот и все.

— Если ты сейчас же не уйдешь, я сама уйду.

— Только согреться, солнышко. Твоя мать нанесла мне такой удар, не могу прийти в себя. Подвинься ближе, согрей меня.

— Что ты себе позволяешь?!

Она попыталась встать. Отец схватил ее за руку.

— Ты никуда не пойдешь, маленькая шлюшка!

Она отчаянно сопротивлялась, пока не задохнулась, получив удар в солнечное сплетение. Комната поплыла у нее перед глазами.

— Ах, ты не хочешь слушаться? Пора принимать меры!

Пьяный отец вцепился в ворот ее ночной рубашки. Одно резкое движение — и он разорвал ее пополам.

— Ты сошел с ума!

Он жадно ощупывал глазами ее юное тело.

— Можно подумать, что на тебя не глазел ни один мужчина! Или не лапал! Как он это делал, тот фермер? Вот так?

Грубые ручищи мяли ей груди. Она закричала:

— Убирайся! Если ты сейчас же уйдешь, я никому не скажу. Пусти меня! Извращенец!

Он снова ударил ее и, сорвав остатки рубашки, зашарил рукой у нее между бедрами.

— Не смей так говорить! Лежи смирно. Не двигайся, или я сделаю тебе очень больно. Мне бы не хотелось.

Шейла почувствовала его напрягшийся член — твердый, неумолимый. И поняла, что этого не избежать. О Господи!

В ее груди родился отчаянный, нечеловеческий крик, способный напугать отца и помешать преступлению свершиться. Однако он зажал ей рот. От него разило табачищем и водочным перегаром. Он тяжело дышал. И вдруг ворвался в нее и начал яростно двигаться.

Крик умер, так и не вырвавшись наружу. Шейла знала: потом отец будет раскаиваться, унижаться, молить о прощении.

Но она не простит.

Глава 10

Письмо было отпечатано на пишущей машинке. Несколько коротких, энергичных строк.

«Дорогой мистер Джерсбах.

С интересом прочел вашу первую статью. Хотелось бы поговорить об этом проекте. Если у вас найдется время в выходные, готов назначить встречу…»