Ирэне Као - Каждый твой вздох. Там, где заканчиваются слова, начинается танец

Так они замирают на неопределенное время в игре сосуществования, в безграничном пространстве, их ауры соприкасаются и теряются.

– Что с тобой? – спрашивает он, чувствуя, что она бесконечно далека, ее как будто нет, и в то же время она есть где-то в другом месте, в мысленном пространстве за пределами этой комнаты. По правде говоря, с того самого момента, как приехала сюда, три дня назад, она какая-то странная, недосягаемая.

Она отстраняется от него, делает глоток джина прямо из бутылки, стоящей на столе: сухой, ледяной напиток обволакивает горло, режет лезвием стенки сжавшегося желудка.

Она ставит бутылку на стол, снимает босоножки, босиком подходит к распахнутому окну и смотрит на улицу. Контраст между восторгом этой ночи и грузом нерешенных проблем, который наполняет комнату, ощущается еще сильнее. Маттиа подходит к ней, обнимает сзади за талию и легонько целует в шею.

– Ну что такое? – шепчет он ласково ей на ухо. Она старается дышать глубже, вдыхая сладкие ароматы, витающие в воздухе, чтобы успокоиться, но вместо этого только еще сильнее напрягается.

Тогда она поворачивается к нему и не выдерживает:

– Три дня назад я узнала, что у меня два отца.

– А? – Он ошарашенно смотрит на нее, не вполне уверенный, что правильно расслышал. А даже если правильно – услышанное кажется ему абсурдом.

– Да. – Подтверждает она абсолютно серьезно, и глаза ее блестят. – Одного из них ты знаешь: это Дэвид.

– Бьянка, что ты такое говоришь? – Он растерян, сбит с толку, совершенно потрясен. Не знает, что сказать и как быть.

– Я и сама не хотела верить, когда Амалия мне сказала, но это так. – По ее щеке медленно бежит слезинка. Она ее сглатывает, чтобы сдержаться.

– Ты поэтому ушла из ее дома? – Маттиа берет ее за руку; из него словно улетучились последние искры той радости, какую он испытывал еще несколько мгновений назад.

– Да, поэтому. – Она делает вдох, сглатывает, чтобы прогнать слезы, застрявшие в горле, и начинает рассказывать ему о том, что ее гложет. Эта ужасная правда словно перетекает из нее в него, капля за каплей.

Маттиа молча слушает, его широко раскрытые глаза – большие, теплые – прикованы к ней.

– О, Бьянка, – говорит он наконец и крепко ее обнимает. – Ну почему ты мне сразу не сказала? Зачем держала все в себе?

– Потому что не хотела ни с кем об этом говорить. – Она закрывает глаза, полные мрачного света. Он мягко гладит ее волосы, целует в лоб.

– Наверное, стоит сказать об этом Дэвиду, – шепчет он. Эта мысль нерациональна, она идет от самого сердца. С секунду он думает об этом человеке: о том, как он воспримет такую новость. – В конце концов, ведь и он имеет право знать.

– И не подумаю. – Она отрицательно качает головой.

– Уверена? Вот так откажешься от этого шанса, что дарит тебе судьба?

– У меня уже был отец, его звали Раньеро, – сухо и непреклонно отвечает она. – Это он меня вырастил. И точка. Остальное не имеет значения.

– Да, но Дэвид – твой единственный живой родственник. – Он гладит ее по щеке, словно стараясь немного растопить. – На твоем месте я бы подумал…

– Нет, Маттиа, – теперь она почти раздражена, – я и тебе не стала бы говорить – для меня этой правды не существует. Не хочу, чтобы она существовала! И она не должна покидать этих стен, никогда! – Голос ее дрожит. – Потому что хочу похоронить ее, так же, как сделала моя мать, – из груди ее вырываются рыдания. – Боже, как я ее ненавижу!

– Эй, не говори так… – Маттиа все гладит ее по голове. – Ты ее не ненавидишь. Невозможно ненавидеть собственную мать.

– Ты-то что об этом знаешь? – выпаливает она. Теперь она похожа на человека, который привык полагаться только на себя, но в то же время слишком доверяет другим, не думая о последствиях.

– Знаю, – только и произносит он. Ему хочется обнять ее, утешить, защитить, укрыть от всего и ото всех. Любить ее. Но он молчит. Сейчас не время говорить – и кто знает, когда такой момент настанет.

– Я знаю, потому что немного изучил тебя. И еще потому, что когда мои родители развелись, я тоже их ненавидел. Очень. Но потом понял, что лучше всего – найти гармонию.

Она закрывает глаза, и ей снова хочется плакать.

– Прости, что набросилась на тебя… я… просто не могу успокоиться, принять то, что она мне врала.

– Я представляю, ты чувствуешь, что тебя предали, но, думаю, она сделала это и ради твоего блага. – Маттиа приподнимает пальцем ее подбородок. – Не забывай: тогда были другие времена, люди думали по-другому.

Она ничего не отвечает – ей мешает ком в горле.

Он кладет руку ей на плечо.

– Послушай, вы были счастливы вместе?

– Да, очень, – сдавленно говорит она, но это правда. – Откровенно говоря, когда я вспоминаю о тех моментах, что мы провели с моими родителями, когда они были еще живы, то помню только хорошее.

– Это о многом говорит. – Он смотрит ей прямо в глаза, вложив в этот взгляд всю теплоту. – Видишь ли, жизнь не бывает идеальной, во всем есть минусы, в каждой семье есть свои неприятные моменты, но если есть любовь, все поправимо.

Бьянка смотрит на него, такая хрупкая. Когда улыбается, она словно наполняется светом, а без улыбки кажется, что на ней лежит бремя судьбы целой вселенной, всего, что несправедливо и неправильно.

– Обними меня, Маттиа, – шепчет она ему. – Обними меня крепко-крепко.

В первый раз она просит его об этом. И он не может и не хочет подавлять этого желания. Он обнимает ее, словно вбирая в себя ее тело. Она кажется ему девочкой и женщиной одновременно, почти матерью, но все еще дочерью. Теплый и плотный воздух касается их кожи, словно ласкает ее, повторяя все изгибы их тел. Она кладет голову ему на плечо, вдыхает сладкий аромат, будто хочет застыть в этом моменте навсегда. Это состояние взаимопонимания, потребности друг в друге и грусти, оно таит в себе бесконечные вопросы, на которые нет ответов.

– Muchas gracias, Soledad[107]. – Дэвид одобрительно смотрит на секретаршу с глазами, подведенными на египетский манер.

– De nada[108]. – Соледад ставит на письменный стол бутылку шампанского «Кристалл» и два фужера. Затем молча выходит из кабинета начальника плавной походкой, в черном платьице, облегающем ноги, руки и грудь. Дэвид встает с кожаного кресла, откупоривает бутылку, наливает шампанское и вручает фужер Маттиа.

– За нас! – произносит он, поднимая свой.

– За нас! – вторит Маттиа и первым делает глоток.

– Отличное шампанское… Балуешь ты себя, Дэвид! – Он смакует второй глоток.

– Ну, не всегда… Но это и правда отличное шампанское, из биодинамического винограда, – отвечает Дэвид с видом знатока. С самой молодости он ценит хорошее шампанское. – Может быть, пить его после русской водки – не лучшая идея, но надо ведь отметить продажу! – Они снова чокаются. Щеки его розовеют, как и всегда от волнения.

– Конечно, пить водку в десять утра… – Маттиа проводит рукой по лбу. – На третьей рюмке я думал, что не выдержу. – Он снова вспоминает, как несколько минут назад представители российского покупателя Владимира Новикова привезли ему предварительное соглашение и предложили отметить, выпив водки.

– Да, желудки у них крепкие, старик, – смеется в ответ Дэвид, щуря ярко-синие глаза. – Но когда на кону такие суммы, нужно быть готовым и не к такому!

– Поверить не могу, что через месяц мы подпишем его окончательно, – довольно произносит Маттиа; договор почти заключен, а ведь еще неделю назад эта сделка была под вопросом. – Без тебя я точно не справился бы. Мне очень повезло тебя встретить!

– Как и мне, – отвечает Дэвид. – Но с такими покупателями предварительное соглашение – все равно что окончательное, – уверяет он Маттиа, захлопывая папку с документами. – Верь мне: мы почти у цели! – Он довольно трогает бородку.

Маттиа, воодушевляясь все больше, снова наполняет фужер. Дэвид берет свой, делает маленький глоток. Затем указывает на сумму аванса.

– Части этих денег с лихвой хватит на то, чтобы отлично отдохнуть тебе и твоей подружке, – подмигивает он Маттиа. – Жаль, что она не приехала выпить вместе с нами.

С их первой встречи, с того ужина в «Ла Эскольера» Бьянка не идет у него из головы. У этой девушки невероятные глаза, их невозможно забыть. На мгновение ему показалось, что он уже где-то видел эти глаза – может быть, в другой жизни. Но он не верит в такие глупости – он не из тех, кто доверяет эмоциям, поэтому тут же отмел это ощущение как малоинтересное.

При этих словах кровь застывает в жилах Маттиа; капелька холодного пота стекает по правому виску.

После их откровенного разговора накануне вечером он надеялся, что ее имя не всплывает в присутствии Дэвида.

– Ты о Бьянке? – спрашивает он.

– Ну конечно, о ней. С другими ты меня и не знакомил, а я еще не так стар, чтобы путаться, – шутит Дэвид, а сам думает о ней и словно видит перед глазами: это изображение четкое, живое, говорящее. – Прими мои поздравления, дружище. Более подходящей девушки ты не мог найти!

Его поразила не столько красота, сколько совокупность факторов, их гармоничное сочетание: голос, манера двигаться, стиль одежды. И еще этот кулон у нее на шее.

– Нравится, да? – Маттиа пытается улыбаться, но ему нелегко говорить о Бьянке в его присутствии.

– Не то слово, будь я лет на тридцать моложе, точно попробовал бы ее у тебя увести! – Он смеется чистым, искренним смехом. И снова краснеет.

– Тогда тебе пришлось бы побороться со мной, а я крепкий орешек. – Маттиа тычет себя в грудь указательным пальцем. – Когда трогают что-то мое, я превращаюсь в чудовище!

Дело тут не только в собственничестве, но в защите, заботе о любимом человеке, попытке оградить его от любой опасности.

– Черт, я и не представлял, что ты такой ревнивый! – подтрунивает над ним Дэвид.

– Обычно нет.

– Значит, у вас с Бьянкой все серьезно? – Дэвид пронзительно смотрит на него. Непонятно, почему ему так важно это знать.