С помощью того же Кристиана Лука продал пару картин.

С тяжелым сердцем. Обе были его любимыми, сердце начинало биться быстрее, когда он смотрел на них, кроме того, одну он мечтал подарить Доре. Но покупатель хотел именно эти две, и Лука согласился, потому что ему были нужны деньги: для себя, для Доры и для всего того, что еще произойдет. Лука чувствовал, что много чего еще случится, он хотел быть готовым, ничто не должно сорваться только потому, что у него нет денег. Он был уверен, что может продать в Париже все свои картины. Лука поручил Кристиану заняться этим:

— Пусть ничего не останется, когда мы вернемся обратно к морю, продай все!

Кристиан удивился и вопросительно поднял брови, которые выщипывал в тонкую линию. Между ними вспыхнул по-детски глупый и бессмысленный спор, какой мог возникнуть только между двумя неженатыми мужчинами среднего возраста.

— Дора уедет из Парижа?

— Само собой, после премьеры, когда она... Я не знаю, но полагаю, что да.

Лука неуверенно посмотрел на приятеля с надеждой на одобрение:

— Что ты думаешь? Поедет она со мной?

— Не знаю. Просто не могу себе этого представить.

Его слова поразили Луку так, словно Кристиан выплеснул на него банку черной краски. Он начал считать. Но Кристиан, знавший о его запасном выходе, положил Луке руку на плечо и сказал:

— Просто продолжай рисовать, и всё образуется.

Лука рисовал, Кристиан продавал картины, а Дора была на седьмом небе от счастья.


Лука ходил по выставкам и музеям.

Иногда один, иногда вместе с Дорой. Она прекрасно разбиралась в искусстве. Часами, вначале почти ежедневно, они бродили по залам Лувра. Молча сидели и стояли перед шедеврами всех эпох. Любое слово было бы лишним. Особенно перед картинами импрессионистов из собраний Жана Вальтера и Поля Гийома в отреставрированном и вновь открывшемся музее «Оранжери», которыми они никак не могли насытиться. Сколько имен! Лука знал их все, как будто бы это были его старые друзья, всю жизнь оберегавшие его. Лука был в восторге. Он так стиснул руку Доре, что ей стало больно, но она промолчала. Она знала, это значит, что он буквально ослеп, оглох, онемел от переизбытка чувств. Одержим, ведом страстью.

— Я один из них, — тихо сказал Лука. — Один из них.


Лука обедал с Дорой в маленьких уютных ресторанах, где прекрасно готовили.

Еда — настоящее искусство. Она напоминала его кар-тины, особую смесь красок, которая хоть и получалась случайно, но от этого, а может, как раз поэтому была не-забываема. Он пробовал всё, ему было любопытно. Порой в ресторане Лука пытался заказывать самостоятельно, тогда официант усмехался, улыбался, смеялся или обижался. Когда Лука произносил названия блюд, это звучало по-французски — все-таки он был музыкален и уже некоторое время провел в Париже, — но эти сочетания звуков ничего не значили, и, если бы не Дора, Лука умер бы с голоду.

— Что бы я без тебя делал?

— Умер.

И всем все было ясно.

Дора подарила ему том стихов Неруды на испанском.

***

Лука познакомился с Дориной лучшей подругой Жанной.

И, naturellement, с Папу. Все вместе они ходили в парк Монсо, девушки, смеясь, рассказывали ему веселые истории из их детства. Лука с завистью думал, как хорошо бы ему было вместе с ними. Несмотря на то, что Папу был уже очень стар и передвигался с трудом, Лука с легкостью мог себе представить, каким диким и необузданным тот был я молодости. В голове рождалось множество образов, некоторые картины появлялись уже в мастерской. Одну из них он подарил Жанне, другую — Доре.

— Дора никогда о тебе не рассказывала, хотя я ее лучшая подруга!

— Я просто тебя забыла. Жанна говорит правду. — Дора с любовью посмотрела на Луку.

— Ты не хотела обо мне вспоминать, — поправил Лука.

— Не понимаю я этого. — Жанна сидела между ними в кафе, смотря то на одного, то на другого.

— Мне было очень больно вспоминать. Я думала, что не переживу разлуки. Поэтому я забыла обо всем. — Голос Доры дрожал.

Лука с тревогой посмотрел на нее:

— Но сейчас я здесь. И никуда не уеду.

Он протянул руку через стол и нежно погладил Дору по лицу. Закрыв глаза, Дора прижалась к его ладони. Улыбка скользнула по ее губам, словно легкий ветерок.

— Сумасшедшая история, — простонала Жанна и заказала себе еще бокал вина. Да что там, целую бутылку! На всех.

***

Луки отправился с Дорой к ее маме.

— Невероятно! Просто не могу поверить! Как в романе! Я бы его с удовольствием издала! И я тебя тут же узнала, правда. В тебе все еще виден тот маленький мальчик, особенно в глазах. Они мне кого-то напоминают, Дора, кого же мне они напоминают, зеленые, глубокие и ясные? А, Дора? А твои картины просто потрясающие, словно из другого мира, только и всего! Что скажешь о небольшом альбоме твоих работ? Это можно устроить. Все-таки не могу поверить! Столько лет прошло! Такое случается не каждый день. Запомните, дети, с вами произошло нечто особенное. Родство душ, как сказал Марк, когда я ему рассказала. Лука, ты непременно должен с ним познакомиться, вы наверняка поладите, вы же оба художники! Дора, представляешь, они оба художники! Я так рада, тебя видеть. Как вспомню, как вы были тогда неразлучны, словно две слипшиеся макаронины! Просто чудесно! Нам нужно чаще видеться, выбираться куда-то. Как я рада, что вы нашли друг друга. Так и должно быть. Правильно, только и всего. Тогда я думала... Но нет, не будем говорить об этом, сейчас всё чудесно. Да, моей Дорике тогда было не легко...


Лука отправился с Дорой к ее отцу.

После второй рюмки коньяка Иван смущенно рассмеялся:

— Да, необыкновенная история произошла с вами... — Он налил себе еще коньяка. — Уверены, что не хотите? — Отец Дорис кивнул на бутылку.

— Нет, спасибо. Я пью только вино и не хочу позориться перед вами...

Лука рассмеялся, он был тоже немного смущен. Он нащупал руку Доры и слегка ее пожал. Она здесь. Хорошо.

— Что вы собираетесь теперь делать? Какие у вас планы? — Иван снова сел в старое кресло. Оно не было ни новым, ни современным. Дора знала, что именно поэтому оно так хорошо подходит ее отцу. Ей было больно это видеть.

— Не знаю. — Лука посмотрел на Дору и рассмеялся. — Мы еще об этом не говорили.

Дора засмеялась в ответ. Если бы они не были так влюблены, им бы уже плохо стало от того, как много они смеялись.

— Спроси, что попроще, папочка.

Дора старалась не грустить. Она попыталась подавить чувство отчаяния, которое охватывало ее в присутствии отца, — все-таки это ее профессия. Лука это видел. И думал, что за этот этюд она вряд ли бы получила Золотую пальмовую ветвь.

— Как долго вы еще пробудете в Париже? — Иван смотрел на них, словно хотел сказать: «Смотрите, как надо! Так же легче, правда?»

Дора снова засмеялась, подошла к отцу и поцеловала его в щеку. Лука покачал головой, его взгляд упал на грязный белый ковер.

— А что вы скажете про катастрофу в Индии? Четыре с половиной тысячи погибших, разве можно такое представить!


Лука любил Дору.

Всю свою жизнь. Эту любовь он не мог ни с чем сравнить. Ни с чем, что он знал. Он думал о маленьком мальчике и его лучшей подружке, о том времени, когда он еще шал, что люди могут просто исчезать. Даже если об этом сообщают заранее. Это ничего не меняет. Их больше нет. Думал ли он тогда, что они смогут увидеться вновь? Он не знал. Но сейчас он здесь, она рядом и всё в порядке. Дора любила его. Он ее. Пока тебя не было, любовь, не было у меня ничего, и я колебался меж улицами и вещами. Им не было счета, и не было имени им: мир состоял из воздуха и ожидания. Дора, смеющаяся до слез, была его небом, его водой. Лука не удивился, если бы сам начал писать стихи. Хотя зачем? Никто не может написать лучше Неруды. Он уже все сказал. Не стоит пытаться улучшить то, что и так совершенно.

Лука был счастлив. Настолько счастлив, насколько во-обще можно быть счастливым. Лука даже не думал о Макарске. У него было почти все, что ему нужно. Разве что моря не хватало.

Через пару недель после выставки Лука все-таки позвонил отцу:

— Tata[7], это я. — И смущенно замолчал.

— Лука, sine[8], как ты? Все в порядке? — Голос Зорана был спокоен.

— Да, замечательно, не волнуйся.

— Хорошо.

— А у тебя там как?

— Очень хорошо.

— Как дела в гостинице?

— Ничего особенного. В «Сильвестр» приехало почти сто человек, которые хотят отметить здесь торжество.

— Ну, это же хорошо.

— Да.

— Для дела.

— Точно.

— Ходил рыбачить?

— Да, в эти выходные.

— И как?

— Плохо. Очень плохо.

— Бывает.

— Да, я знаю.

— Ну, пока.

— До встречи, sine.

Еще один раз Лука разговаривал с Макарской. С Аной. Это была совсем другая история.

— Это я.

— Лука, где ты? Что ты делаешь? Когда вернешься? — Ану беспокойство не лишило ее дара речи. Кого угодно, только не ее.

— Не знаю.

— Что случилось? Где ты пропадал?

— Я все еще в Париже.

— Что ты там делаешь? Ты же собирался вернуться самое большее через две недели? — В голосе сестры слышался упрек.

— Знаю.

— Что значит, ты знаешь?! Просто приезжай домой!

— Посмотрим.

— Что это значит?!

— Я еще позвоню.

Ты должен поговорить с Кларой. Она молчит, но сходит с ума от беспокойства. Ты не должен был просто так исчезать...

— Я перезвоню.

— Лука, что случилось? Я не могу тебе ничего сказать по телефону...

— Тогда приезжай! Так дело не пойдет!

— Все в порядке, Ана. Правда.