Женщина с косами цвета золотистой соломы накинула на голову свой тёмный покров. Снова повторила, как в забытьи:

– Покой…

* * *

Юный кентавр Кеш весело подпрыгивал, делая широкие круги, центром которых была Руна. Он вёз на спине лёгкие корзины, сплетённые из высушенных листьев камыша.

Руна вместе с другими цыганками собирала на лугу целебные травы. Их нужно было набрать много, так как некоторые кентавры были не совсем здоровы. Они как бы заново учились ходить. Для них женщины постоянно делали отвары, настойки, добавляли в еду целебную зелень.

– Кеш, у меня от твоих прыжков уже голова закружилась! Может, пойдёшь, поможешь другим женщинам?

– Ты меня прогоняешь?…

И такое искреннее огорчение было написано на мальчишеском лице, что девушка рассмеялась:

– Господи, какой ты ещё ребёнок! Я тебя не гоню, конечно, просто мне хотелось бы побыть одной. Разве с тобой такого не бывает?

Кеш закрутил головой:

– Нет, вроде бы… – он задумался. – Знаешь, мне всегда хотелось быть с людьми. В море, когда штормит, я всегда с нашими матросами сидел, даже когда совсем плохо было. У нас в России говорят, что на миру и смерть красна.

– Как это?

– Это значит, и помереть не страшно, когда друзья рядом.

– Ты родом из России? Постой, ты тоже был человеком?

– Конечно! Меня подобрал капитан Махов, Алексей Петрович. Нас с отцом в море Студёное унесло, лодку льдами затёрло. Мы на льдине помирали совсем. Вот такие охоньки. А тут корабль Алексея Михайловича. Капитан Махов нас спас. Правда, папка мой уже на борту умер. Обморозился сильно. Он ведь в воду сорвался, когда лодку спасти хотел. Я-то сухой был, тёплый.

– Это Махов привёз тебя на Кентавриду?

– Ага, капитан. Кентавром я стал только что. Таурина сказала, что у меня новое имя – Кеш. Мне не нравится. Ты зови меня Кешка, ладно? – подластился кентаврик.

Девушка не удержалась от улыбки:

– Хорошо, Кешка! Но всё-таки расскажи, почему тебя превратили в кентавра.

– Ладно, слушай… Это был мой второй выход в море с капитаном Маховым. Нам здорово не повезло. Через неделю пути капитан приказал высадиться на острове. Наши моряки там всегда свежей водой запасаются. Да и едой разной. Судовой врач, как положено, воду проверил, мы все пили из речки, купались. Потом только узнали, что накануне на этом острове высаживались английские солдаты. Они оставили нескольких больных в посёлке вверх по течению реки. Сами уплыли дальше; они в океане на пиратов охотятся. Вот такие охоньки. Наши матросы тоже стали болеть. Паршиво нам пришлось. Только наш Петрович держался, всем помогал. Сразу корабль приказал развернуть и плыть домой. Лекарствами и травами отпаивал. Никто не умер. Только и капитана свалила болезнь проклятая.

– Да, я тоже это слышала.

– Вот такие охоньки. Нас шестьдесят душ на судне, всех спасать надо. Вот Хозяин Мозер и приказал нам прыгать со скалы Перехода. Ты её знаешь. Он нам объяснил, что, только превратив в кентавров, может нас спасти. Алексей Петрович первым в пропасть упал. Мы ему поверили. Как не поверить! И вот все теперь живы-здоровы. А что, мне нравится быть кентавром. Знаешь, как я быстро бегаю!

– А мама твоя жива? – посочувствовала Руна. И ей вдруг показалось, что она знает печальный ответ подростка. Как это могло быть, она не понимала.

– Никого у меня нет, кроме капитана, – но Руна не услышала глубокой печали в голосе паренька, тут была даже гордость. Так бывает, когда человек чувствует свою причастность к родному клану, семье, сильным друзьям.

– А почему ты говоришь, что капитана зовут Махов, а потом – что Петрович. У него разные фамилии?

Кентаврёнок Кешка засмеялся:

– Нет, ты что! Петрович, это не фамилия, это отчество. По-английски… Ну, то, как звали его отца. У Махова отца звали Пётр, поэтому отчество у него – Петрович.

– Почему так сложно? – заинтересовалась девушка.

– Если русского человека уважаешь, его надо по отчеству называть. Так у нас принято, обычай. Вот я капитана нашего очень-очень уважаю. Я тебя с ним познакомлю, сама увидишь, какой он. Глядишь, влюбишься. Хотя, нет, не надо в него влюбляться; у него девица любимая уже есть. И потом я сам скоро вырасту, дождёшься?

– Дождусь, может быть, – непроизвольно улыбнулась цыганка. – Но мне интересно, какое у тебя от-че-ство?

– Отца звали Феофаном, значит я – Феофанович.

– Хочешь, я буду называть тебя Кешка Феофанович? – с трудом выговорила странное имя Руна. Русский язык показался ей трудноватым.

Кешка захохотал, хватаясь за живот:

– Здорово у тебя получилось! Только моё имя полностью – Иннокентий. Это ты говорить замучаешься! Иннокентий Феофанович! Ха! Это как меня зауважать надо, чтобы такое выговаривать каждый раз! Нет уж, не надо такой чести. Зови, как все – Кешка. Я не обижусь.

– Действительно, странное у тебя имя, – заулыбалась девушка. – Но всё-таки, если можно, оставь меня одну, займись чем-нибудь. Не обижайся, ладно?

– Да что там! Пойду к пастухам, они где-то здесь, недалеко. Молока принести? Козьего?

– Принеси. И сыра немного.

– Ну пока?

– Пока!

Кешка развернулся и резво поскакал в сторону гор, мягко стуча светлыми копытами. Где-то там паслись стада коров, овец и коз. Табун некрупных лошадок протрусил мимо, ведомый пожилым кентавром в сторону посёлка. Кентавр приветливо махнул рукой задумавшейся цыганке. Она улыбнулась мужчине, обдумывая сказанное Кешкой:

«Получается, каждый может стать кентавром… А наоборот? Что же я не спросила?»

Небо в редких кучевых облаках казалось особенно глубоким и голубым. Просторы долины и блестевшее в низине озеро радовали взор. Пёстрые палатки кентавров подобно цветочным клумбам рассыпались по всей долине, по предгорьям. Но особенно много их было всё-таки на берегу. Руна заметила несколько отар, пасущихся на зелёной сочной траве горных склонов. Чистый воздух вливался в лёгкие, как нектар, настоянный на цветах. Из-под ног постоянно выпархивали мелкие птицы, шурша, разбегались пёстрые куропатки и длиннохвостые фазаны. Руна чувствовала себя великолепно, ей нравилось новое гибкое и почти невесомое тело. Она прошлым вечером у костров напевала вместе с цыганками их песни и легко запоминала слова. Будто когда-то она знала язык, но забыла со временем. А сейчас вспоминала и радовалась узнаванию.

Руна увлеклась и не заметила, что собирает не просто травы, какие ей показали цыганки, а букет из полевых цветов. Когда девушка обратила на это внимание, она засмеялась своей рассеянности. И подумала о Таурине, которая тоже любит собирать цветы и составлять букеты для своего дома. Руне вдруг стало грустно. Показалось, что её любовь к великолепному Джону Стоуну стала забываться. Она укорила себя за то, что давно, со вчерашнего ужина, не думала о нём. Как хорошо, если бы он был рядом! Понравилась бы она любимому в новом обличье?

Руна немного отошла от группы работающих цыганок, поднялась на пригорок и увидела на невысоком холме мраморную беседку, около которой что-то делали два кентавра. Один из них, на вид помоложе, отличался пёстрой шкурой с золотистыми, чёрными и белыми пятнами по всему крупу. Другой был, если можно так выразиться, мышиной масти – шкура серого цвета, тем не менее, выглядела очень ухоженной, гладкой и блестящей.

Девушка согрелась на солнце, теперь ей захотелось посидеть в тени и умыть лицо ключевой водой. Она знала, что беседки стояли в местах, где из земли били льдисто-холодные ключи. Руна подошла ближе к мраморному строению. Кентавры поздоровались, но никто из них не посмел заигрывать с ней, как молодые кентавры обычно поступали, беззаботно болтая с другими незамужними цыганками. Она подумала, что они, видимо, знают о её огромной и неповторимой любви к Джону Стоуну. Щёки Руны потеплели от смущения. Она прошла в беседку и присела на низкий бортик с мраморной купелью, опустив руки в прозрачную воду. Там неуловимо извивалось её разбитое отражение.

Она пошатнулась от внезапного видения, ударившего в мозг. Руна даже закричала от страха: против её Джона замышлялось недоброе.

Кентавры, стоявшие у чёрного каменного зеркала, обеспокоено обернулись на её крик. А у Руны сердце трепыхалось, как мелкая рыбёшка, выброшенная на сухой каменистый берег. Словно издалека, из-за пределов реальности, она слышала голоса подошедших кентавров, пыталась им что-то ответить. Постепенно морок прошёл, Руна смогла нормально слышать и говорить.

– Там несчастье! С Джоном! Ему нужна помощь! – закричала она.

Кентавры переглянулись. Затем один из них, с серой шкурой и короткой стриженой гривой, сказал, глядя девушке в глаза:

– Идём. Тебе надо это увидеть.

– О чём вы?! С Джоном что-то не так! Я же чувствую!

– Руна, посмотри в зеркало, здесь, с теневой стороны, – молодой пёстрошкурый кентавр осторожно потянул за собой девушку.

Она, недоумевая, приблизилась к гладкой поверхности чёрного зеркала и удивлённо замерла. Там, как будто в глубине камня, двигались фигурки людей. Она дотронулась рукой до гладкой холодной поверхности, попробовала стереть изображение. Только капельки воды остались на глади от прикосновения её мокрых пальцев.

Ослабевшим голосом она спросила:

– Это колдовство?…

– Нет, что ты! Это приспособление, чтобы видеть то, что происходит на острове.

– Но это же камень!

– Нет, Руна. Это только кажется камнем. Каждое зеркало связано со всеми другими, что есть на Кентавриде. И мы смотрим в эти зеркала. Сейчас мы видим сад перед Домом кентавров. Помнишь, там чёрная пластина над входом в дом? Ты смотри внимательнее! Вот Джон Стоун. Его хорошо видно, он как раз на крыльце. Жив и здоров. Оп-па! – воскликнул серый кентавр, увидев, как оседает на землю застреленный капитан пиратов.

Руна упала на колени, чтобы лучше видеть, что там происходит. Видно было достаточно, чтобы разглядеть Джона. А потом Руна обратила внимание и на других. Все события, быстро промелькнувшие перед её глазами, заставили девушку зябко обхватить себя руками, но они прошли, как бы не сильно касаясь её сознания. Руна-Рейчел всё время следила за Джоном Стоуном. Ей казалось, что она сможет отвратить беду, если опасность будет угрожать любимому. Она разглядела в толпе Лаура-Лиона и ей показалось, что именно он хочет напасть на Джона. Но потом она обратила внимание на лицо красивой женщины, когда та поднялась в полный рост и посмотрела на Стоуна. Руна сразу ощутила, что Джону надо опасаться именно её – женщины в ярко-синем платье.