Позднее — Казанове хотелось, чтобы это произошло в самый последний момент, — он застрелил хряка из дуэльного пистолета с пятнадцати шагов. Хряк отлетел назад и повалился на спину с застрявшей в мозгу пулей. Они связали его задние ноги веревкой, подвесили на орешнике и перерезали ему глотку. Потоки крови стекли в ведро. Женщины стояли, держа наготове ножи. Им не раз приходилось резать свиней во Франш-Комте. Несмотря на мороз, они закатали рукава до плеч. Их лица показались шевалье очень бледными и прекрасными. Служанка горбилась над ведром, взбалтывая кровь, чтобы не загустела. Казанова больше не мог на них смотреть и удалился к себе в кабинет. Там он вычистил пистолет, а когда выглянул из окна, увидел под орешником алое клубящееся облако.
В следующую субботу, 23 января 1764 года от Рождества Христова, местные джентри, их жены и домочадцы собрались у ворот усадьбы Казановы. В саду горели факелы, а из снега торчали ряды бутылок с шампанским, точно дымящиеся от холода темно-зеленые колокола. Шевалье встречал гостей у входа, помогая им стряхнуть снег со шляп и плащей. Иные из них, в особенности врач, успели перед отъездом основательно напиться. Они разглядывали Казанову с его скромным запасом английских фраз и смелым взором не только без почтения, но и с нескрываемым подозрением. Приехавшие с чисто английской неловкостью столпились в дверях и, похоже, были готовы поскорее вернуться назад, словно куры, столкнувшиеся с лисой.
Шарпийон и ее мать не растерялись и взяли всю ответственность на себя. Теперь они, а не шевалье держались как хозяева дома. Жарба наполнял бокалы, а служанка что-то бормотала и орудовала острым и огромным ножом, похожим на молодой месяц. Она нарезала из туши хряка куски свинины. В гостиной сделалось шумно. Фермер запел, священник сплясал джигу с теткой номер один, а остальные уселись за стол, жадно уплетая свинину, и вскоре хряк уменьшился до размеров кролика. В одиннадцать вечера Казанова подмигнул Жарбе, и они вдвоем двинулись к столику для фаро. Жарба как крупье встал по другую сторону от шевалье, конечно, вызвавшегося метать банк. Шарпийон захлопала в ладоши и предложила гостям поиграть. Этим вечером она была обольстительно хороша. На ее шее светились молочно-белые жемчуга — подарок Казановы, — а волосы украшала диадема с бриллиантами, сверкавшими, как звезды. Он перетасовал карты и вспомнил Китти Фишер — молодую, блестящую елку, подкошенную молнией на лестнице миссис Уэллс. Если бы Шарпийон надела такое платье! Подумать только, что могло бы произойти! Все эти гости — врачи, священники и джентри — ошалели бы от восторга и, сбросив рога, кинулись в лес с безумными криками. Шевалье понял, что гордится девушкой и влюблен в нее без памяти.
Сначала они играли на шиллинги, но когда их лица раскраснелись от волнения, мелкие деньги сменились гинеями и в ход пошли банкноты. Казанова, безмолвно действуя в унисон с Жарбой, следил, чтобы никто всерьез не проигрался. Гостиная прогрелась, и в ней стало душно. Женщины обмахивались веерами и вытирали лица надушенными платками. Мужчины расстегнули камзолы и жилеты, некоторые сняли парики, положив их в карманы, и косицы свешивались оттуда, как тощие кошачьи хвосты.
Баронет, с которым они познакомились в церковном дворе, — энергичный пожилой джентльмен, с ушами, заросшими седыми волосами, выиграл сто сорок гиней при ставке один к семи. Шарпийон стояла рядом, положив старику руку на плечо. Как хорошо знал шевалье тяжесть этой маленькой руки! Шарпийон что-то прошептала баронету, его глаза загорелись, он кивнул и поставил свои огромные банкноты на выбранную карту — даму пик. Очевидно, он не на шутку увлекся игрой и молодой хозяйкой. Победа при ставке один к пятнадцати должна была бы принести ему триста гиней! Если он выиграет в следующем заходе, его годовое состояние возрастет примерно на треть! Вполне достаточно, чтобы купить на неделю или на две любовницу себе по вкусу! Казанова метнул карту, лежавшую вверху колоды. В этот момент до него дошло, что, несмотря на выпитое вино и шум в комнате, Шарпийон трезво и холодно следила за игрой и помнила количество разыгранных карт. Она вполне могла бы наказать банк и унизить шевалье перед гостями, но выбранной картой оказалась дама червей.
— Банк выигрывает, — произнес Жарба.
Баронет заморгал и уставился на стол. Голоса в гостиной стихли. Священник кашлянул, словно собираясь прочесть проповедь, а Шарпийон отодвинулась от старика на несколько дюймов. Казанова засмеялся.
— Жарба, пожалуйста, верни нашему соседу ставку, — попросил он. — Мы играем просто для удовольствия. И не более того.
Жарба бросил пачку банкнот, заскользившую по столу. Баронет принялся возражать, кончики его ушей побагровели от смущения, но в конце концов был вынужден согласиться. Всех предупредили заранее, и никто не мог пожаловаться на грабеж. Им наглядно продемонстрировали суровые правила игры, требующей крепких нервов. Они начали снова метать банк, и каждому захотелось испытать, способен ли он на экстравагантный поступок. Казанова мельком заглянул в глаза Шарпийон. В них улавливались не только взаимные поздравления, но и растерянность, сожаление, подавленность. Затем оба опять посмотрели на карты и сосредоточились.
На часах шевалье пробило четыре ночи. Последние игроки поднялись из-за стола и начали прощаться, не выпуская выигрыш из рук. Некоторые не могли скрыть недоумения. Жарба и Казанова остались вдвоем, сели и допили бутылку шампанского, спрятанную от гостей. Слуга получил свою ставку крупье, а шевалье забрал все остальное — золото, бумажные купюры, расписки от руки и, не считая, сунул их к себе в карман. Когда он встал, то по тяжести денег почувствовал, сколько сумел сегодня выиграть. Неплохой улов для такого захолустья.
Он пожелал Жарбе спокойной ночи, поцеловал его и, поднимаясь по лестнице, тихонько запел:
Sonno usar con gli amanti arte e driturra
prodighe e quelli dan tutto il cuor loro
e si tirano a se l'argento e i'oro…
На мгновение Казанова посмотрел на женское крыло дома и с изумлением подумал, а не украсть ли ему Шарпийон из-под носа у теток, матери и бабушки, но идея показалась ему сумасбродной. Он вошел к себе в кабинет, поставил на стол свечу, взял перо и вгляделся в свое смутное отражение в окне. Оглушенный игрой и выпитым вином разум свернулся в бесчувственный клубок, будто собака в тяжелом сне. Несколько минут шевалье никак не удавалось очнуться, но вдруг у него возникло странное ощущение — в комнате кто-то есть и следит за ним. Может быть, кто-нибудь из игроков прокрался наверх и решил его дождаться? Кто-нибудь из людей баронета явился за деньгами, которые не вернули во второй раз, и спрятался в дальнем углу кабинета, сжав в кулаке орудие мести? Он медленно, очень медленно протянул руку к подсвечнику. Такое с ним уже случалось: где же это было, не в Одессе ли? Тогда он швырнул в лицо нападавшему зажженную свечу, тот отшатнулся, а Казанова за эти несколько секунд нашарил клинок. Злодей скрылся, оставив за собой шлейф кровавых брызг, и они привели к двери его хозяина. Днем о происшествии знал уже целый город.
Ни звука? Нет, человек не способен так долго молчать.
Он схватил со стола свечу, потом стремительно повернулся, прочертив в воздухе огненную полосу.
— Выходи, — прошипел он. — Выходи, ты, пожиратель каштанов! Выходи, я заткну тебе рот и сошью губы!
От угроз любой может осмелеть! Шевалье сделал шаг вперед. Кто-то сидел в кресле, на дьявольском троне Гудара с его механическими капканами! Он сунул руку в карман, раскопал среди золотых и серебряных монет складной нож, но не успел его открыть.
Нож выпал из руки и полетел на пол.
— Porca miseria![30]
Он перекрестился.
— О porco dio![31]
Бабушка Аугспургер сидела в кресле в ночной рубашке, а ее руки и ноги были закованы в кандалы. Седые волосы встопорщились дымными кольцами, и она не отрывала от Казановы мертвых глаз.
Он долго, как ему представилось, очень долго смотрел на нее в упор столь же мертвым, стеклянным взором. И ясно видел, как едет в повозке палача рядом с собственным гробом, а Аугспургеры стоят у виселицы и шипят на него, пока он взбирается на помост. Может быть, они уже хватились ее и отправились на поиски? Нет? И скоро ли кто-то из них проснется и заметит пустую кровать?
Он опустился на колени и сказал себе, что судьба загоняла его в куда более темные и тесные углы. Прежде всего нужно освободить ее от жутких оков. Боже мой, почему он не разбил голову Гудара этим креслом, когда впервые увидел его? И пусть кто-нибудь во имя республики Венеции ответит, что делала в его кабинете старая дама. Что взбрело ей в голову, какие безумные фантазии могли ее вдохновить?
Он обошел кресло и дотянулся руками до спинки. Наконец его пальцы нащупали маленькую кнопку между задними ножками. Он нажал на нее, но ничего не сдвинулось с места. С силой дернул кнопку, опять нажал и ударил по ней кулаком. Наручники внезапно влетели в свои пазы, сиденье подалось вперед, и труп бабушки Аугспургер рухнул ему в объятия. Еле удержавшись от крика, шевалье уложил старую даму на пол. В комнате было жарко, как в печи, хотя камин не горел. Он подумал, что должен закрыть ей глаза, но не смог заставить себя прикоснуться к хрупкой, морщинистой коже. Несомненно, она была мертва, но что, если вдруг оживет и укусит его своими острыми беззубыми деснами?
Казанова снял башмаки и бесшумно спустился по лестнице. Жарба убирал остатки вечернего пиршества, выкидывая пустые бутылки прямо в снег. Должно быть, он пьян, решил шевалье, или всегда убирает так, а я просто не обращал внимания.
— Тс-с-с! Жарба!
Слуга повернулся, посмотрел, кивнул и выбросил за дверь еще одного «мертвяка». Казанова напряженно прислушался, однако бутылка упала в снег, как монета на дно столь глубокого колодца, что всплеск доносится только во сне.
"Казанова" отзывы
Отзывы читателей о книге "Казанова". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Казанова" друзьям в соцсетях.