Впрочем, Олли, что странно, не обращает внимания на страстные взгляды Элли и не отвечает на предложения составить ей компанию на школьной экскурсии. Так не похоже на него. Должно быть, мой друг действительно влюблен в Нину.

— Я как-нибудь переживу, — говорит Олли. — Так или иначе, Элли не в моем вкусе.

— Почему? — в притворном изумлении спрашиваю я. — Она по крайней мере живая!

Олли берет меня за руку и крепко стискивает.

— Оставь шутки хотя бы на минуту. Что произошло?

Я рассказываю про клинику и необходимость ждать две недели. Олли достаточно хорошо меня знает, чтобы понять: к тому моменту я начну бегать по потолку.

— Я не могу обратиться в частную клинику, — говорю я, когда Олли упоминает Наффилд. — Придется заплатить целое состояние. Я посмотрела в Интернете, и поверь, мне придется ограбить банк или сорвать куш в казино. Частное здравоохранение не для бедных. По крайней мере сто фунтов за консультацию… плюс дорогие анализы. Свыше двухсот фунтов за один лишь анализ крови.

— Оно того стоит — ради твоего спокойствия.

Я задумываюсь о счетах, которые сложены нераспечатанными под раковиной в квартире на Эллингтон-Кресент. Я уже давно в минусе — вот главная проблема с моими финансами.

— Прекрасная идея, — соглашаюсь я, — но, к сожалению, нет смысла даже думать об этом. Придется подождать две недели. Как все обычные люди.

— Понимаю! — гневно восклицает Олли. Он действительно переживает за меня. — Как ты будешь жить, если предстоит две недели думать черт знает о чем? Какое-то безумие…

Тетушка Джуэл сказала то же самое, когда я ей позвонила. Я пыталась связаться с матерью, рассчитывая, что она пошлет мне сияющий белый луч надежды или нечто в том же роде, но матушка, как выяснилось, уехала на какой-то духовный «семинар» в надежде войти в контакт со своим ангелом-хранителем. А я-то надеялась, что мы наконец увидимся.

Я позвонила Джуэл, когда возвращалась в школу после визита к врачу.

— Ох, милая, — сказала Джуэл, и я живо представила ее — длинные серые волосы по сторонам морщинистого лица, худая рука, прижатая к груди. — Вот так новость. Бедная моя девочка. Как же ты вытерпишь две недели в неведении? Я бы просто с ума сошла…

Обожаю Джуэл, но вот сочувствия ей явно недостает. И все-таки лучше Джуэл, чем Мэдс, которая так и не позвонила.

— Детка, я просто не переживу, это кошмар. Сейчас расплачусь…

Я мало кому рассказала про опухоль, но реакция говорит о людях многое. Олли, например, держался молодцом. Он выслушивал меня, кормил всякими лакомствами, вытирал слезы, когда я плакала, брал напрокат душещипательные фильмы, позволял смотреть платные каналы… ну и так далее. Мэдс заплакала и сказала, что Ричард непременно помолится за мое выздоровление. Джуэл страшно разволновалась, но все же попыталась меня утешить («Грудь — это такие пустяки, детка. Кому она нужна, только мешается»). А Фрэнки отказался даже произносить слово «рак» — он был просто в шоке.

Я ерзаю на кушетке и морщусь, ощутив острую боль в груди. Не могу надеть лифчик, что само по себе кошмар. Вдобавок под грудью у меня маленький шов, прикрытый толстым слоем марли. Я выгляжу просто нелепо, как будто мне приставили лишнюю грудь.

И все же я не жалуюсь. Никогда не думала, что настанет день, когда я обрадуюсь швам и бинтам, но жизнь полна сюрпризов. Вечером во вторник мне позвонил мистер Уортингтон, консультант из Наффилдской онкологической клиники, и сказал, что в среду у него освободилось утро. Когда я объяснила, что у меня нет частной страховки, он спокойно заметил, что все уже уплачено и меня ждут.

О добрая Джуэл. Сущая фея-крестная. Надо позвонить и сказать спасибо, хотя трудно выразить словами, насколько я благодарна. В последние два дня она не отвечала на звонки, и благодарность буквально перехлестывает через край. Тетушка сделала самый желанный подарок в моей жизни. То есть опухоль никуда не делась, и это очень неприятно, но по крайней мере не придется ждать две недели.

Быть может, у меня все-таки есть персональный ангел-хранитель.

Я рассказала Олли, что Джуэл, судя по всему, заплатила частному врачу и что я ей невероятно обязана. Олли ответил, что всякий, кто любит меня, не затруднился бы помочь, — конечно, это мило, но не вполне правда. Мои родители меня любят, но они безумные и вдобавок чертовски бедные, а что касается Джеймса… ну, чем реже о нем вспоминать, тем лучше.

Телефон по-прежнему молчит. Я бреду на кухню, ставлю чайник, рассеянно жую орехи, выбрасываю старые продукты в мусорное ведро… Олли так добр, что я по крайней мере должна навести порядок у него на кухне. Он даже поехал со мной в больницу, когда мне делали биопсию, а это выходит за рамки дружбы.

Было забавно. Разумеется, в следующий раз я предпочту нечто менее болезненное — например, удаление зуба без анестезии… впрочем, надеюсь, никакого следующего раза не будет. Я замираю, продолжая помешивать чай. Приходит ужасная мысль о том, что, возможно, меня еще не раз ждут неприятные медицинские ощущения. Надо признать, я изрядная трусиха и не переношу боль. Бог весть что будет, если придется рожать, — наверное, понадобится общий наркоз. Я упала в обморок, даже когда мне прокалывали уши!

Олли все это знает — вот почему он поехал со мной в Наффилд. И слава Богу: потому что я всю ночь лазила в Интернете и волновалась все сильнее, так что на рассвете превратилась в тварь дрожащую. Без Олли, который приготовил завтрак и отвез меня в клинику, я бы, возможно, до сих пор кругами ездила по кольцевой, тщетно пытаясь набраться смелости.

Выбрасываю чайный пакетик и смотрю на часы. Половина третьего. Надеюсь, исследование закончено и я вот-вот узнаю результаты. Сердце колотится; меня настолько переполняет адреналин, что руки трясутся. А может, я выпила слишком много кофе…

— Звони же, блин, — говорю я телефону.

В онкологической клинике Наффилд сплошь канареечно-желтые тона и пастельные занавески. Стоит миновать дверь и столик дежурной, и исчезает вся привычная больничная мебель, а ты видишь компанию женщин, которые сидят на мягких кушетках, попивают кофе и листают глянцевые журналы. Глаза у всех ледяные. В углу тихо булькает кофеварка, но, не считая этого, стоит почтительная тишина, точь-в-точь как в церкви. Приехав в Наффилд, я ожидала, что вот-вот появится Ричард Ломэкс, в церковном облачении, окутанный запахом ладана.

Мы с Олли устроились на уютной кушетке персикового цвета и начали ждать. Мимо проходили медсестры с объемистыми папками, а иногда — люди, в которых можно было опознать врачей только по висящим на шее стетоскопам. Мужчины держали своих спутниц за руки и бормотали нечто ободряющее в отчаянной попытке сбросить напряжение.

Олли листал журнал. Знаменитости с безукоризненными улыбками самодовольно смотрели со страниц, и на их лицах было написано: «Позавидуй мне!» Впрочем, я завидовала всем, кто не сидел сейчас в этой до жути безмолвной комнате.

— Кэти Картер? — Рядом со мной возникла пожилая женщина с умным ясным взглядом, как у миссис Тиггивинкл.[8] — Я доктор Моррис. Я осмотрю вас.

Интересно, что я должна была ответить? «О Боже»? Она произнесла это так, словно меня ожидал массаж.

— Пожалуйста, проходите, и приступим, — сказала она.

Каждая клеточка моего тела взывала о бегстве. Непривычное ощущение для человека, который считает здоровой пищей апельсин в шоколаде.

— Ваш муж может сопровождать вас, — добавила доктор Моррис, ободряюще улыбнувшись Олли. — Это вполне допустимо.

Она подумала, что мы вместе! Ну разве не смешно? Олли встали чуть ли не бегом бросился в смотровую. Кажется, груди стали его навязчивой идеей, мрачно подумала я.

— Он не муж, — поправила я. В тишине мои слова прозвучали пронзительно. — Просто приятель.

Я вовсе не собиралась раздеваться в его присутствии.

— Тогда я подожду здесь, — предложил Олли.

— Ступай и купи булочку. — Я пыталась говорить радостно и бодро, но голос при этом звучал словно на грани истерики. — Все будет в порядке.

— Я подожду здесь, — произнес Олли терпеливо, словно разговаривал со строптивым подростком.

Войдя в смотровую и устроившись на кушетке, я чуть не расплакалась. На самом деле больше всего мне хотелось, чтобы Олли пошел со мной, взял за руку и рассказал какой-нибудь дурацкий анекдот, чтобы я расслабилась, но разве это не обязанности бойфренда? Наблюдать за тем, как меня режут, — нелегкое испытание, и не следовало ожидать, что он немедленно согласится. Даже попросить о таком значило бы превратить нашу дружбу в нечто весьма сомнительное.

Все в моей жизни перевернулось и изменилось, твердая почва превратилась в зыбучие пески, и я была далеко не в восторге от происходящего.

— Ложитесь на кушетку. — Доктор Моррис включила нечто вроде огромного телевизора. — Снимите лифчик и футболку.

Я сделала, как она велела. Мою грудь намазали холодным гелем, и медсестра выключила свет. Не хватало только музыки.

— Это ультразвук, — объяснила врач, водя каким-то прибором по моему телу. — Он позволяет увидеть, что творится внутри груди, и в точности понять, с чем мы имеем дело. В вашем возрасте нет смысла делать маммограмму, потому что ткань слишком плотная, ничего толком не разглядишь…

Я посмотрела на экран и увидела нечто вроде снежной бури. Недоставало лишь Санта-Клауса и эльфов.

— Вот, — сказала доктор Моррис, когда среди волнистых серых линий показалось темное пятно. — Вот ваша опухоль.

Она слегка сдвинула прибор и нахмурилась.

— Что?.. — спросила я, чувствуя, как заколотилось сердце.

— Боюсь, это не циста. В нее поступает кровь.

Я в ужасе села. Во мне поселился Дракула?

— Значит, — продолжала доктор Моррис, — придется взять образец ткани и понять, какова природа опухоли.