Есть надежда, что у Оуэна хватило смекалки подчистить в машине. Если же нет – не моя вина. Я отдаю ключи.

Невероятно, но они обыскали и мою комнату.

– Извини. – Мать со слезами на глазах заглядывает из коридора. – Он думал, что твой брат мог спрятать их здесь. Не спросив у тебя.

– Вот и чудесно, – говорю я, больше для того, чтобы вытеснить ее из комнаты, чем по какой-либо иной причине. – Вот и приберусь теперь.

Но я не успеваю. Звонит телефон. Я держу его таким образом, чтобы мать не смогла увидеть на дисплее имя позвонившего – Оуэна.

– Кэрри, привет, – произношу я.

Оуэну, по крайней мере, хватает соображения говорить так тихо, чтобы его нельзя было подслушать.

– Бесятся? – шепчет он.

Мне хочется рассмеяться:

– А ты как думаешь?

– Все так плохо?

– Они перевернули вверх дном его комнату, но не нашли ничего. А прямо сейчас обыскивают его машину!

– Не говори ей! – выкрикивает мать. – Выключи телефон!

– Извини, тут рядом мама, и ей не нравится, что я тебе об этом рассказываю. А ты где? Не дома? Можно перезвонить?

– Я не знаю, что делать.

– Ну да, ему действительно в конце концов придется вернуться домой, разве нет?

– Слушай… давай встретимся через полчасика на спортплощадке, договорились?

– Мне и в самом деле надо идти. И – да, я так и сделаю.

Я отключаюсь. Мать все еще наблюдает за мной.

– Тебе нужно сердиться не на меня! – резонно замечаю я.


Бедной Лесли придется завтра утром хорошенько потрудиться в своей комнате, наводя порядок: нет никакой необходимости раздумывать над общей ситуацией. У меня нет времени долго копаться в голове Лесли, главное сейчас – побыстрее сообразить, какую такую спортплощадку имеет в виду Оуэн. Может, ту, что возле начальной школы, в четырех кварталах отсюда? Да, скорее всего, речь шла о ней.

Незаметно ускользнуть из дома оказывается не так-то легко. Я дожидаюсь момента, когда родители вернутся в комнату Оуэна, чтобы довершить разгром, а затем прокрадываюсь наружу через заднюю дверь. Понимаю, что это рискованно: как только они обнаружат, что Лесли смылась, разразится грандиозный скандал. Но если она вернется с Оуэном, все будет тут же забыто.

Понимаю, что мне нужно сосредоточиться на насущных проблемах, но не могу прекратить думать о Рианнон. Уроки у нее тоже на сегодня закончились. Она, наверное, сейчас гуляет с Джастином. Если это так, хорошо ли он с ней обращается? Осталось ли в его в памяти хоть что-нибудь от вчерашнего дня?

Надеюсь.


Оуэна нигде не видно, я подхожу к качелям и начинаю раскачиваться. Наконец он появляется на боковой дорожке и направляется прямиком ко мне.

– Ты всегда садишься на эти качели, – говорит он и занимает соседние.

– В самом деле? – спрашиваю я.

– Ну да.

Я жду, не скажет ли он еще что-нибудь. Молчит.

– Оуэн, да говори же, – не выдерживаю наконец я. – Что случилось?

Он трясет головой; рассказывать ничего не собирается.

Я перестаю раскачиваться и упираюсь ногами в землю.

– Не глупи, Оуэн. У тебя пять секунд: или ты вводишь меня в курс дела, или я сейчас же иду домой, а ты сам разбирайся со своими проблемами.

Оуэн удивлен. Ну а я считаю, что ярость Лесли в данных обстоятельствах вполне оправданна.

– Что ты хочешь от меня услышать? Ну, Джош Вульф принес мне обычную порцию травки. Сегодня мы поругались: он говорил, что я ему задолжал, хотя мы были в расчете. Он начал меня запугивать, а я его толкнул. Ну, мы и сцепились. У него нашли травку, а он сказал, что это я ему только что продал. Шустрый он парень. Я возразил, что все было совсем не так, но ведь он отличник, ходит на эти подготовительные курсы и все такое; ну и кому, ты думаешь, они скорее поверят?


Он определенно сумел убедить себя в своей правоте. Но правда это или нет, не возьмусь сказать.

– Ну ладно, – говорю я, – тебе надо идти домой. Отец перевернул вверх дном твою комнату, но они не нашли никаких наркотиков. В твоем шкафчике – тоже ничего, догадываюсь, что и в машине тоже пусто, иначе я бы услышала об этом. Так что пока все в порядке.

– Говорю тебе, нет у меня никаких наркотиков. Этим утром я скурил последний косяк. Вот почему мне был нужен Джош.

– То есть твой бывший лучший друг.

– О чем ты говоришь? Мы не дружим с ним лет с восьми.

У меня такое чувство, что это был последний раз, когда Оуэн с кем-то дружил.

– Пошли домой, – прошу я. – Это же еще не конец света.

– Тебе легко говорить.

Я не ожидал, что отец ударит Оуэна. Но как только мы заходим в дом, он подбегает и сбивает Оуэна с ног.

Кажется, это шокирует только меня.

– Что ты наделал? – вопит отец. – Это каким же идиотом надо быть!

Мы с матерью вклиниваемся между ними. Бабушка с довольным видом наблюдает за схваткой с боковой линии.

– Ничего, ничего я не сделал! – протестует Оуэн.

– И поэтому ты сбежал? Поэтому тебя собираются исключать из школы? За то, что ты «ничего не сделал»?

– Они не исключат Оуэна, пока не выслушают его версию происшедшего, – замечаю я, зная, что так заведено.

– Не лезь, куда не просят! – предупреждает меня отец.

– Почему бы нам не сесть и не обсудить все спокойно? – предлагает мать.

Отец прямо-таки кипит от ярости. И я чувствую, как съеживаюсь прямо на глазах, что, по всей видимости, вполне обычно для Лесли, когда она находится в кругу семьи.

Вот именно в такие моменты я чуть ли не с нежностью вспоминаю те первые минуты утреннего пробуждения, когда еще не знаешь, какими мерзостями будет заполнен день, который тебе предстоит прожить.

На этот раз мы рассаживаемся в кабинете. Вернее, сидим мы с Оуэном и мамой: мы с Оуэном на кушетке, мать – рядом в кресле. Отец нависает над нами. Бабушка стоит в дверях, как часовой.

– Ты – наркодилер! – кричит отец.

– Я не наркодилер, – отвечает Оуэн. – Во-первых, если бы я торговал наркотиками, то был бы намного богаче. И мои наркотики были бы так запрятаны, что ты их замучился бы искать.

Чувствую, Оуэну пора бы заткнуться.

– Наркодилер – Джош Вульф, – высовываюсь я. – А вовсе не Оуэн.

– Значит, вот чем занимался твой брат – покупал у него наркотики?

А заткнуться-то, кажется, надо было мне.

– Мы подрались не из-за наркотиков, – говорит Оуэн. – Их у него нашли уже потом.

– Так в чем же тогда дело, из-за чего вы подрались? – спрашивает мать, как будто драка этих двух друзей детства – самая невероятная вещь на свете.

– Из-за девушки, – говорит Оуэн. – Мы подрались из-за девушки.

Интересно, это домашняя заготовка или экспромт? В любом случае, вероятно, это единственное, что он мог сказать, чтобы моментально осчастливить наших родителей (ну, осчастливить – это, конечно, преувеличение; скорее, им было очень приятно ). Они не желают, чтобы их сын покупал или продавал наркотики, был задирой или задирали бы его. Но драка из-за девушки? Да это же просто прекрасно! И особенно потому, что, как я догадываюсь, не похоже, чтобы Оуэн когда-нибудь до сегодняшнего дня говорил им о своих девушках.

Оуэн видит, что процесс идет в правильном направлении, и торопится закрепить успех:

– Если она узнает… о господи, она не должна узнать! Я слышал, некоторые девушки любят, когда парни дерутся из-за них, но она точно не из таких.

Мама кивает с одобрением.

– Как ее зовут? – спрашивает папа.

– Ты хочешь это знать?

– Обязательно!

– Наташа. Наташа Ли.

Он сделал ее китаянкой! Молодец!

– Ты ее знаешь? – спрашивает меня отец.

– Ну да, – отвечаю. – Шикарная девица. – Потом я оборачиваюсь к Оуэну и говорю, бросая на него притворно-гневные взгляды: – А этот Ромео мне и не сказал, что запал на нее. Хотя теперь все становится более или менее понятным. В последнее время он вел себя очень странно.

Мама снова кивает:

– Да-да, очень.

Ходит с налитыми кровью глазами , вертится у меня на языке. Поедает чипсы «Читос». Смотрит в пустоту. Еще немного чипсов. Должно быть, это и есть любовь. Что это, если не любовь?

То, что угрожало разразиться настоящей войной, превращается в военный совет. Наши родители сидят, придумывая, что говорить директору; особенно как объяснять побег Оуэна из приемной. Я только надеюсь, для его же блага, что Наташа Ли на самом деле окажется студенткой, причем неважно, есть что-то между ними или нет. Моя память глухо молчит. Бывает так, что звук имени наводит на какие-то воспоминания, но это имя для меня звучит в пустоте.

Когда нашему отцу кажется, что найден выход, позволяющий сохранить лицо, он становится почти дружелюбным. Оуэну придумано страшное наказание: ему надо постараться до обеда навести порядок в своей комнате.

Представляю, какова была бы реакция, если бы это Лесли избила какую-нибудь девчонку из-за парня. Но этого вопроса сегодня нет в повестке дня.

Я поднимаюсь вслед за Оуэном в его комнату. В комнате мы одни, дверь заперта, посторонних ушей нет, и я говорю:

– Ну ты дал! Классно выкрутился!

Он смотрит на меня с нескрываемым раздражением:

– Не понимаю, о чем ты тут толкуешь. Давай топай из моей комнаты.

Вот почему мне больше нравится быть единственным ребенком в семье.

Думаю, Лесли не стала бы качать права. Так что и мне не стоит выступать. У меня есть правила, которые я стараюсь не нарушать. Одно из них гласит: нельзя радикально вмешиваться в жизнь личности, тело которой я занимаю; желательно оставить ее в состоянии, максимально близком к первоначальному.

Но он меня взбесил. Так что я немного отступаю от своих правил. Мне кажется (какая странная мысль!), что Рианнон бы меня одобрила. Даже при том, что она не знает ни Оуэна, ни Лесли. Ни меня, по сути.