У Олли буквально отвисает челюсть.

— Ты видел сегодня утреннее шоу? — спрашиваю я. — Гэбриел признался Филу и Холли. И всей Британии. Неужели не видел?

Он явно недоумевает.

— Не видел?

Кэти, у меня обычный трейлер. Там нет телевизора.

Слава Богу, хотя бы плитка есть.

— Но если ты не видел эту передачу, — говорю я, глядя в его кофейные глаза, — если ничего не знаешь… то почему ты здесь?

Олли ласково гладит мою щеку.

— Я увидел в «Таймс» некролог. Мне сделалось так горько при мысли о том, что ты сейчас одна… Я знаю, как ты любила Джуэл. Вдруг стало плевать на Гэбриела, плевать на все — лишь бы снова увидеться с тобой.

Он целует меня и тут же отстраняется, качая головой.

— Скажи что-нибудь, — шепчу я. — О чем ты думаешь?

О том, что это потрясающе. Надо же, Фрэнки хранил секрет Гэбриела. Он ведь болтлив как сорока. Олли удивленно свистит. — Гэбриел Уинтерс действительно гей и встречается с Фрэнки?

Я киваю:

— Они настоящая пара. У них даже есть пудель по кличке Пушок. Конечно, я сделала глупость, когда согласилась на предложение Гэбриела, Ол, но я ведь действительно думала, что ты помолвлен… — От мучительного воспоминания перехватывает горло. — Думала, что опротивела тебе…

Черт возьми. Я снова плачу.

— Эй, не плачь, — говорит Олли, продолжая меня целовать. — Все будет хорошо…

— Знаю, — отвечаю я. — Поэтому и плачу…

— Я не хочу, чтобы люди видели тебя с красными глазами и мокрым носом. — Олли бережно вытирает мое лицо рукавом куртки. — Иначе они решат, что я огорчил свою будущую жену…

Я смотрю на него.

— Это предложение? Если да, не очень-то оно романтическое…

— Ну извини. — Олли застенчиво улыбается. — Получилось не вполне так, как я рассчитывал…

— Ты действительно этого хочешь?

— Конечно, хочу! — отвечает он. — Оба мы не умеем ходить на свидания, поэтому, может быть, ну их к черту? И потом, я уже знаю все твои дурные привычки, но тем не менее по уши влюблен.

— У меня нет дурных привычек, — сердито отвечаю я. А потом задумываюсь. — Ну… разве что одна или две. Зато у тебя их масса!

— Ни минуты не сомневаюсь, — соглашается он. — Но в том-то и дело — мы знаем друг друга как облупленные. И потом… он касается моей груди, и сердце чуть не выпрыгивает, — есть и еще кое-что более важное… помимо того что я уже не первый год люблю тебя, красотка.

Он меня любит?

Я красотка?

Я?..

Невозможно слушать, пока Олли трогает мою грудь. Должно быть, я единственная женщина, которая не способна делать несколько дел одновременно. Я беру его за руку и заставляю прекратить.

— Что же может быть важнее любви?

— Ты нравишься Саше, — отвечает Олли. — Поэтому — решено.

— Да уж, не хотела бы я враждовать с твоей собакой. Помню, что она устроила в кабинете Джеймса.

Мы оба плачем и смеемся.

— У меня, наверное, в самом деле красные глаза и мокрый нос, но знаете что?.. А ну их.

— А как же романтика? — спросите вы. Предложение руки и сердца, шампанское и розы… я ведь всегда об этом мечтала.

Странно, но, целуя Олли, милого, забавного Олли, у которого красивые каштановые волосы и пухлые губы, я понимаю, что романтика мне больше не нужна. Что может быть романтичнее, чем стоять рядом с любимым на причале дождливым осенним вечером?

Потом я внезапно понимаю — как будто складываю головоломку до конца. Романтика — это когда ты находишь свою половинку. Все остальное не важно.

Проклятые авторы любовных романов. Стоило бы подать на них в суд за то, что вводят женщин в заблуждение. А как же высокие темноволосые красавцы в бриджах — разбойники, актеры, рыбаки?

И почему я не понимала, что мой настоящий герой все время был рядом, прямо перед носом? Он всегда помогал мне, поддерживал и даже смирился, когда я поселила в его ванне омара.

Все, больше никаких романтических героев.

— Это значит «да»? — спрашивает Олли.

— Да, — подтверждаю я. — При одном условии.

Олли, кажется, слегка встревожен — несомненно, он воображает брачный контракт, в котором будет предусмотрено мое право проводить время в книжном магазине «Ватерстоун» или что-нибудь в том же духе.

— А именно?..

— Что на свадебном обеде не будет омаров, — твердо заявляю я. — Сомневаюсь, что смогу пережить это еще раз.

— И слава Богу, — говорит Олли. — Надоело бояться, что в ванне мне отхватят палец.

Мы целуемся, смеемся и снова целуемся, и происходит нечто странное. Я готова поклясться, что внизу, среди волн, появляется огромная клешня и радостно машет нам, прежде чем снова скрыться в пучине.

Хочу рассказать Олли, но потом передумываю. В конце концов, мы оба знаем, какое у Кэти Картер богатое воображение.

Когда мы с Олли, взявшись за руки, возвращаемся к «Русалке», где горят фонарики, а в окне, поздравляя нас, торчат Мэдс, Гай и Фрэнки, я понимаю, что даже в самых безумных снах, в самых страстных грезах о Джейке и Миландре не представляла, что такое быть по-настоящему счастливой.

Счастье не похоже на катание на карусели.

И ни на одно другое старое клише.

Быть любимой — в тысячу раз лучше.

Это все равно что вернуться домой.

Эпилог


Полгода спустя


— Быстрее! — взвизгивает Мэдс. — Хватит обниматься, идите сюда и сядьте! Сейчас начнется!

Мы с виноватым видом выпускаем друг друга из объятий. Нас попросили принести чипсы, но Олли, наклонившийся у холодильника, выглядел так соблазнительно, что я немедленно схватила его за задницу. Честно говоря, любовь творит со мной странные вещи. Были времена, когда я больше заинтересовалась бы чипсами.

— И пожалуйста, захватите маринованную свеклу! — кричит Мэдс. — И молоко!

Олли делает гримасу. Маринованная свекла с молоком не самая лучшая закуска, с моей точки зрения, но Мэдс поглощает ее в огромных количествах.

Причуды беременных.

— Спасибо, ребята, — говорит она, и глаза у нее загораются, когда Олли ставит на столик еду. — Малыш никак не может наесться…

Подруга гладит живот одной рукой, а другой выуживает из банки большой кусок свеклы.

— Подвинься, — требует Ричард, усаживаясь на кушетку рядом с женой. — Поскорее бы это увидеть. Ты рада, Кэти?

— Нуда… — говорю я. Мне боязно. А если получилось ужасно?

— Все будет отлично, — уверяет Олли, устраиваясь на подушке и сажая меня на колени. — Надо верить в лучшее.

Гай, в обнимку с моей сестрой Холли на кушетке, ободряюще поднимает банку пива.

— Наблюдать за съемками было клево. Такие сиськи…

Холли стукает его книгой, и у нее съезжают очки. Она поправляет их указательным пальцем.

— Гай, ты чудовище.

Но, говоря это, она смеется.

Жизнь — куда более странная штука, чем любой роман, и в тот вечер, на вечеринке у Джуэл, воздух явно был насыщен волшебством, потому что игра в пары дала весьма странные результаты. Я даже представить не могла, что моя чопорная сестрица способна бросить академическую жизнь, переехать в Трегоуэн и обрести счастье с Гаем, но тем не менее они буквально купаются в блаженстве. Гай выходит в море и торчит в «Русалке», в то время как Холли читает лекции в Плимуте и приводит в порядок его счета.

Еще диковиннее слух о том, что Джеймс и Нина обрели друг друга. Если верить Эду, Нина заработала состояние, выставив на фондовый рынок акции своей фирмы, и расплатилась со всеми долгами Джеймса. При этом ей хватило ума впредь не снабжать его деньгами, — таким образом, верховодит именно Нина. Прелестная парочка. Не знаю, кого мне больше жаль. Наверное, Корделию.

Язычок у Нины острее самурайского меча, и она уж точно не позволит собой командовать.

Когда эти двое столкнутся лбами — замри все живое.

— Началось! — Олли крепче прижимает меня к себе, когда по экрану бегут титры. Раздается завораживающее пение Энии, на экране возникает безлюдное болото, над которым клубится туман. Заглушая музыку, слышится стук колес, топот копыт, позвякивание упряжи — на вершине холма появляется карета. Затем перед нами — одинокий всадник, у которого пол-лица закрыто платком, а в руке — мушкет.

«Сердце разбойника» — так гласит надпись, и следует перечень звездных имен, первым из которых стоит имя Гэбриела Уинтерса.

— Да, подружка! — вопит Мэдс.

— Успокойся. — Ричард ласково кладет руку жене на живот. — Тебе вредно волноваться.

— К черту, — отвечает та. — Моя лучшая подруга написала сценарий! Это же потрясающе, Кэти, мать твою!

Ричард морщится.

— Прости, милый. — Мэдс, впрочем, вряд ли сожалеет о своих словах. Она подмигивает. — Должно быть, гормоны разыгрались.

— Гэбриел отлично смотрится в темном парике, — говорит Олли. — И он изрядно поработал над собой. Например, стал гораздо лучше плавать.

— Уроки езды с миссис Эм его чуть не прикончили, — сообщаю я. — Фрэнки говорит, он страдал несколько недель.

Мы замолкаем и смотрим фильм. Очень странное ощущение — наблюдать за людьми, которые так долго существовали лишь в воображении.

Когда Гэбриел останавливает карету — тесные бриджи облегают длинные мускулистые ноги, сапфировые глаза горят страстной любовью, — я чуть не плачу от облегчения. Сценаристы и продюсеры превратили мою историю в захватывающую драму. Джейк — красив и опасен, а молодая актриса, играющая Миландру, — хрупкая, как фарфоровая статуэтка.

— Очень хорошо… — говорю я, чувствуя головокружение.

— Конечно. — Олли улыбается. — По-моему, я тебе целых полгода это твердил.

Я вспоминаю недели, проведенные в путешествиях, и ночные разговоры, которые мы вели, лежа в объятиях друг друге и глядя на падающие звезды. Мы были как самые близкие друзья — только лучше.