Наташа Драгнич - Каждый день, каждый час

Дора первой подошла к лежащему без сознания юноше. Однажды с ней это уже было. Она точно знала, что должна делать. Дора присела на корточки и сделалась совсем крохотной. Ее глаза расширились. Казалось, что на бледном лице нет ничего, кроме этих глаз. Она склонилась над молодым человеком и, прежде чем Кристиан, пригласивший ее на выставку «талантливого хорватского художника», а теперь опустившийся перед ним на колени с другой стороны, смог ее отстранить, поцеловала юношу в губы. «Дора!» — в ужасе воскликнул Андре. Было уже не до церемоний!

Лука слышал нежный голосок возле своего лица: «Ты мой спящий красавец, только мой, проснись, мой принц, только мой...» Постепенно до него начали доходить другие голоса, он смущенно открыл глаза и встретился взглядом с Дорой, она улыбалась, его губы беззвучно шевелились, он не мог сказать ни слова, поэтому просто слегка улыбнулся, нерешительно поднял руку, скользнул ладонью по ее лицу, а затем коснулся длинных, темных волос. Дора еще раз едва слышно прошептала одними губами: «Мой принц, только мой».

— Не могу поверить!

— Я должен тебя хорошенько рассмотреть.

— А я тебя.

— Какая же ты красивая.

— Твои глаза не переставали меня преследовать.

— Я не знаю, что сказать.

— Твои картины потрясают!

— Да, некоторые неплохи.

— Мне уже тогда они казались невероятными.

— Ну, тогда мы были еще детьми.

— А теперь персональная выставка в Париже!

— Прошло шестнадцать лет!

Жизнь существовала только в этот момент. Вне времени. Дора знала об этом. Воспоминания — коктейль пережитого и услышанного, украшенный по краю стакана сахаром и лимонной долькой. Ингредиенты едва различимы. Но этот молодой человек — Лука. Он уже тогда был художником. Нарисовал ее портрет. Лука постоянно рисовал. Дора могла вспомнить любую мелочь. Всё, что, как ей казалось, она потеряла! Лука! Мальчик с коробкой, полной карандашей. И гляди-ка, персональная выставка в Париже! Она сидела напротив него, но на самом деле была глубоко погружена в прошлое! Это же Лука!

— Как ты живешь?

— Я стала актрисой.

— Правда?

— Играю Корделию.

— Хорошо играешь?

— Да, настоящий успех.

— Что будем делать?

— Понятия не имею.

— Тогда давай просто посидим здесь.

— Хорошо.

— У тебя есть время?

— Всё время на свете.

— А тот мужчина?

— Какой?

— Тот, что не сводит с тебя глаз.

— Я его не знаю.

— Уверена?

— Я никого здесь не знаю.

— Но...

— Трюффо умер.

— Кто?

— Трюффо.

— Не знал.

— Уже несколько недель.

— Он был твоим другом? Луке хотелось коснуться Доры, погладить ее белоснежную кожу, казавшуюся такой странной в красноватом свете барной стойки, но он боялся. Его рука дрожала. Страх был огромен. Он и сам не знал, чего боится. Точно не того, что она исчезнет. Она должна просто сидеть и смотреть на него, смеяться и задавать вопросы. Лука положил руку ей на живот. Возможно, ему было страшно, что тот мужчина подойдет и заберет ее. Прежде чем он сможет снять с нее платье. Но Дора сама сказала, что не знает его. Теперь она всегда будет с ним, такая красивая, они будут болтать и смеяться. Его тело жило собственной жизнью, и он ничего не понимал. Хотя всё было ясно.

—Я боюсь.

— Чего?

— Не знаю.

— Ну же, скажи мне.

— Того мужчину.

— Да это же просто смешно.

— А если он придет и заберет тебя?

— Он не сможет.

— Хорошо, что мы это выяснили.

— И правда, хорошо.

Дора увидела слезы в его глазах и улыбнулась, потому что жизнь прекрасна. Лука. Его имя! И все обрело смысл. Она ждала, и он пришел, не девятилетний мальчишка без мускулов, а настоящий мужчина, который выглядел так, будто никуда ее не отпустит, ладони вспотели, всё в порядке, жизнь только начинается. Она чувствовала, как его губы прикасаются к ее коже и тысяча пеликаньих крыльев — она недавно смотрела документальный фильм про них - ласкали ее живот, и всё было ясно, и хорошо, что она отказала Андре. Она ответила «нет», а он думал, что не стоит спешить, что у него есть время. А теперь всё позади, кончилось ожидание, и больше нет никаких тайн, всё складывалось просто прекрасно: через несколько месяцев состоится премьера, Лука рядом, и так чертовски хорош собой, и жизнь такая волнующая. Была другая жизнь, и в то же время не было никакой другой жизни, и так невероятно, что Лука здесь.

— Давай исчезнем.

Дора открыла дверь, и Лука вошел в ее квартиру. Она сняла пальто и повесила его на вешалку. Оно свалилось с крючка и осталось лежать на полу. Они видели только друг друга. Дора сделала шаг к нему. Лука сосредоточился на своем дыхании. Он считал. Дора обхватила его лицо ладонями, они были так близко, что Лука едва мог ее видеть.

— Дыши, — услышал Лука и повиновался. — Дыши, — услышал он и почувствовал, что летит. Словно чайка с расправленными крыльями, свободно парящая в жарком воздухе над морем.

Всё было так естественно и непринужденно, даже когда вначале, целуясь, они сталкивались друг с другом зубами и носами. Даже когда их руки переплетались, и они никак не могли коснуться ладонями кожи под несколькими слоями одежды — все-таки на дворе стоял ноябрь, — даже, если они не были уверены, где они и что между ними. Словно путешествие Жюля Верна, из которого в здравом уме никто не захочет возвращаться.

В квартире было довольно темно. Свет проникал только через выходившее на шумную улицу окно. Но либо они обладали кошачьим зрением, либо были двумя слепцами, что за долгие годы научились пользоваться другими органами чувств.

Их губы были неутомимы. Их тела соприкасались. Они были неразлучны. Случайная боль только усиливали удовольствие. Ссадины и синяки были словно желанная награда, которой гордятся. Все было ново и неизвестно, но казалось абсолютно правильным. Возможно, именно поэтому Дора стонала резко и глубоко. Лука все крепче сжимал ее в объятиях. Хватаясь, словно за спасательный круг.

— Что это было? — еле спросила она. — Мы стали взрослыми.

— Это уж точно.

— Я... люблю тебя, тебя одну, всю мою жизнь я любил тебя, только тебя. Ты словно воздух, биение сердца, ты постоянно со мной, словно море, которое я вижу, словно рыба в моих сетях. Ты и день, и ночь, и асфальт под моими ногами, и галстук у меня на шее, и кожа на моем теле, моя плоть и кровь. Ты — моя лодка, мой завтрак, вино у меня на столе, моя радость, мой утренний кофе, мои картины, ты женщина моего сердца, моя женщина, моя, моя, только моя...

— Что с тобой?

— Ничего. У меня рука затекла.

— Не страшно.

— Что случилось?

— Я занималась с тобой любовью. С совершенно незнакомым мужчиной, — рассмеялась Дора.

— Ну, уж не таким незнакомым.

— Точно. Но это было тысячу лет назад, мы были маленькие, ничего не понимали.

— Нет. Я уже тогда знал всё, что знаю сейчас. Всё.

— И это тоже? — Дора подняла голову, посмотрела на него с любопытством, ее пальцы скользнули по его ребрам. По телу Луки побежали мурашки. — А так?

Дора прижалась губами к его животу. Она еще не успела прикоснуться языком, как Лука застонал и нежно отстранил ее от себя:

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя.

Жизнь стала такой простой. Темнота постепенно рассеивалась, в Париже начинался серый, туманный ноябрьский день. Все было сказано.

— А что у тебя с тем мужчиной из галереи?

Лука провел с Дорой в Париже три месяца.

— Не хочу уходить, — сказал Лука на следующее утро. Дора лежала в его объятиях. Все было более чем прекрасно.

— Больше и не придется. — Мечтательный голос Доры раздавался около его плеча.

— Я никогда и не уходил.

— Тот, первый раз не считается: я была еще ребенком, и у меня не было выбора.

Казалось, она того и гляди заснет.

— Возможно, но, тем не менее, ты уехала, а я остался. Это не должно повториться.

— Хорошо, договорились. Но ты ни в коем случае не должен уходить, даже если никогда раньше не уходил. — Ее было едва слышно.

— Согласен.

— Чудесно.

— И как нам быть? Что мы теперь будем делать? — Его голос был куда бодрее, чем ее.

— Спать.

Сказано — сделано.

Лука жил у Доры.

— Мне нравится твоя квартира, большая, уютная. И здесь очень хорошо пахнет.

Засунув руки в карманы брюк, Лука ходил по комнате, рассматривая все вокруг.

— Это мой запах. После тебя.

Дора шла следом, засунув руки в карманы брюк. Его карманы.

— Разве она большая? Просто студенческая каморка.

Лука рассмеялся:

— Ты понятия не имеешь, что такое студенческая комната и сколько народа в ней может поместиться.

Он повернулся и посмотрел на нее с нежностью. Почти с восхищением. Будто в ее неосведомленности было что- то драгоценное и неповторимое.

Лука спал в Дориной постели.

Настоящей французской полуторной кровати. Лука никак не мог понять, что значит полуторная и на кого она рассчитана. Но в ней было уютно, ночью вдвоем они постоянно касались друг друга.

— Я никогда раньше не мог уснуть с кем-то в обнимку. Чувствуя чье-то дыхание на шее.

— Ты стал другим человеком, причем в рекордно короткое время. — Она рассмеялась и поцеловала его.

— Нет, я наконец-то стал прежним, тем, кем был всегда. Но без тебя...