Шерри Томас - Каждый твой взгляд

Как только Хелена его освободила, Дэвид толкнул ее к столбику, связал руки той же лентой и расплатился сполна — несколько раз подряд. А потом отнес в постель и подарил медленное, изысканное наслаждение.

Позже, придя в себя, она со смехом прижалась к его плечу.

— Теперь можешь спросить, понравился ли мне твой непристойный роман.

Он повернулся и поцеловал любимую в лоб.

— Итак… понравился ли тебе мой непристойный роман, дорогая?

— Должна признаться, сэр, — ответила Хелена с напускной важностью, — что еще не дочитала до конца. Но те главы, с которыми удалось ознакомиться, представляют собой поистине гениальное творение. Право, тонкость в изображении характеров, постоянно нарастающее напряжение, искусное использование шелковых пут любви в качестве символа брачных уз… я восхищена, сэр. Да-да, восхищена!

Она забавно похлопала ресницами.

— Не говоря уже о том бесконечном вожделении, которое рождается в процессе чтения.

— Хм. Так может быть, вместо того чтобы вносить изменения в «Сказки старого пруда», имеет смысл написать еще один непристойный роман?

Она ткнула его пальцем в грудь.

— Ни в коем случае. Сначала закончи одну работу, а потом берись за другую.

— А новый роман ты тоже разыграешь в лицах?

Она на миг задумалась.

— Только если он окажется столь же впечатляющим.

Дэвид рассмеялся и поцеловал ее в губы.

— Есть отличная идея, — заговорила Хелена, едва он отстранился. — Давай не будем жениться тайно, а воспользуемся потерей памяти и устроим грандиозную свадьбу. В конце концов, женщина должна помнить самый главный день своей жизни!

Идея показалась отличной, хотя и невероятно смелой.

— Честно говоря, всегда мечтал о пышной свадьбе.

Хелена шутливо погрозила пальцем.

— И никаких сельских церквей. Только в Вестминстерском аббатстве!

— Опустошим сад Милли и украсим собор цветами — снизу доверху.

— Обязательно. И сад Венеции тоже. Она обидится, если теплицы герцога останутся без внимания.

Он шутливо ущипнул Хелену за попу.

— Нарядим тебя в белое платье — символ девственности. Ничего, что гитара уже побывала в руках музыканта.

Она шлепнула его по плечу:

— Фу, как грубо! Хотела украсить тебя жемчугами и бриллиантами, но теперь скорее всего передумаю.

— Нет! — с наигранным ужасом воскликнул Дэвид. — Прошу, не меняй планов! Если бы ты только знала, как я прекрасен в жемчугах и бриллиантах!

Она рассмеялась и взъерошила светлые кудри.

— Тщеславный!

— Ничуть. Всего лишь хочу быть красивым — для тебя.

Хелена умиротворенно вздохнула, и сердце Дэвида переполнилось счастьем.

— А медовый месяц обязательно проведем на озере Сахара. Будем ночевать в шатре и охотиться, как номады.

Удивительно, она помнит даже об озере Сахара!

— Будем стоять на берегу обнявшись и любоваться восходом.

— Да, — шепотом согласилась она. — А птицы будут парить над водой — белые, как паруса.

Хелена безмятежно заснула в его объятиях, а он еще долго лежал без сна и спрашивал себя, выдержит ли вновь обретенное счастье испытание полным восстановлением памяти.

Хелена почувствовала, как кто-то заботливо поправил одеяло. Во сне она часто меняла положение и по-детски раскрывалась, отчего к утру ноги изрядно замерзали. Сейчас было особенно холодно, поскольку заснула она обнаженной.

Теплые руки растерли ступни, а потом бережно укрыли. Хелена умиротворенно вздохнула. Тот же ласковый незнакомец подошел и поцеловал в лоб.

— Моя красавица, — прошептал он.

Она улыбнулась и снова погрузилась в сон, но уже через несколько секунд очнулась, словно от резкого толчка.

Ставни оставались закрытыми, она лежала в темной комнате — одна. Хелена опустила тяжелые веки: разум тонул в тумане, как случается, когда спишь дольше обычного. Несколько минут полежала неподвижно, а потом медленно села и спустила ноги с кровати.

Посмотрела вокруг и заметила на тумбочке фотографию: Фиц и Дэвид стоят в центре Том-Куод, самого большого внутреннего двора Оксфордского университета. Во время одного из приездов брата (а он часто навещал ее во время учебы) Хелена сама сфотографировала их «Кодаком» Дэвида. Вскоре мимо прошла Мэри Дилхорн, однокурсница и подруга. Они немного поболтали все вместе, и Мэри пошла на занятия, а Дэвид с Хеленой проводили Фица на железнодорожную станцию.

Фиц сел в поезд. Не дожидаясь отправления, Дэвид прошептал на ухо:

— Одна из приятельниц-лесбиянок? Когда пригласите посмотреть?

— Только после того, как вы пригласите посмотреть на себя в роли катамита, принимающего во все дырки, — ответила Хелена, невинно улыбаясь и не переставая махать Фицу.

Сейчас Хелена тоже улыбнулась. Да, в то время они сражались с воинственным упрямством, равным противостоянию Рима и Карфагена. И некоторые из своих залпов она с гордостью вспоминала до сих пор.

Ночью Дэвид поднял с пола пеньюар и повесил на спинку кресла. Хелена оделась, подошла к окну и распахнула ставни. Солнце уже встало, и вдалеке ярко блестел пруд, на берегу которого теперь стоял прелестный игрушечный домик. Она глубоко, безмятежно вздохнула.

Однако уже в следующий момент в глубине сознания родилась смутная тревога: что-то не так, она что-то забыла и никак не может вспомнить. Хелена постаралась прогнать неприятное чувство. Конечно, забыла — почти половину жизни. Однако мучительное сомнение продолжало упрямо сверлить мозг.

Она покачала головой, как будто надеялась вытряхнуть лишний груз. Ах да, рукопись Дэвида. Лучше убрать ее подальше, пока не пришли слуги. Однако одного взгляда в изножье кровати оказалось достаточно, чтобы увидеть: ни пюпитра, ни рукописи там уже нет. Дэвид предусмотрительно позаботился и об этом.

И все же странное, тревожное недоумение не проходило. Может быть, оно связано с работой, с фирмой «Фицхью и К°»? Забыла отправить в типографию важную корректуру? Или, отослав в газету рекламу новых изданий, пропустила какое-нибудь название?

Гнетущая растерянность немного отступила, когда выяснилось, что в памяти наконец-то восстановился образ Милли. На сердце сразу потеплело. Милая, добрая Милли! Как все они к ней привязались и как она умела удивлять! Они с Фицем всегда были гостеприимными родственниками и заботливыми хозяевами, неизменно собирали в своем поместье самые веселые компании.

Ну и конечно, Хелена и Дэвид не пропускали ни одного из этих дружеских сборищ и ни на миг не прекращали пикироваться.

— Не смотрите на него так.

— Как хочу, так и смотрю.

— Но он моложе вас.

— Что за ерунда!

— У него маленькие ноги.

— Отлично. Можно сэкономить на обуви.

— Разве вам не известно, что говорят о мужчинах с маленькими ногами?

— Известно. Они менее нахальны.

— Он для вас слишком мягок. Вам нужен стальной мужчина, мисс Фицхью. А этот похож на птичье гнездышко: сделан из прутиков и пуха.

— Откуда этот болезненный интерес к моим отношениям с другим человеком, Гастингс? Если немедленно не смените тему, решу, что ревнуете.

— Право, мисс Фицхью, что за смешное подозрение! Вы же прекрасно знаете: чтобы привлечь меня, женщине необходимо обладать полноценным бюстом. Так что интерес к вашей персоне следует считать сугубо гуманитарным. Запомните мои слова: скоро будете мечтать о мужчине с большими ногами и крепким… позвоночником.

Эндрю! Они говорили об Эндрю Мартине!

Хелена в ужасе попятилась и наткнулась на кровать. В этот миг она не чувствовала ничего, кроме холодного, безысходного отчаяния.

Эндрю, неизменно готовый обсудить все книги на свете, деликатный и уважительный в разногласиях и возражениях. Эндрю, убедивший ее в успехе издательского дела, в то время как родные встретили замысел с нескрываемым скепсисом. Эндрю, который каждое утро оставлял у ее двери букет полевых цветов, но стеснялся спрятать в нем карточку — до тех пор, пока она не застала его на месте преступления.

— Если любите, положите завтра еще один букет, — сказала она и наутро обнаружила сразу три.

Какое это было восхитительное, необыкновенное время!

А когда он с рыданиями просил прощения за то, что увлек ее, изначально зная, что должен жениться на другой, она, тоже обливаясь слезами, ответила, что не винит, не сердится, не обижается. Больше того, благодарит судьбу за высокие чувства и светлые воспоминания.

А на самом деле хватило одного удара по голове, чтобы моментально все забыть.

В комнате стало нестерпимо душно. Хелена вернулась к окну, рывком его открыла и жадно вдохнула прохладный утренний воздух. Бедный, бедный Эндрю. Как же он, должно быть, страдал во время недавних встреч, когда она обращалась с ним как с чужим, случайным человеком!

Что бы почувствовала она, если бы однажды проснулась и обнаружила, что тот, кого любила вечно, внезапно охладел?

Кто-то подошел сзади, положил руки на плечи и поцеловал в шею.

— Отгадай, что принесла утренняя почта? Нашу специальную лицензию на брак. Может быть, уже пора рассылать все эти скандальные приглашения?

Боль в сердце почернела, распухла и взорвалась. Хелена сбросила руки, увернулась и отошла от окна.

— Не прикасайтесь.

— Понятно, — послышалось после долгого молчания.

Взглянуть на него она не находила сил. Но еще тяжелее было смотреть на кровать и вспоминать собственное бесстыдство. Если бы вина заключалась лишь в похоти, она могла бы себя простить. Но разговоры о свадьбе, о медовом месяце? Обязательства на всю жизнь?

Единственным оправданием, пожалуй, можно было бы считать тот факт, что среди множества слов до сих пор так и не прозвучали главные — «я люблю тебя»… но только потому, что их хотелось произнести во время настоящей брачной ночи.