Уильям Блум - Кентерберийская сказочка

– Сын своего отца? Ха-ха.

– Тристрам, давно хочу с тобой поговорить. Тристрам поднял голову от книги и уставился в стену.

На отца не смотрел.

– Ты слушаешь меня?

– Конечно.

Тристрам продолжал смотреть в стену.

– Хотел узнать, как у тебя дела в школе. Тристрам не ответил.

– Все в порядке, правда?

– Ну.

– С учебой проблем нет?

– Серьезных нет. Все идет хорошо.

– С учителями, с ребятами – все нормально? Тристрам кивнул.

– А с кем-нибудь поближе сошелся?

– Несколько человек – но очень близко ни с кем.

– Но друзья все же появились?

– Конечно, папа. Не понимаю, что ты меня пытаешь?

– Никто тебя не пытает. Просто я твой отец, и мне интересно. В Лондоне ты друзей приводил домой, а здесь – нет.

– А-а.

– Что «а-а»?

– Нет, ничего. Не думал, что тебя именно это волнует. У меня все в порядке, па, честно.

– Но ты кого-нибудь хотел бы пригласить в гости?

– Может быть. Не знаю. Почему тебя это так беспокоит?

Он продолжал смотреть в стену.

– Да не беспокоит меня это. Просто интересно. Но раз ты считаешь, что все в порядке, значит, так и есть. – Он помолчал. – А как Дженни?

Тристрам с подозрением взглянул на отца.

– Хорошая девочка.

Отец улыбнулся, и у Тристрама сразу полегчало на душе.

– Очень хорошая. А что?

– Просто вы вовсю встречаетесь. Она тебе нравится, да?

Тристрам снова покосился на отца.

– Можешь быть со мной откровенным. Я на твоей стороне. Так что можешь чуть-чуть поделиться.

Тристрам ничего не ответил и снова уставился в стену.

– Ну, сколько можно пялиться в стену? Скажи что-нибудь. – Отец глубоко втянул воздух. – Понимаешь, ты еще слишком молод, чтобы так часто встречаться с одной девочкой. Чем вы занимаетесь все время?

– Разговариваем, то да се.

– Понятно. Что это за «то да се»?

– Ну, так. Сам понимаешь – разговариваем, гуляем и все такое прочее.

Отец вздохнул.

– Приводи ее к нам почаще. Матери она нравится. Тристрам кивнул и перевел взгляд на страницу книги.

Отец еще раз вздохнул.

Дженни сидела в углу класса с Синтией.

– Говорят, в субботу ты была на танцах – с мальчиком. С Тристрамом?

– Ты откуда знаешь, как его зовут?

– У тебя весь стол этим именем исписан. Все знают, как его зовут.

– Шутишь, что ли?

– И не думаю. После школы каждый день уносишься, в выходные от тебя ни ответа ни привета. И вообще с нами разговаривать перестала – уж со мной точно.

– Неправда.

– Правда. Мы же говорим не только про школу и уроки. Иногда про что-то другое.

– Например?

– Про мальчиков, кто что носит и так далее. Едва мы соберемся, ты куда-то смываешься – то ли читать, то ли уроки делать, то ли просто мечтать.

– Потому что это не разговоры, а дурость одна. Особенно про мальчишек. Уши вянут.

– Не понимаю, почему это такая дурость. Ты же такая, как и все остальные. Раньше всегда была с нами.

– То раньше, а то сейчас.

– Из-за Тристрама? – Не совсем. Хотя…

– Дженни. А ты не…

– Не «что»?

– Сама знаешь.

– Не знаю.

– Разрешила ему поцеловать себя? Ведь нет? Я знаю, у всех девчонок из старшего класса есть парни, даже у Сандры Робертс – ты же знаешь, какая она, – про них мне все известно. Но чтобы это позволила ты! Не представляю.

Дженни захохотала, не в силах остановиться.

– Вот я как раз про это. – Она едва не задохнулась от смеха. – Ну, не дурость ли? Нет, честно. Поцеловать? Дурость, и все. Ну и ну. Поцеловать!

Все это она говорила как бы свысока, словно любому было ясно – ничего смешнее и быть не может.

– Значит, ты у нас теперь Ее Высочество, да? Ну-ну. Возвышаться над другими – к хорошему это не приведет. Сама увидишь.

И Синтия пулей выскочила из класса, а Дженни продолжала хохотать за столом.

– Дженнифер, ты опять поздно. Каждый день одно и то же! Что это такое? – возмущалась мама.

– Да все уроки, ма.

– Уроки? А мне кажется, ты каждый вечер встречаешься с парнем Холландов. Во всяком случае, домой он приходит тогда же, когда и ты.

– Ты подглядываешь.

– Так я и думала. Ничего я не подглядываю, просто знаю, что вы встречаетесь. Так дело не пойдет, Дженнифер. Это же надо – из вечера в вечер! Естественно, ты имеешь право на друзей, но это не должно мешать учебе! А куда подевалась Синтия? Лучшая твоя подруга? Небось, поругались?

– Но я же делаю уроки, и в школе все нормально. Тристрам мне даже кое в чем помогает.

– Значит, он теперь твой учитель, да?

– Ну, мама!

– Нечего мне мамкать! Что ж, если в школе все в порядке, я молчу, но смотри, девушка, не дай Бог, если из школы на тебя пожалуются. И к сестре можно быть повнимательнее. А то оставила ее одну на танцах.

– Никто ее не оставлял. Она сама слиняла.

– Одна говорит одно, другая – другое.

– Честно тебе говорю. Она слиняла сама.

– Честно – значит честно.

– Мы ее там прямо обыскались. Правду говорю.

– Ладно, не надо меня уговаривать. – Миссис Траншан пожала плечами. – Я не твоя сестра, и мне экзамены не сдавать. Но учти – любое дело можно представить по-разному. Любое. Ладно, иди делать уроки.

Дженнифер взлетела наверх, к комнате Вероники.

– Зачем ты ей это сказала?

– Что «это»? – переспросила Вероника, не поднимая головы.

– Что мы тебя оставили на танцах одну? Это же враки.

– Не знаю, что ты там бормочешь.

– Знаешь, еще как. Ты сказала маме, что мы на танцах оставили тебя одну.

– Я ей этого не говорила, но если она такое взяла в голову – значит, взяла. Что я могу поделать?

– Но это же неправда! Ты можешь ей сказать!

– Что сказать? Что ты с Тристрамчиком весь вечер от меня не отходили?

– Никакой он тебе не Тристрамчик.

– Не будь дурочкой. Он еще ребенок – такой же, как ты. Деточки-конфеточки. Ходите, как два лунатика, ничегошеньки вокруг не видите. Как два малолетних придурка. Детский сад. У него еще молоко на губах не обсохло.

– Неправда! Врешь ты!

– Хороша парочка. Строите из себя взрослых. А сами – малышня малышней.

Дженни ничего не могла понять. Она смотрела на сестру и ничего не понимала.

– Они просто ничего не понимают, да?

Голова Дженни лежала на голой груди Тристрама.

– Кто?

– Все они. Про нас.

Тристрам медленно погладил ее по спине, а я, замерзая под пронизывающим ветром, поежился на своем табурете.

– Чего это ты вдруг? – спросил он.

– Потому что про нас болтать стали глупости всякие.

– Ничего они про нас не знают. Ничего. – Он перекатился на живот. – Мой отец считает, будто знает, а сам – ни черта.

– Но, Тристрам, что же они все на нас окрысились? В школе и даже дома?

– В школе?

– Синтия со мной больше разговаривать не желает. А другие девочки вообще в мою сторону не смотрят.

– Дуры потому что. Все дуры.

– Так не бывает, чтобы все. А наши семьи? Тоже, что ли, все дураки и дуры?

– Почему нет? Что они про нас знают?

– А как тогда объяснить? Другой-то причины нет. Мы же никому ничего не сделали.

– А пошли они все в болото, – прошептал Тристрам, уткнувшись носом в одеяло.

– Тристрам!

– А что? Если они к нам так – что остается делать? Плевать я на них хотел?

– Как это «плевать»? Это же родители, семья!

– А я?

– Что «ты»?

– Вот мы с тобой и есть семья. Настоящая семья. Ты и я. Вдвоем. А все остальные – побоку. Не должны они вмешиваться в нашу жизнь. Понимаешь?

Она согласно прижалась к нему, сунула голову под одеяло.

– Тристрам! А ты… ты ведь меня… любишь? Любишь?

Он вздохнул и уставился на крышу сарая.

– Ну зачем, – спросил он вдруг усталым голосом, – зачем ты все время задаешь такие вопросы?

Она высунула голову из-под одеяла и выжидательно смотрела на него.

– Любишь ведь, правда?

Он снова вздохнул и обнял ее.

– Дурацкий вопрос, потому что… потому что об этом можно и не спрашивать. Так же?

Она забралась на него и поцеловала его в нос.

– И никто нам не нужен, правда? – Она улыбнулась. – Никто-никто.

Я весь извелся – тут не хватит никаких сил. Проскользнув через кусты, я вернулся в дом.

– По-моему, надо что-то предпринять.

– Насчет чего, дорогая?

Реймонд Траншан опустил газету с кроссвордом и посмотрел в сторону кровати жены.

– Насчет Дженнифер и Тристрама, разумеется.

– Что теперь?

– Уж больно часто встречаются. Рановато им еще.

– Что рановато?

– Столько времени проводить вместе.

Ну, завелся у нее приятель – что здесь плохого?

– Ты просто слепой. Ничего не замечаешь, да? Они все время вместе. Буквально все время. В ее возрасте это никуда не годится.

– По-моему, она вполне счастлива. Насчет уроков претензий к ней нет. Если за кого надо опасаться, так это за Веронику. Уж скорее бы сдала свои экзамены – сдала или провалила.

– Что еще за теория?

– Ее всю трясет от зависти. А на тебе это аукается.

– Конечно, кругом виновата я. Если бы ты иногда отрывал взгляд от телевизора, ты бы сам все увидел.

– Что именно?

Он откинулся назад на постели, пытаясь заглянуть в кроссворд.

– Да этот ее выдуманный мир. Их выдуманный мир. Только посмотри – сразу увидишь. Ты же отец в конце концов! Прояви отцовский авторитет. А то все я да я. Понимаешь?

Он снова сел в постели, нахмурился.

– Ты это серьезно?

– Ты же ее отец. Поговори с ней.