Алексей Божков - Кентаврида

Кентавры и их союзники напали внезапно. Никто из пиратов не заметил, как они проникли внутрь Дома кентавров и атаковали захватчиков в полной тишине. Некоторые из пиратов успели выскочить в сад, но без единого выстрела были переловлены людьми и кентаврами. Слуг и портного Фархада с его спутниками, оставленными захватчиками в заложниках на всякий случай, освободили, а вот пираты были связаны и отправлены в подвал. Руководил захватом вездесущий Лион Мерсье. Он приказал ещё раз осмотреть дом, сам вместе с другими поднялся на второй этаж. В спальне Стоуна заметил смятую постель, бросился к окну. По дорожкам сада, пригибаясь, убегал в сторону обрыва молодой Дикси, оставленный Стоуном приглядывать за домом. За ним, прихрамывая, бежал вооружённый пистолетами моряк с «Тильды».

– Не стрелять! Я за ними! – крикнул Лион спутникам. – Давайте за мной!

С подоконника свешивалась простыня, связанная с длинным шёлковым шарфом. Лион схватился за импровизированную верёвку и быстро спустился в сад. Последовал за убегающими. Ноги Лиона ступали мягко, и беглецы не оборачивались, все силы отдавая скрытному уходу.

Оставалось два прыжка, когда бегущий последним обернулся. Глаза у него вылезли из орбит, рука с пистолетом поднялась. Острие шпаги Лиона пронзило его горло. Пират всхлипнул и упал. Взлохмаченный Дикси обернулся, выставив перед собой саблю. Лион с разбега повалил его, попробовал выбить оружие. Дикси оказался достаточно изворотливым и выскользнул из захвата, вскочил, собираясь пришпилить врага к земле. Лион выбросил руку со шпагой вперёд и проткнул грудь потерявшего равновесие моряка. Конец шпаги задрожал, выйдя наполовину из спины Дикси. Молодой пират, как окунь на суше, открыл несколько раз рот и захлебнулся собственной кровью.

Лион столкнул с себя размякшее тело, вытащил из него шпагу, сел, пытаясь восстановить дыхание. Когда подбежали два моряка из команды Алексея Махова, которые в последнее плавание с ним не ходили по своим семейным делам, попросил:

– Проверьте, может, жив…

Те склонились над пиратом, переглянулись:

– Тут и смотреть нечего. На том свете ему русалки песни поют, – сказал один их них без сожаления.

– Отошёл, – подтвердил второй, известный Лиону как Иван Суров.

Бородатый, с вечно насупленными густыми бровями на крупном лице, Иван Суров числился у Махова боцманом, слыл серьёзным и въедливым мужиком, хозяйственным и весьма разумным.

– Эй, други! – Суров по-русски позвал знакомых моряков, обыскивающих сад. – Давайте-ка этих увальней в подвал снесём, на ледник. Не дело покойников на такой жаре оставлять.

Мужики молча подхватили убитых, понесли их к дому. Лион поднялся, вытер шпагу о какой-то широкий лист цветущего растения, окликнул Сурова, оглядывавшего оружие пиратов:

– Иван! Собирай свою команду у крыльца, пойдём на пристань. Пока брат Махов чистит город, надо успеть захватить оба судна. Не хватало ещё, чтобы из корабельных пушек стали палить по домам.

– От пристани я к Махову пойду, надо его успокоить, что стрельбы лишней не будет, а ворам бежать некуда. Словом, одна нога здесь, другая – там, – качнул бородой Суров.

– Действуй! – хлопнул его по бугристому плечу Лион. – Буду с вами через пару минут, только из беседки гляну на причал, что там поделывают пираты.

– Дело! – Суров развернулся, размашисто зашагал к Дому кентавров.

Лион Мерсье оглянулся: вокруг благоухали цветущие кусты жасмина и розмарина, барбариса и роз, растревоженные людьми бабочки и мотыльки нервно порхали, снова опускались на цветы, успокоено складывая хрупкие крылья. Сердце мужчины больно сжалось, но не от страха за себя или за приютившую его Кентавриду. Лиону было больно даже думать о маленькой девушке, напоминающей легкокрылую бабочку, с наивным сердцем, переполненном любовью к другому, недостойному её человеку.

– Как говорит Махов, кому бы морду набить… – горько засмеялся Лион и побежал к белой беседке над обрывом, спугнув рой голубых мотыльков с края лужицы.

Солнце заглянуло в проём шатра, разделив его сияющей полосой на две половины. Стоун открыл глаза, веки показались ему слишком тяжёлыми. Он не мог сфокусировать взгляд на чём-либо, окружающее цветными пятнами мозаики всё никак не желало складываться в цельную картину.

– Доброе утро!

Голос был знакомым, и Стоун повернулся на приятный для слуха звук. Лицо симпатичной цыганки вдруг смертельно напугало его, ещё не придя полностью в себя, он попытался вскочить. Ощущение связанных ног разозлило его, Стоун чертыхнулся, упал руками на ковёр. Полог шатра над ним заколыхался.

– Осторожнее, милый! Всё хорошо, успокойся! – Руна отложила книгу, которую читала, присматривая за кентавром, подошла к нему и едва не попала под удары копыт.

Четыре ноги дёргались непроизвольно, бывший человек пытался их выпрямить.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! – Стоуна охватила паника, какой он ещё никогда не испытывал. Он вырывался из приросшей шкуры, будто мог её сдёрнуть с себя, Стоун руками упёрся в бока и выталкивал себя из тела коня. На ногтях его показалась кровь, белки обезумевших глаз покрылись кровавыми сетками, будто трещинами, он дышал с надсадным хрипом, разрывая лёгкие.

Испуганная Руна пыталась говорить с кентавром, он не слышал её в своих бешеных попытках вырваться из собственного тела. Девушка выскочила из шатра, закричала. К счастью, Мозер был недалеко, с серебряношкурым кентавром они заскочили в шатёр, прижали Джолина к земле. Тот безудержно пытался выскользнуть из их захватов, отбивался и отбрыкивался что есть силы, обзывал кентавров последними словами, мягчайшими из которых были «звери» и «падаль». Хозяин Мозер ударил его кулаком по макушке, только тогда чёрный кентавр затих. Руна беззвучно рыдала в углу, руками размазывая слёзы по лицу. Мозер повернулся к ней:

– Руна, девочка, Таурина оставила тебе питьё? Принеси, пожалуйста…

Всхлипывая, Руна отыскала закрытый кувшинчик с лекарственным питьём. Она протянула его седому кентавру, спросила:

– Он придёт в себя? Почему он не узнал меня? – и горечь разочарования слышалась в её голосе.

– Мы сделаем всё, чтобы помочь. Не думал, Арчи, что Стоун настолько тяжело перенесёт Переход, ведь он достаточно молод, чтобы привыкнуть… – обратился Мозер к серому кентавру.

Тот задумчиво смотрел на лежащего, неодобрительно качал головой:

– Друг мой, прости, но я считаю, его следует держать под присмотром. Хотя бы в Пещере чёрных камней. Там крепкие двери и запоры. Не думаю, что Стоун способен примириться со своим новым состоянием. Не обманет ли он нас снова?

– Арчи, не в наших правилах держать кентавра на привязи. Вспомни, как было с тобой, но разве мы не приняли тебя в свой мир и ты не принял наш мир? Да и кто из нас безгрешен?

Серый кентавр замотал головой:

– Здесь другой случай! У меня было желание заслужить ваше доверие, стать равным среди равных. И к тому же я воспринял новую жизнь в облике кентавра, как спасение, очищение, как путь искупления. Да, мне было страшно первое время, пока я не осознал, что остаюсь человеком, даже более того, становлюсь лучшим человеком.

– Может и Джолин…

– Ты же видишь, как он реагирует. И там, у скалы Перехода, и здесь – уже второй раз. Нам надо принять меры, скоро Джолин станет сильным, он может быть опасен…

– Хорошо, надо обсудить это… Он приходит в себя. Арчи, помоги поднять голову, а я волью настой.

Руна смотрела, как кентавры заставляют Джолина пить, а его чёрные кудри рассыпаются по плечам, вызывая желание гладить, перебирать и целовать их. Когда кентавры оставили Руну в шатре наедине с ослабевшим Джолином, она опустилась на ковры у изголовья любимого, осторожно положила его голову к себе на колени и стала пропускать пряди сквозь пальцы, рассказывать кентавру о том, что случилось с ней за время их разлуки. Чёрный кентавр, не имея возможности вырваться или что-либо сказать, постепенно стал прислушиваться к её словам. В голове его, затуманенной питьём, вертелись и повторялись мысли, что всё случившееся – адский морок, скоро он очнётся и снова будет человеком, мужчиной, везучим морским волком и законным владельцем земель Кентавриды. Он понимал, что непроизвольно обманывает себя, но это был сладкий, оживляющий его сознание обман. Так ему думалось.

– Господи, где же Рон? – госпожа Сара Гаусс пыталась приготовить что-нибудь незатейливое на обед, но никак не могла унять нервную дрожь в руках.

Служанки ещё до захвата острова пиратами уехали к родне в дальнюю деревню на несколько дней, испугавшись чумы. Как ни уговаривала их хозяйка, страх перед смертельной болезнью оказался сильнее возможности потерять выгодную работу. Дочь хозяев дома, красавица Абигаль, отсиживалась в тёмном гроте, не желая даже разговаривать с матерью.

– Ужас! Я так надеялась, что на этом забытом людьми острове мы сможем жить спокойно, без кошмарных погромов и убийств!

– Дорогая, сейчас не до причитаний! Помоги лучше завернуть драгоценности. Надо успеть таки всё спрятать.

Ювелир Иеремия Гаусс со стариком-индусом укладывали золотые изделия и драгоценные камни в небольшие железные ящички и ставили их в тайник внутри стены.

– Да, дорогой, – тяжело вздохнула госпожа Гаусс, отложила нож, которым она резала лук для супа, и присоединилась к супругу. – Ты думаешь, погромы будут?

– Удивляюсь, что их таки ещё нет… – проворчал ювелир, жмурясь от запаха лука.

Через некоторое время ювелир и старик заделали тайник кирпичами, замазали белой глиной. Все вместе завесили свежую штукатурку старым ковром, прибив его короткими гвоздями с широкими шляпками. Мадам Гаусс вытерла испачканный пол, устало опустилась на стул:

– Иеремия, может, нам уже стоит спрятаться самим, например, уйти к соседям? У почтенного Фархада хорошая охрана, если он дома, то не откажет в помощи.

– Увы, увы… Он ушёл ещё вчера утром, где он теперь, что с ним – неизвестно. Его первая жена приходила ночью, сказала, что едет с детьми и слугами к кентаврам, под их защиту. Прости, дорогая, ты только заснула, я не стал тебя будить.