Дэвид Левитан - Каждый новый день

Двадцать футов.

Даже в этой толпе коридора я чувствую ее притяжение.

Десять.

Она живет в этом дне, и для нее это непросто.

Пять.

Я стою рядом с ней, а она и понятия не имеет, кто я. Но я стою рядом, я смотрю на нее. И вижу, что в ее глаза вернулась грусть. Не та красивая грусть, о которой иногда говорят. Красивая грусть – это вымысел. Грусть превращает наши черты в глину, а не в фарфор. Видно, что ее что-то угнетает.

– Привет, – говорю я тонким голоском.

Поначалу она не понимает, что я обращаюсь именно к ней.

– Привет, – произносит она наконец.

Я давно заметил, большинство людей инстинктивно сторонятся незнакомых. Они воспринимают любую попытку познакомиться как оскорбление, любой вопрос – как досадную помеху. Но Рианнон – другая. За ее нерешительностью скрывается доброжелательность. Она совершенно не представляет, кто я, но не испытывает ко мне враждебности. Она не ждет подвоха.

– Не беспокойся, ты меня не знаешь, – тороплюсь я объяснить. – Я просто… Просто я здесь – в первый раз. Подыскиваю себе школу. И у тебя очень красивые юбка и сумка. Так что я подумала, знаешь, не мешало бы поздороваться. Если честно, я чувствую себя здесь так одиноко!

И снова: многие испугались бы. Но не Рианнон. Она подает мне руку, представляется и спрашивает, почему я оказалась здесь одна, без сопровождающих.

– Может, отвести тебя в административную часть? Они точно придумают, как тебе помочь.

– Нет! – в панике выпаливаю я. Мне хочется остаться с ней, и я пытаюсь найти оправдание своей реакции. – Просто я… Просто я здесь… неофициально. Если честно, родители даже не знают. Они сказали, что мы будем сюда переезжать, и мне… и я подумала, что не мешало бы осмотреться и решить, надо ли дергаться.

Рианнон понимающе кивает:

– В этом есть смысл. Значит, ты прогуливаешь занятия в старой школе, чтобы подыскать себе новую?

– Совершенно верно.

– В каком ты классе?

– В предпоследнем.

– Я тоже. Давай подумаем, что можно сделать. Не хочешь сегодня походить со мной на уроки? Школу посмотришь!

– Неплохая мысль.

Я понимаю, что она просто проявляет внимательность. Это глупо, но мне хочется, чтобы она узнала меня. Мне хочется, чтобы она смогла разглядеть, что скрывается за моей нынешней оболочкой, увидеть внутри Эми меня, распознать в этой девушке того самого человека, с которым она провела полдня на берегу океана.

Я иду с ней. По пути она знакомит меня с несколькими своими подружками, а я после встречи с каждой из них радуюсь, что в ее жизни есть не только Джастин.

В первый раз он является нам между вторым и третьим уроками. Мы проходим мимо него в вестибюле; он небрежно здоровается с Рианнон и полностью игнорирует меня. Он даже не останавливается, чтобы переброситься парой слов, просто кивает. Ей больно (я это вижу), но она не пытается мне ничего объяснить.

К четвертому уроку (это математика) день превращается в изощренную пытку. Я здесь, рядом с ней, но ничем не могу помочь. Пока учитель пудрит нам мозги своими теоремами, я вынужден помалкивать. Я пишу ей записочку, но это просто предлог: мне хочется коснуться ее плеча, сказать что-нибудь. Но я для нее посторонний человек, и ей нет дела до моих слов.

Мне хочется верить, что мое присутствие как-то подействовало на нее, что этот день что-то в ней изменил, пусть и на время.

Я хочу, чтобы она узнала меня, хотя и понимаю, что это невозможно.

Он подходит к нам за обедом.

Как ни удивительно снова видеть Рианнон и понимать, что она остается такой же, какой я ее запомнил, но еще более удивительно сидеть напротив этого придурка, чье тело я занимал всего три дня назад. Нельзя сказать, что я гляжусь как в зеркало: ощущения несколько другие. На вид он приятнее, чем мне казалось, но есть в нем что-то отталкивающее. Черты лица довольно благообразные, но неизменно хмурая мина все портит! За этой надменностью он скрывает свой комплекс неполноценности. В глазах – вечное раздражение всем миром. Держится с напускной бравадой.

Должно быть, я выглядел совсем по-другому.

Рианнон объясняет ему, кто я такая и откуда приехала. Он дает понять, что ему на меня более чем наплевать. Говорит ей, что забыл дома свой кошелек, и она покупает ему обед. Когда она возвращается к столу с подносом, он говорит «спасибо»; я почти разочарован, потому что точно знаю – это более чем скромное «спасибо» она будет еще долго лелеять в своей памяти.

Я хочу выяснить, помнит ли он о том, что происходило с ним три дня назад.

– Как далеко отсюда до океана? – задаю я вопрос Рианнон.

– Как странно, что ты об этом спрашиваешь, – отвечает она. – Мы как раз недавно туда ездили. Что-то около часа.

Я вглядываюсь в лицо Джастина, ищу в нем хоть какие-то следы воспоминаний. Но он спокойно продолжает есть.

– Хорошо отдохнули? – интересуюсь я у него.

Отвечает она:

– Было просто классно.

От него – ни звука.

Я пробую еще раз:

– A машину вел ты?

Он смотрит на меня, как на больную, задающую несусветно глупые вопросы (а они действительно глупые, признаю).

– Да, я, – вот и весь ответ.

– Мы великолепно провели время, – продолжает Рианнон. Она радостно оживляется – воспоминания приносят ей счастье. От этого мне становится только грустнее.

Мне не следовало сюда приходить. Надо уйти, сейчас же.

Но я не могу. Ведь я здесь, рядом с ней. Я пытаюсь притворяться, что это имеет какое-то значение.

Я просто тяну время.

Она сидит рядом со мной. Я хочу водить пальцем по ее руке. Хочу целовать ее шею. Хочу прошептать ей всю правду. Но вместо этого слушаю, как она спрягает глаголы. Слушаю, как воздух время от времени взрывается вспышками иностранной речи. Пытаюсь делать в блокноте наброски ее лица; но ведь я не художник, и все получается криво и косо. Мне нечего увезти с собой на память о ней.

Звучит последний звонок. Она спрашивает, где я припарковалась, и я понимаю, что это все, это конец. Она записывает для меня на бумажке адрес своей электронной почты. Это прощание. Насколько я понимаю, родители Эми Трэн уже вызвали полицию. Я поступаю мерзко, но мне все равно. Я хочу, чтобы Рианнон попросила меня сходить с ней в кино, пригласила к себе домой, предложила поехать на берег океана. Но появляется Джастин. Ждет. Весь в нетерпении. Я не знаю, чем они собираются заняться, но у меня дурное предчувствие. Он не был бы таким настойчивым, если бы речь шла не о сексе.

– Прогуляемся до моей машины? – предлагаю я.

Она смотрит на Джастина, ждет его разрешения.

– Я пока подгоню свою, – говорит он.

Времени на то, чтобы побыть с ней вдвоем, остается совсем мало – только дойти до моей машины. Я чувствую, что срочно должен сделать еще хоть что-нибудь, но что именно, не могу решить.

– Расскажи мне о себе что-нибудь такое, чего никто о тебе не знает, – прошу я наконец.

Она бросает на меня странный взгляд:

– Что?

– Я всегда задаю людям этот вопрос: расскажите мне что-нибудь о себе, чего больше никто знает. Необязательно что-то особенное. Просто какой-нибудь случай.

Теперь, когда она начинает понимать, чего я добиваюсь, могу сказать, что ей нравится вопрос; и за это я люблю ее еще больше.

– Ну хорошо, тогда слушай, – задумчиво говорит она. – Когда мне было десять лет, я захотела проколоть себе ухо. Взяла швейную иголку, воткнула в мочку, а проткнуть насквозь не успела – потеряла сознание. Я была в доме одна, так что никто меня не нашел. Через какое-то время я просто пришла в себя, с торчащей в ухе иголкой. Блузка вся забрызгана кровью. Иголку вытащила, привела себя в порядок и больше никогда не повторяла попытки. И только когда мне было лет четырнадцать, мы с мамой пошли в торговый центр, где мне и прокололи уши на самом деле. Мама ничего не знала о том случае. А ты что расскажешь?

У меня есть из чего выбирать, хоть большую часть своих дней я и не помню.

Также я не помню, прокалывала ли себе уши Эми Трэн, поэтому воспоминание должно быть не на эту тему.

– Когда мне было восемь лет, я стащила у своей сестры «Навсегда» Джуди Блум[4], – начинаю я. – Я подумала, что это та же писательница, что написала «СуперФадж», и это должно быть интересно. Ну, уже очень скоро мне стало понятно, с какой стати сестра держит ее под кроватью. Не думаю, что все там поняла, но помню, еще подумала: это нечестно, когда тот мальчишка дает имя своему, хм, органу, а та девочка своей… мм… – нет. Так что я решила дать ей имя.

Рианнон весело смеется:

– И как же ты ее назвала?

– Елена. Тем вечером за ужином я познакомила всех со своей Еленой. Я имела огромный успех.

Мы уже возле моей машины. Рианнон не знает, что она моя, но это самая дальняя машина, так что она понимает, дальше мы не пойдем.

– Очень приятно было с тобой познакомиться, – говорит она. – Надеюсь, встретимся на следующий год.

– Да, – бормочу я. – Мне тоже было приятно тебя видеть.

Я благодарю ее снова и снова. Потом подъезжает Джастин и сигналит.

Наше время вышло.

Родители Эми Трэн не вызвали полицию. Они еще даже не вернулись домой. Я проверил автоответчик – звонка из школы не было. Единственная удача за весь день.

Только просыпаюсь на следующее утро – сразу чувствую: что-то не так. Какая-то химия.

Это даже не утро. Мое новое тело отсыпалось до полудня. Потому что оно не ложилось допоздна, торчало под кайфом. А сейчас ему требуется еще косяк. Немедленно.

Я уже бывал в телах любителей травки. Случалось, просыпался обкуренный еще с прошлой ночи. Но на этот раз все хуже, гораздо хуже.