– А разве тебе не надо сегодня в школу?

– А тебе ?

– Я не могу. У меня здесь встреча с одной очаровательной девушкой.

Она награждает меня уничтожающим взглядом:

– Ну ты и придурок!

– Извини, я просто…

– Ты самый настоящий… придурок.

Она всерьез рассердилась; да, пошутил, называется.

Я вскакиваю на ноги.

– Рианнон, ну прости, пожалуйста!

– Не надо было так делать. Это нечестно.

И она начинает от меня пятиться!

– Такое больше не повторится, обещаю.

– Просто не могу поверить, что у тебя хватило наглости со мной так поступить. Посмотри мне в глаза и повтори, что обещаешь.

Я смотрю ей в глаза:

– Обещаю.

Кажется, она удовлетворена, но не до конца.

– Ладно, верю, – говорит она. – Но ты все равно придурок, пока не доказал обратное.


Мы дожидаемся, пока библиотекарь отвлекается на что-то, и выскальзываем за дверь. Я беспокоюсь, нет ли какого правила, по которому она обязана сообщать о самовольной отлучке обучающихся на дому. Я знаю, что мать Джорджа через два часа явится за ним, поэтому времени у нас не так уж и много.

Мы отправляемся в китайский ресторан. Если сотрудникам ресторана и кажется, что в это время нам бы надо быть в школе, они оставляют эти мысли при себе. Рианнон сообщает свежие новости: Стив и Стефани опять поругались, но ко второму уроку помирились, а я рассказываю, как был Ванессой.

– Я знаю много таких, как она, – задумчиво говорит Рианнон, когда я заканчиваю свой рассказ. – И самые опасные из них те, у кого это хорошо получается.

– Подозреваю, что Ванесса – настоящий мастер.

– Ну, я рада, что мне не пришлось с ней встретиться.

Но ты не встретилась со мной , хочу я поправить. Но оставляю свое мнение при себе.

Мы прижимаемся коленями под столом. Я беру ее руки в свои, тоже под столом. Но разговор продолжается как ни в чем не бывало. Мы вроде и не замечаем, что там, где мы касаемся друг друга, кажется, и кровь бежит быстрее.

– Прости, что назвала тебя придурком, – кается она. – Просто мне ведь и так тяжело. Я была совершенно уверена, что не ошиблась.

– Я и в самом деле вел себя как придурок. Я все время забываю, что ты ко мне еще не привыкла. А для меня-то это норма.

– Джастин иногда так делает. Притворяется, что я не говорила того, что ну вот только что ему сказала. Или разыгрывает целый спектакль, а потом издевается, когда я попадаюсь на удочку. Я просто ненавижу эту его манеру.

– Ну прости!

– Да ладно, все нормально. Я имею в виду: он не единственный, кто так себя со мной ведет. Наверное, есть во мне что-то такое, что забавляет людей. Я и сама бы так делала – дурачила бы их, если бы мне это хоть раз пришло на ум.

Я вынимаю из подставки палочки для еды.

– Что ты придумал? – спрашивает Рианнон.

Выкладываю из палочек гигантское сердце и засыпаю получившийся контур сахарином из пакетиков. Потом с торжественным видом указываю на это сердце.

– Это, – говорю я, – только одна девяностомиллионная часть того, что я чувствую к тебе.

Рианнон смеется.

– Постараюсь не принимать это персонально на свой счет, – говорит она.

– То есть как? – спрашиваю я. – Это символ моей любви, очень даже персональной.

– Сделанный из заменителя сахара?

Я хватаю пустой пакетик и запускаю в нее.

– У меня тут припасены не только символы! – воинственно кричу я.

Она подбирает палочку и взмахивает ею, как мечом. Я беру другую, и начинается дуэль.

В самый разгар схватки приносят наконец еду. Я отвлекаюсь на мгновение и пропускаю хороший укол в грудь.

– Убит! – возглашаю я.

– Кто из вас заказывал цыпленка «му-шу»? – спрашивает официант.


Во время ланча мы продолжаем смеяться и поддразнивать друг друга. Официант – настоящий мастер своего дела, из тех, что умеют долить воду в опустевший бокал так, что ты этого и не заметишь.

В конце он приносит нам печенья-гаданья. Рианнон аккуратно разламывает свое и хмурится, прочитав, что написано на клочке бумажки.

– Это не предсказание, – говорит она, показывая мне бумажку.

У ВАС ПРЕЛЕСТНАЯ УЛЫБКА, гласит текст.

– Ага. У вас будет прелестная улыбка – вот это было бы предсказанием, – поддерживаю я.

– Я верну его.

Я в ужасе поднимаю брови… по крайней мере, пытаюсь. Кажется, удается выглядеть так, будто меня вот-вот хватит удар.

– А ты часто возвращаешь печенья-гаданья?!

– Никогда. Сегодня – первый раз. Я имею в виду, в этом китайском ресторане…

– Сотрудники халатно относятся к своим профессиональным обязанностям!

– Ты совершенно прав.

Она подзывает официанта, объясняет затруднение, и он понимающе кивает. Через некоторое время он приносит для нее еще полдюжины печений.

– Мне нужно только одно, – говорит она. – Подождите минутку.

Мы с официантом внимательно следим, как она ломает свое второе печенье. На этот раз у нее на лице появляется прелестная улыбка.

Она показывает нам обоим бумажку.

СКОРО ВАС ЖДЕТ ПРИКЛЮЧЕНИЕ.

– Прекрасная работа, сэр, – благодарю я его.

Рианнон подталкивает меня, и я читаю свое предсказание. Оно такое же, как у Рианнон.

Я не отсылаю обратно печенье.


Мы возвращаемся в библиотеку, имея еще полчаса в запасе. Библиотекарь знает, что мы отлучались, но не говорит ни слова.

– Итак, что бы мне такое почитать? – спрашивает Рианнон.

Я показываю ей «Кормежку». Рассказываю о «Книжном воре»[17]. Прошу поискать «Уничтожь все машины»[18] и «Первый день на Земле»[19]. И объясняю, что эти книги все годы были моими неизменными спутниками, следовали за мной изо дня в день. Я менялся, а они – нет.

– А как насчет тебя? – спрашиваю ее. – Что ты мне посоветуешь?

Она берет меня за руку и ведет к детским книгам. Секунду осматривается, а потом направляется к переднему стеллажу. Я вижу там книжку в зеленой обложке, и мои ноги подкашиваются от ужаса.

– Нет, только не это! – вскрикиваю я.

Но она тянется совсем не за зеленой книжкой. Ее цель – «Гарольд и волшебный карандаш»[20] .

– И что ты имеешь против «Гарольда»? – спрашивает она.

– Извини. Я думал, ты хотела достать «Щедрое дерево»[21].

Рианнон смотрит на меня, как на ненормального:

– Я просто ненавижу «Щедрое дерево».

– Слава богу! – вздыхаю я с облегчением. – Если бы это оказалось твоей любимой книжкой, я бы тебя сразу бросил.

– Большего идиотизма в истории литературы не было, – позволяет себе замечание Рианнон. Потом ставит «Гарольда» на место и подходит ко мне ближе.

– Любовь не нуждается в доказательствах, – произношу я и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее.

– Ты прав, – шепчет она, уже почти касаясь моих губ.

Это невинный поцелуй. Мы и не собираемся присаживаться на детские пуфики и целоваться всерьез. Тем не менее на нас будто выливают ушат холодной воды, когда на пороге появляется мать Джорджа и выкрикивает его имя. Она выглядит потрясенной и рассерженной.

– Это еще что такое? – требует она ответа.

Я думаю, что это относится ко мне, но когда она добирается до нас, то набрасывается прямо на Рианнон:

– Я не для того растила сына, чтобы он путался со всякими шлюхами.

– Мама! – кричу я. – Оставь ее в покое!

– Джордж, немедленно в машину! Сейчас же!

Я знаю, что делаю ему только хуже, но мне уже на все наплевать. Я не оставлю Рианнон наедине с ней.

– Да успокойся же ты, – пытаюсь я ее остановить, при этом мой голос неожиданно срывается на какой-то писк. Потом я оборачиваюсь к Рианнон и говорю, что свяжусь с ней позднее.

– Ты вообще не увидишь ее больше никогда! – заявляет его мать, а я даже чувствую некоторое удовлетворение оттого, что мне осталось прожить под ее началом всего каких-то часов восемь.

Рианнон, благослови ее боже, посылает мне воздушный поцелуй и шепчет, что придумает, как нам сбежать куда-нибудь на выходные. А мать Джорджа в буквальном смысле слова хватает его за ухо и тащит к выходу.

Мне смешно, а от этого все становится только хуже.


Я – как Золушка наоборот. Я танцевал с принцессой, а теперь вернулся домой мыть туалеты. Такое мне назначено наказание: туалеты, ванные комнаты, мусорные ведра – все это сегодня мое. Достаточно неприятное занятие, но еще муторнее его делают бесконечные нотации матери. Каждые несколько минут она прерывает мою работу и добавляет еще что-нибудь на тему «плотского греха». Надеюсь, подсознание Джорджа не воспримет и не запомнит ее запугиваний. Мне хочется с ней поспорить, объяснить, что понятие «плотский грех» – просто дополнительный способ давления на человека. Если ты отказываешь ему в праве на удовольствия, ты получаешь возможность им управлять. Не могу даже сосчитать, сколько раз и в скольких самых разнообразных формах применялся ко мне этот метод воспитания. Но я не вижу никакого греха в поцелуе. Грех – в его осуждении.

Но матери Джорджа я, конечно, ничего этого не говорю. Если бы она была моей постоянной матерью – сказал бы. Если бы все последствия обрушились на меня одного – сказал бы. Но я не могу подставлять Джорджа. Я и так уже вмешался в его жизнь. Надеюсь, изменил ее в лучшую сторону, но, может, и наоборот.

О контакте с Рианнон и думать нечего. Придется ждать до завтра.

После того как вся грязная работа закончена, отец Джорджа вносит свою лепту в процесс моего воспитания, добавляя еще порцию нравоучений. Похоже, его накрутила жена. Спать меня отправляют рано, что мне только на руку – есть возможность подумать в тишине. Если то, что Рианнон все запомнила, – моя заслуга, то сейчас у меня получится оставить Джорджу ложные воспоминания об этом дне. Вот и лежу в кровати, придумываю ему альтернативную версию событий. Итак: он вспомнит, что ходил в библиотеку и встретил там девушку. Она будет из другого города, а в библиотеку попадет потому, что ее там высадит мать, которая приедет в этот город повидаться со своей бывшей коллегой. Девушка спросила его, что он читает, и завязался разговор. Потом они сходили пообедать в китайский ресторан и прекрасно провели там время. Девушка ему понравилась, он ей – тоже. Они вернулись в библиотеку, еще поговорили о «Щедром дереве»; их потянуло друг к другу, они поцеловались. Как раз в это время и вошла мать. Вот чему она помешала. Неожиданному, но тем не менее чудесному приключению.