Хелена помолчала, словно обдумывая услышанное.

— Но?

Готова ли она узнать всю правду? Готов ли он открыть все, что должен?

— Помните мой рассказ о том, как при первой же нашей встрече я мгновенно растаял и влюбился по уши?

Она слабо улыбнулась.

— Да.

— К сожалению, чувство не встретило взаимности. Вы холодно взглянули и вернулись к своим книгам. Завоевать ваше неприступное сердце оказалось не так-то просто — тем более тому, кто в то время был на целых пять дюймов ниже вас. Я же, со своей стороны…

Пока Хелена лежала без чувств, он снова и снова признавался ей в любви. Но если повторить признание сейчас, когда она в сознании и смотрит пытливым, пронзительным взглядом, то отказаться от своих слов уже не удастся. Она услышит и запомнит их навсегда.

Опустив голову, Дэвид нервно теребил край одеяла.

— Я же, со своей стороны, влюбился с первого взгляда. Безумно. А когда понял, что вы смотрите сквозь меня и не замечаете, то начал привлекать к себе внимание самыми гадкими способами.

— И что же именно вы делали? — Вопрос прозвучал заинтересованно и вполне доброжелательно.

— Проще было бы рассказать, чего не делал. — Дэвид поднял голову. — Например, через неделю после знакомства попытался ущипнуть вас за попу.

Хелена посмотрела недоверчиво, не зная, что лучше: возмутиться или рассмеяться.

— Правда?

— Оправдывает меня только одно: из-за пышной юбки почувствовать что-нибудь было невозможно. Я это знал и просто хотел привлечь внимание к собственной персоне.

— А я вас стукнула?

— Еще как! Отвесили звонкую пощечину. Неделю ходил с синяком под глазом и страшно жалел, когда он наконец прошел.

Губы Хелены задрожали в попытке сдержать смех.

— Подумать только, до чего же романтично!

— Сейчас вы находите это забавным. Но представьте, что было бы, если бы восстановившаяся память распространилась еще на несколько недель и включила мой первый приезд в Хэмптон-Хаус. Наверняка считали бы меня жалким сопляком.

— В этом случае вам всего лишь потребовалось бы убедительно доказать, что это не так. — Хелена подняла руку и намотала на палец светлую прядь. — Очень просто.

Легко потянула локон и тут же отпустила.

— Как пружинка.

Они едва приблизились к правде, но она выглядела вполне удовлетворенной объяснением. И крайне заинтересованной… волосами.

— Чувствую себя как овца, которую пропустили во время весенней стрижки, — пробормотал Дэвид.

— Да, шерстка очаровательно мягкая и пушистая.

В другой ситуации выбор прилагательных вряд ли бы его устроил. Но сейчас чувство облегчения затмило все на свете.

— Может быть, сесть ближе, чтобы не приходилось напрягаться и вытягивать руку?

Хелена просияла улыбкой.

— Да, пожалуйста. Это было бы замечательно.

Вечером она попросила почитать «Алису в Стране чудес». Гастингс с радостью согласился и снова наделил каждого из героев собственным узнаваемым голосом. Спектакль имел огромный успех: в конце главы сестра Дженнингс, ночная сиделка, даже захлопала.

Хелена присоединилась к аплодисментам.

— Браво! Браво! Но ведь вы уже читали так, правда? Почему-то кажется, что уже не впервые слышу мурлыканье Чеширского кота.

— Читал. Но только тогда вы лежали без сознания.

Хелена растерялась.

— Вряд ли в эти три дня я что-то слышала, а тем более могла запомнить. И все же почти уверена: вы уже играли все эти роли.

Неужели грядет новое просветление? И что оно захватит в этот раз? Пальцы нервно сжали страницу.

— Не знаю, что и сказать.

Хелена недовольно поджала губы.

— Что ж, значит, просто кажется, хотя готова поклясться, что это не так.

Дэвид посмотрел на книгу.

— Читать следующую главу?

Она на миг задумалась.

— Сестра Дженнингс, не хотите ли немного прогуляться?

Уговаривать сиделку не пришлось.

— С огромным удовольствием. Благодарю, миледи.

Гастингс перестал дышать. Итак, Хелена хочет поговорить наедине. Может быть, вспомнила что-нибудь важное?

Сестра ушла, и она не стала терять время.

— Должно быть, ваши удивительные волосы совсем сбили меня с толку. Чем больше думаю, тем больше теряюсь в догадках. Почему восстановление памяти так вас пугает, если самое страшное из совершенных вами преступлений заключается в излишнем внимании к моей заднице?

Нет, новые воспоминания не всплыли — по крайней мере пока.

— Что ж, давайте рассуждать.

— К следующему лету я подрос на два дюйма. Но к сожалению, и вы тоже. Возвышались надо мной, как прежде, и продолжали жестоко игнорировать. Поэтому я и решил хитростью заманить вас в старый шкаф на чердаке. К сожалению, вы разгадали коварный план и заперли в шкафу меня самого.

Хелена удовлетворенно ухмыльнулась.

— Умная девочка!

— И не выпускали целых шесть часов. Не знаю, как бедный мочевой пузырь выдержал жестокое испытание. А когда наконец явились, то улыбались с ледяной жестокостью — до сих пор помню.

В то лето, когда нам обоим исполнилось семнадцать, я уже вырос настолько, что смог заглянуть вам в глаза, но оскорбительная разница в полдюйма все равно сохранилась. С другой стороны, примерно за две недели до встречи ваш покорный слуга как раз утратил невинность, а потому использовал каждую возможность, чтобы посвятить вас в пикантные подробности процесса. Вы всегда отличались худобой, и я не преминул красочно описать масштабные формы той самой барменши. Потом рассказал о ее вишневом ротике — совсем крошечном на вид, но способном поглотить меня целиком.

Хелена зарделась. Разговор приобретал направление, шокирующее даже для супругов.

— И как же я прореагировала?

— Замечательно. Сказали, что если я поместился в крошечный вишневый ротик, то, должно быть, оснащен крайне скудно.

Хелена рассмеялась.

— И что на это ответили вы?

— Пробормотал нечто невразумительное, пытаясь доказать, что имел в виду вовсе не это, но спустить штаны и продемонстрировать, разумеется, не смог. Вы же хладнокровно и безжалостно заявили: «Уверена, раскрывать такие интимные подробности вы не собирались, но не переживайте. Платите барменшам побольше, тогда они не будут над вами смеяться». И подмигнули. А я почувствовал себя совершенно уничтоженным.

Хелену рассказ развеселил.

— Да уж, ничего не скажешь, хороша я была.

— А что говорить обо мне? Отвратительный тип!

Объясняет ли этот вывод его тревогу относительно восстановления памяти?

Хелена прикрыла рот ладонью и зевнула.

— Простите. Постоянно хочу спать.

Дэвид вздохнул с облегчением.

— Значит, спите побольше. Сейчас самое главное — как можно быстрее выздороветь.

— А вы согласны начать новую главу?

— С удовольствием. Готов читать до тех пор, пока не уснете.

Хелена снова намотала на палец упругий локон.

— Фиц приготовил вам комнату. Вовсе незачем сидеть всю ночь в кресле.

Он провел пальцем по корешку книги.

— А если мне хочется здесь сидеть?

— На тот случай, если опять проснусь в слезах и придется меня утешать?

На тот случай, если это последняя ночь, когда он пользуется подобной привилегией.

— Да, примерно так, — ответил Дэвид. — Возможно, в юности я доставлял вам множество неприятностей, но вырос человеком разумным и положительным.


На следующее утро мисс Редмейн сняла швы и торжественно объявила, что опасность внутреннего кровотечения и осложнений миновала. Хелене захотелось немедленно вернуться к активной жизни, однако пришлось подчиниться строгому предписанию и остаться в постели еще на несколько дней.

Но во всяком случае, ей разрешили читать самостоятельно. Гастингс показал книгу, которую она сама написала для авторов, желающих постичь внутренний механизм издательского бизнеса. Более того, он пригласил секретаршу — мисс Бойл, — чтобы та помогла разобраться с накопившейся корреспонденцией фирмы «Фицхью и К°».

Процесс стремительного восстановления того опыта, который копился годами, оказался совсем не таким удручающим, как опасалась Хелена, но вот отсутствие прогресса в возвращении памяти серьезно огорчало. Учитывая, что значительная часть событий всплыла в сознании сразу после пробуждения, хотелось, чтобы положительная динамика сохранилась и впредь.

К сожалению, память отказывалась подчиняться. Хелена начала беспокоиться, что навсегда лишится части жизни, но вдруг на четвертый день после пробуждения, когда Гастингс снова уехал в Кент навестить дочку, вспомнила, как Венеция в первый раз выходила замуж.

Сестре исполнилось семнадцать, а Хелене и Фицу — по пятнадцать. Больше всего на свете оба боялись, что Венеция ошиблась в выборе жениха. Гастингс, к огромному сожалению, всплывал в воспоминаниях лишь тенью: Хелена попросила брата не приглашать на праздник своего несносного друга, и тот ответил, что Дэвид при всем желании не смог бы приехать, так как именно в этот день должен был присутствовать на похоронах своего опекуна.

Как только виконт вернулся, она гордо доложила о новых воспоминаниях и пошутила насчет его неоправданного страха: прошлое не оказало отрицательного воздействия на ее отношение к супругу.

Гастингс глубоко вздохнул.

— Но я не ошибся. В прошлом вы действительно меня недолюбливали.

— В далеком прошлом, — уточнила Хелена. — Об этом я догадывалась и раньше.

Он печально улыбнулся.

— Что ж, поздравляю. Знаю, что вам очень хотелось вспомнить что-нибудь новенькое.

Она взлохматила светлые кудри.

— Не бойтесь. Не брошу вас хотя бы из-за этих чудесных локонов.

Второе прозрение в значительной степени развеяло опасения: надо только терпеливо ждать, и прошлое обязательно вернется. А пока здоровье крепло, силы с каждым днем прибавлялись, родные преданно оставались рядом. А еще у нее был Дэвид. Когда от деловой корреспонденции голова начинала болеть, а глаза слезились и краснели, он читал письма вслух, и в его исполнении даже самые сухие сообщения звучали подобно посланиям Китса к возлюбленной Фанни Броун.