Этот мистер Конвэй, подумал Дэниел, был, по всей видимости, ужасным занудой — слишком уж у него много добродетелей, чтобы он мог блистать умом или сообразительностью. Неудивительно, что Палмеры потерпели крах, если фирмой управляли такие люди, как он. Только уважение к прабабушке помешало Дэниелу высказать вслух свое мнение на счет жениха Бриджит. Он обрадовался, когда после чая Бриджит предложила ему посмотреть Джарроу.

— Вряд ли вам понравится Джарроу, — сказала она. — Но, я думаю, вам все-таки стоит на него взглянуть.


Джарроу действительно не понравился Дэниелу. Своим мертвым видом город напоминал ему кладбище; здесь даже пахло, как на кладбище. До этого он видел только железнодорожную станцию, и уже она показалась ему достаточно мрачной, но эти серые улицы с рядами грязных облупившихся домов и с группами неряшливо одетых людей, стоящих по углам, наводили на него невыносимое уныние. Он знал, что Англия сейчас переживает экономический кризис, и у себя дома он уже имел возможность наблюдать подобную ситуацию: в Америке сейчас тоже было много безработных. Но бедность, царящая в этом городе, была такой безнадежной, что Джарроу выглядел как огромное тело, с которого была сорвана одежда и содрана кожа.

— Тетя Кэти говорила вам, что Питер поехал организовывать поход с петицией в Лондон? — спросила Бриджит, когда они поднялись по дороге, ведущей к заброшенному судостроительному заводу, который некогда был процветающей верфью Палмеров.

— Да, кажется, она что-то говорила об этом.

Молча они прошли вдоль полуразрушенных стен и остановились там, где раньше находились ворота. Отсюда им была видна беспорядочная масса покореженного железа и стальных балок и груды обломков и погнутых труб, оставшиеся от кислородно-ацетиленовых и доменных печей.

— Я часто прихожу взглянуть на это, — сказала Бриджит. — Я думаю, меня тянет сюда, потому что крах Палмеров затронул меня лично. Из-за закрытия завода нам с Питером пришлось отложить свадьбу. Питер потерял на этом деле все свои сбережения — двенадцать сотен фунтов. Его отец уже умер, и у него на руках старая больная мать. А если мы поженимся, я буду вынуждена оставить работу в школе.

— Почему вынуждены?

— Таковы правила — замужним женщинам не позволяют преподавать. Считается, что, если женщина вышла замуж, она уже обеспечена. Дело в том, что безработных учителей и так слишком много, даже мужчине очень трудно получить место преподавателя. Один наш друг, преподаватель математики, пытался получить работу в одной школе на Юге. И знаете, какой там был конкурс? Двести пятьдесят человек на место!

— Да что вы! — Дэниел в изумления поднял брови. — А ваш жених… он не смог добиться, чтобы фирма компенсировала ему хотя бы часть денег?

— Нет. Но он далеко не единственный, кто потерял деньги на крахе Палмеров. Сотни других людей вкладывали свои сбережения в дело Палмеров, и все остались ни с чем. А многим эти деньги достались тяжким трудом. Вы подумайте, человек мог трудиться долгие годы, чтобы заработать какие-то жалкие двести фунтов, которые он спешил вложить в этот прибыльный бизнес. Теперь эти люди потеряли все до последнего пенни. Крах фирмы стал тяжелейшим ударом для многих простых людей.

Дэниел посмотрел на Бриджит, задумчиво созерцающую развалины завода, и вдруг у него возникло непреодолимое желание схватить ее за руку и бежать с ней подальше отсюда — подальше от этих развалин и от безнадежно унылых улиц, на которых жили несчастные голодные люди. Атмосфера всеобщей бедности и упадка подействовала на него угнетающе, и сейчас ему не терпелось поскорее выбраться из Джарроу.

— Пойдемте, — сказал он и удивился, услышав, как резко прозвучал его голос. — Пойдемте скорее отсюда.

— Что? — его слова вывели ее из глубокой задумчивости. — Ах, вы хотите уйти? Простите… — Она повернулась к нему и, встряхнув головой, рассмеялась. — Ну вот, опять я говорю вам «простите». Я только и делаю, что прошу у вас извинения. Но я не должна была приводить вас сюда — я знаю, это место выглядит так печально… Я просто подумала, что…

— Я знаю, что вы подумали, — улыбнулся он. — Вы привели меня сюда в образовательных целях: вы вполне справедливо посчитали, что я, будучи иностранцем, должен узнать и увидеть все стороны вашей жизни. Что ж, отрицательную сторону вы мне показали — теперь давайте перейдем к положительной. Какой ваш самый лучший театр?

— О, но ведь уже поздно! Все спектакли уже начались.

— Ладно, тогда отложим до завтра. Завтра вечером, надеюсь, вы свободны?

Она некоторое время колебалась, не сводя с него внимательного взгляда.

— Да, — ответила она наконец с коротким нервным смешком.

— Чудесно. А теперь пойдемте.

Он взял ее за руку, и быстрым шагом направился в сторону дороги, по которой они пришли.

Несколько минут они шли молча, потом она начала говорить — говорить быстро и без умолку, словно поставила себе целью заполнить тишину, рассказывая ему все, что она знала об истории Джарроу. Он шел рядом с ней молча, следя за выражением ее лица и пропуская мимо ушей большую часть ее слов. Когда они дошли до Дистрит, он прервал поток ее красноречия.

— На нем написано «Шилдс», — сказал он, глядя вслед обогнавшему их автобусу. — Мы пропустили наш автобус, мисс Малхолланд.

— О, в самом деле! — Она посмотрела на него и нервно моргнула. — Я понимаю, вам все это неинтересно, — добавила она, опустив глаза.

— И вы не ошибаетесь. — Он смеялся. — По крайней мере, на сегодняшний вечер с меня достаточно бесед на социальные темы. Я уже знаю все об Эллен Уилкинсон, о мистере Вальтере Рансмане, о советнике Дэвиде Рили, этом замечательном ирландце, о епископе Гордоне, о дядюшке Томе Коблее и о многих других.

— О, прос…

— Да, да, я это уже слышал.

Теперь оба смеялись.

— А знаете, мне нравится Джарроу, хоть он и выглядит ужасно, — сказала она через некоторое время. — Точнее, мне нравится не сам город, а люди — по крайней мере многие из них. Я сама родилась и выросла в Вестоэ. Я думаю, вам известно, сэр, — она серьезно повела головой, — что Вестоэ — самый престижный район Шилдса. Но я всегда предпочитала ему Джарроу. А мама, наоборот, терпеть не может Джарроу. Наверное, это потому, что она родилась здесь… А вот и автобус. На этом мы можем доехать до порта, а там пройдем пешком.

Когда они сели в автобус, она сказала:

— Жаль, что я отдала машину Питеру. На машине было бы удобнее. Но ему она нужна больше, чем мне.

— У вас есть машина?

Она скосила глаза на него и слегка улыбнулась.

— Мне бы следовало ответить на это, — прошептала она, — что машины есть не только у американцев.

— А сейчас вы опять скажете мне «простите», — прошептал он в ответ, почти касаясь губами ее уха.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Вы умеете водить? — поинтересовался он.

— Да, это моя собственная машина. Мне подарила ее на день рождения тетя Кэти, когда мне исполнился двадцать один год. Теперь, правда, она уже порядочно побита.

— Порядочно побита? Вы говорите так, как будто с тех пор прошло уже лет двадцать. Могу я спросить, сколько вам лет? Или нет, давайте я лучше угадаю. Двадцать три?

— Двадцать шесть.

— Двадцать шесть?! — Он заглянул ей в лицо. — А вы неплохо сохранились, мадам.

— Благодарю вас.

— Как я уже говорил вчера вечером, меня с самого начала удивило, что вы не похожи на своих родителей. Ваши отец и мать оба темноволосые — а вы почти блондинка.

Его взгляд скользнул по ее светлым блестящим волосам — она была без шляпки. Она слегка наклонила голову и отвернулась к окошку, оставив без ответа его замечание.

— Что такое? Я, может, что-нибудь не то сказал? — обеспокоился он.

— Мы сходим здесь.

Когда они сошли с автобуса и направились вдоль тротуара, он возобновил прерванную беседу.

— Я… кажется, я невольно затронул какую-то неприятную тему, — с запинкой проговорил он. — Да, теперь я припоминаю, что вчера вечером, когда я сказал вашему отцу, что вы так сильно отличаетесь от него внешне, наступило неловкое молчание… Простите, я вовсе не собирался любопытствовать о вещах, которые меня не касаются. И я совершенно забыл о вчерашнем, поверьте. Надеюсь, вы мне верите?

— Не волнуйтесь, все в порядке. Вы ведь не могли знать. — Она смотрела прямо перед собой. — Я действительно не папина дочь. Мой отец был по национальности норвежцем, он был сыном от первого брака мужа тети Кэти.

— О, простите. Простите меня, прошу вас. Если б я знал, я бы никогда не позволил себе…

— Пусть вас это не беспокоит, — она подняла к нему глаза и улыбнулась. — Я сама раньше этого не знала и все время удивлялась, что мы с отцом так непохожи. В конце концов, родителям надоело это слышать, и, когда мне исполнилось шестнадцать, они мне обо всем рассказали.

Немного смущенно она пересказала ему историю своего рождения, рассказала о том, что произошло между Нильсом и ее матерью, и о поспешном браке матери с Томом Малхолландом.

— Ну вот, теперь вы тоже знаете, — заключила она. — Как говорится, в каждой семье есть свой скелет.

Его взгляд снова скользнул по ее лицу. У нее была восхитительная кожа, цвета густых сливок.

— Бывают скелеты и похуже, — небрежно заметил он.

Она вопрошающе посмотрела на него, мягко улыбаясь.

— Вы хотите сказать, в вашей семье они тоже есть?

— Вы еще спрашиваете! Мои дедушка с бабушкой по отцовской линии были наполовину братом и сестрой… — Он склонил голову набок и усмехнулся. — Если моя мать и ее семья когда-нибудь узнают об этом… Боже, они этого не вынесут!


Входя в дом, оба громко смеялись, и Кэти, сидевшая в гостиной, обернулась на звук и посмотрела на дверь, потом перевела взгляд на Кэтрин, сидящую возле окна с шитьем.