Анна Антонова - Кекс на пляже

– Извините! – выпалила я, оборачиваясь. – А вы здесь живете?

– Ну да, – остановились парни.

Один из них был высоченный, с простоватым лицом Иванушки и прической чуть ли не под горшок, а второй – мелкий и рыжий, так что парочку они составляли очень колоритную.

– Студенты?

– Нет, а что?

Ну и как, теперь я должна задать в высшей степени интригующий вопрос: «А вы, случайно, не артисты?»

– А вы не знаете Милина Леонида?

– Ленчика? – откликнулся длинный.

У меня радостно екнуло сердце.

– Ну знаем, а что?

– Мне бы к нему пройти…

– Ну и проходи, кто не дает, – пожал плечами рыжий.

– Так, говорят, какая-то заявка нужна…

– Пошли, – кивнул мне длинный. И небрежно бросил охраннику: – Димон, это с нами.

– Паспорт, – буркнул тот.

Я подала документ и остановилась, ожидая, когда перепишут данные.

– Заберешь, когда будешь уходить, – подтолкнул меня «Иванушка».

Ничего себе порядочки! Вроде бы, по закону паспорт даже милиционеру в руки можно не давать!

Подъехал раздолбанный лифт невиданной мною раньше конструкции. Но парни управились с ним весьма ловко: сначала открыли железную дверь с сеткой, а потом обшарпанные деревянные створки, а когда мы зашли внутрь, закрыли в обратной последовательности.

– А тебе Ленчик зачем? – спросил рыжий, когда лифт, неприятно гудя, повез нас вверх.

– Я журналистка, – неизвестно почему вдруг ляпнула я. – Написать о нем хочу.

– А что это про него? – тут же вскинулся «Иванушка».

– Удостоверение есть? – поинтересовался его друг.

Я пожала плечами и вытянула из сумки корочки.

– «Фэшн»? – прочитал он вслух. – А при чем тут мы?

– Мы пишем о разных областях искусств, – важно пояснила я. – Обо всем, что модно.

– Так наш мюзикл еще не вышел!

– Значит, напишу первой.

– А Милина ты откуда знаешь? – не отставал рыжий.

– На кастинге познакомились, – невозмутимо пояснила я.

– Что же ты в общагу по удостоверению не прошла?

– Да так еще сложнее, нужно ведь разрешение от ректора, – на ходу фантазировала я. – А то вдруг напишу что-нибудь про нарушение санитарных норм или незаконных арендаторов…

Парни замолчали, лифт очень кстати припадочно дернулся и остановился. За это время не то, что на седьмой, на двадцать седьмой этаж можно было подняться, и то бы, наверное, быстрее вышло на скоростном лифте…

– Комната семьсот двадцать три, – кивнул длинный вглубь коридора.

Я думала, парни увяжутся за мной, но они свернули в другое крыло. Даже не попрощались. Сразу видно – артисты!

Это было типичное общежитие, как их принято себе представлять. Запах кухни мешается с запахом туалета, по коридору шныряют непонятные личности в халатах и тапках, вдоль стены крадется тощая кошка…

Никогда не понимала, зачем люди, живя в общежитии, заводят кошек, собак и еще бог весть какую живность. В таких суровых условиях себе бы худо-бедно быт обеспечить, а не зверье содержать!

Мне даже стало неловко, что Ленечке приходится тут жить. Не жалко его, а именно неловко – за него.

Я остановилась перед дверью с нужным номером и сразу, пока не передумала, постучала. Сердце дернулось и сделало лишний удар, но ничего не произошло. Наверное, потому, что из-за двери слышались музыка и громкие голоса. Я еще раз постучала – снова безрезультатно, глубоко вдохнула и толкнула дверь. Я оказалась в подобии прихожей, от комнаты ее условно отделяла непонятного цвета занавеска. Никакой реакции на мое появление снова не последовало. Что за бред? Я стою на пороге чужой – Ленечкиной? – комнаты и не решаюсь пройти. Вот будет номер, если меня тут застукают!

Вот и всегда я так – вроде, на что-то решусь, первый шаг сделаю – и тут же в кусты. Надо что-то делать с этой порочной практикой. Я решительно шагнула и оказалась в комнате, машинально отметив общую убогость – замызганные шторы, обои в подтеках, ободранная мебель, колченогий стол. Этот самый стол стоял между двух кроватей, на которых тесно сидели парни и девчонки. Я даже не сразу вычленила Ленечку. Он уставился на меня широко распахнутыми глазами, а у меня вдруг что-то подкатило к горлу – я и забыла, какой он симпатичный! Симпатичный и чужой…

– Привет! – кивнул мне какой-то парень и подвинулся: – Садись.

Я оказалась вжата в неудобную металлическую спинку допотопной кровати. Зато было мягко – похоже, я оказалась на подушке. Ленечка сидел напротив, но я старательно отводила от него взгляд. Тем более, в моей руке оказался стаканчик. Что туда налили, я проследить не успела, поэтому осторожно поднесла к носу и понюхала жидкость – пахло спиртом.

– Это текила, – заметив мое замешательство, сказал тот же парень. Однако неплохо зарабатывают господа артисты! – Надо насыпать на руку соль и приготовить лимон…

– Знаю, – перебила я.

Будут еще всякие учить меня пить текилу! Да мы на работе этой текилы… Я залпом выпила и проделала все необходимые манипуляции. После этого про меня словно забыли. То есть перестали обращать повышенное внимание, и возобновился прерванный разговор.

– А я говорю, Геннадий все правильно делает, – с жаром сказал угощавший меня парень.

– Но он же ломает людей, – возмущенно заговорила круглолицая шатенка, сидевшая, между прочим, вплотную к Ленечке.

– Ну и правильно! Он же режиссер! Недаром говорят, актер сам по себе ничто, просто исходный материал, а уж что в итоге из него получится, зависит только от режиссера.

– Тебя послушать, так режиссер может кого попало с улицы взять и звезду сделать!

– А что, разве не так? – прищурился парень. – Вроде, блатных у нас тут нет, значит, все с улицы… вот разве что ты, – вдруг повернулся он ко мне. – Ты вообще откуда?

– Из массовки, – брякнула я.

– Что-то я тебя не помню…

– А я новенькая.

– Не блатная? – с тревогой поинтересовался он.

– А что, – насмешливо протянула я, – у вас тут даже третье дерево в пятом ряду по блату берут?

Народ посмеялся и свернул на тему каких-то общих знакомых. Кто-то отошел к окну покурить, кто-то начал искать новую бутылку, а я, воспользовавшись переменой блюд, подошла к Лене:

– Можно тебя на минутку?

Он поднялся, при этом шатенка капризно протянула:

– Только недолго.

Мы миновали коридор и спустились на один пролет вниз по лестнице. Я увидела, что шахта лифта затянута мелкой металлической сеткой, и спросила:

– Зачем тут сетка?

Как будто это единственное, что меня в данный момент интересовало!

– Чтобы студенты не бросались, – усмехнулся Леня. – У них тут даже анекдот на эту тему есть: «За попытку самоубийства – исключение из института».

– А с чего бы им бросаться?

– Так они ж тут поэты всякие и писатели…

– Неправильно говорить – поэты и писатели, – машинально поправила я. – Надо – поэты и прозаики. Потому что поэты – они тоже писатели…

Леня ничего не ответил, и я почувствовала себя полной дурой. Притащилась без приглашения, как скандальная женушка, вытаскивающая непутевого муженька с гулянки, и еще умничаю!

Пауза затягивалась.

– Почему ты не позвонил? – наконец спросила я.

– Когда?

– Когда приехал? – начала закипать я. – Договаривались же!

Он повернул ко мне злое лицо:

– Договаривались? А как ты меня проводила, помнишь? Да у тебя на лице радость была написана крупными буквами!

– Какая еще радость, – возмущенно воскликнула я, отводя глаза.

Ну да, да, он прав! Он все терпел, вот я и – всплыло вдруг какое-то старинное слово – куражилась… А что, сам виноват! Зачем позволял?

– Зачем позволял? – повторила я вслух.

– Ну да, – издевательски протянул он. – Еще не знал, что вы только дрессировку понимаете.

– Кто это – вы?

– Да бабы.

Я смотрела на него и не узнавала: вроде, все тот же Ленечка, милый и наивный, в закатанном сером свитере… Кстати, сейчас на нем была майка с непонятной надписью, кажется, на французском, и модные джинсы на бедрах. Но откуда этот жесткий взгляд, насмешливый голос, а, главное, где слов-то таких набрался?

– Ленечка… – ошарашенно протянула я.

– Не обращайся ко мне как к ребенку.

– Да что с тобой? – Я попыталась заглянуть ему в глаза, но он облокотился на перила и смотрел вниз, на противосуицидную сетку.

– Что, не нравится? – резко отозвался он. – А мне, думаешь, нравилось, как ты со мной обращаешься?

– Что же ты молчал? – едва не завопила я.

– Да интересно было, на сколько тебя хватит, когда начнешь вести себя как нормальный человек…

– Врешь ты все, – убежденно проговорила я. – Если бы это было так, ты бы мне таких писем не писал!

Это был удар ниже пояса. Он и дернулся, как от удара, повернул ко мне исказившееся лицо.

– Ну да, писал, – наконец проговорил он. – Дурак был. Ты, наверно, потешалась и подругам показывала.

Тут уже замолчала я.

– Что, угадал? – правильно понял он.

– Только Лариске, – обреченно сказала я, потому что терять уже было, кажется, нечего.

– Этой балаболке? – сморщился он. – Скажи мне, кто твой друг!

– Кто бы говорил, – не осталась в долгу я.

– Да, теперь это мои друзья, – он наконец посмотрел мне в глаза. – И мне с ними хорошо!

– Быстро они тебя обработали, – язвительно отозвалась я. – Подогнали, так сказать, под стандарт. Пить ты уже пьешь. Может, уже и куришь? А, нет, голос – это же самое дорогое, что у нас есть, голос надо беречь! Ну ничего страшного, есть масса альтернативных способов…

– Надь, что ты несешь, – он первый раз за сегодня назвал меня по имени. – Ну извини, что не позвонил, так получилось, – без малейшего раскаяния в голосе сказал он. – Тут сразу столько всего навалилось…