Жанна Даниленко - Катя

Расстроилась я, Любе, конечно, говорю, что образуется все, что оба внука голову включат и выход найдут, а сама себе думаю, что не включат и не найдут. Потому что никто не включает ее, когда надо. Всех несет, все правоту свою доказывают, бессмысленную и бесполезную. А потом думать начинают, когда уже столько дров наломали, что не разгрести ни вместе, ни в одиночку. И плачут о последствиях.

Но Любе надо было просто выговориться, просто снять часть груза со своих плеч и переложить на мои. Нет, не в плохом смысле я говорю об этом, только в хорошем. Потому что высказанная и озвученная проблема выглядит по-другому, со стороны как бы выглядит. А чужие проблемы решать легче, чем те, в которых варишься. Вот смотришь ты на проблему со стороны, и решение видится, правильное решение.

Я поначалу о звонке Сашеньке моему не рассказала. Зачем ему? Он точно не поможет. У Любы спрашивала несколько раз, но все на том же уровне. Так и весна пришла и прошла весна, и лето наступило. Начало самое.

Звонок Марины застал меня в сквере, я прогуляться пошла, воздухом подышать.

— Ба, это я. Прости, что не звонила давно.

— Да, Мариша. Ты откуда?

— Из Франции, ба. Я спросить хотела.

— Спрашивай.

— Ба, а когда дед умер, ты как пережила? Я спрашиваю почему, мы с Сережей совсем расстались, представляешь, ба.

— Сережа жив, Мариша, в отличие от деда твоего он жив и жить будет долго. Но на твой вопрос я отвечу, я не пережила. Я просто живу, живу потому, что рано мне еще к нему. Живым — живое. Понимаешь, девочка?

— Я беременная, бабуль, только не сказала ему ничего, потому что у него другая женщина, я видела своими глазами, она мне двери открыла. А я забрала детей, написала ему записку и уехала.

— Думаешь, права?

— Нет, уже не думаю, что права, но поздно, понимаешь?

— Ой, Марина, Марина. Пока живы — не поздно. Ребенок его?

— А чей?! Конечно его.

— Возвращайся к мужу.

— Поздно, бабуля, если бы ты только знала!

— Знаю. Гораздо больше, чем ты думаешь, знаю.

— Ба, я же просто хотела дать ему понять, что я нужна ему, понимаешь. Думала, что уеду, а он за мной рванет. А он не рванул. И теперь у него другая. Что же мне делать?

— Вернуться к мужу. Кто бы у него ни был, в этом виновата ты. Ты его оставила. Ты считаешь, что он должен был наплевать на институт, на родителей твоих, на свою работу и пуститься играть в твои игры? Так зря ты так думала. И права лишать детей отца у тебя тоже нет. Что ты творишь? А если та родит? Чем больше времени проходит, чем дольше ты тянешь, тем тебе же хуже. Вернись к мужу, Марина.

— Как побитая собака?

— Да уж как есть.

— Я же просто доказать хотела…

— Доказала?

— Я люблю его…

Она всхлипнула и отключилась.

А я все пыталась ей дозвониться, но ничего не получалось. Она выключила телефон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вот глупая девчонка, доказать она хотела. Молодость, что сказать. Только мне тут судить проще, чем ей жить в этой самой Франции с ребенком в животе и без мозгов в голове. Может, позвонить Сереже и сказать все про безголовую жену? Но я отмела эту мысль. Нет у меня прав в семью лезть. Сами, все сами. Совет дать могу, и то, если попросят. А они не просят. Говорят, просто, чтобы выговориться, а советы им не нужны. Они сами умные. Думают, что умные.

Пока сам не прочувствуешь и не поймешь, толку не будет. Я тоже молодая была и творила… Ох как творила…

Дальше я присела на лавочку и погрузилась в воспоминания. А мне точно есть что вспомнить. И руки его, и губы, и счастье такое короткое, но такое яркое…

И что ж я все живу и живу? Мне уже давно к нему пора…

Как я хочу в Москву. Господи, если ты есть, дай счастье моему сыну и верни меня в Москву.

Саша улетел в Москву.

Приспичило ему отдать свои акции института. Я против, конечно. Как можно? Это ж институт, отцом его основанный.

А он ни в какую. «Только головная боль мне от них», — говорит. Много убеждала я его и уговаривала, плакала… Но все зря. И в какого он такой упрямый?! Прямо сил нет, какой упрямый!

Позвонила Любе. Горем поделиться. Она обещала все решить.

С глазу на глаз поговорят, может и решит. На нее вся надежда. На девочку мою.

А у меня потянулись долгие дни ожидания и переживаний. Хожу по квартире и поговорить не с кем. Тоска только следом ходит, тоска смертная. А сын не звонит, ни день, ни другой, ни третий.

Извелась я совсем. Понимаю — старая, мнительная, дурная, надоедливая. Но живая.

А следовательно, голова думы думает, а сердце чувствует все и болит, и болит от дум моих, и от одиночества. Как же я в Москву хочу.

Что же я с сыном не полетела? Хоть бы повидала всех внуков перед смертью. А может, бог бы смилостивился и я померла бы там…

Как я скучаю… Кто бы знал, как скучаю.

Хоть бы на могиле его посидела, все ближе, все рядом, все с ним… Почему жизнь так устроена, что счастье и не замечаешь, как было и не было, и остаются только воспоминания о счастье и пустота. Вакуум, который больше заполнить нечем, а главное — некем…

Господи, как тяжело, если бы ты знал, как тяжело, ты бы не мучил меня на земле этой, а давно пустил бы к нему…

Но, видимо, я не все свои дела земные завершила, а потому еще должна жить пока не выполню. Знать бы еще, какие это дела. Ну, явно не передача акций института. Куклу купила, правнучке в подарок. Сама выбирала. Олюшке год. Дочке Марины с Сережей год.

Хоть у них все наладилось и то хорошо. Девочку ту жалко, что с Сережей была.

Она ж не просто так, она-то любила его, а он… Вот так грешит человек, думать не думает, а грешит.

Люба говорила, что хорошая девочка. Рыжая. Интересно.

Почему-то я представила себе рыжую сноху и внуков с веснушками. И так хорошо и спокойно мне стало. Пусть рыжие, но мои.

Эх, Саша, Саша, и что ты себе нормальную женщину найти не можешь. Вот оно, предназначение мое — внуков увидеть, или хотя бы одного. Вот зачем живу, вот жду чего.

Продолжения рода жду. Наследника фамилии.

Я снова обратилась к Богу. Но почувствовала головокружение и тяжесть в затылке.

Приняла таблетки и легла. Уснула. А как проснулась, то на смартфоне два непринятых звонка и оба от сына. Перезвонила. Сразу соединили нас.

— Саша, я уснула.

— Мама, давление?

— Нет, просто думала, думала и устала. Все хорошо сынок. Ты сам как?

— Я? Мама, я встретил девушку, рыжую, представляешь?!

Если бы он мог меня видеть, то видел бы, что я улыбаюсь.

Мы поговорили, нет, не отдал он акции, и с девушкой этой в гостинице живет, не у Любы. Тоже показатель. Может, образуется у нас все.

И раз называет ее девушкой, то, видно, молодая она, а значит, внуки не зря мне привиделись…

Жить и ждать стало спокойней. Хотя чего ждать? Надо собираться и лететь в Москву. Но Саша и слушать не захотел про это: «Одна ты никуда не полетишь!». А почему меня с собой не взял?

Вопрос так и остался без ответа. Но вещи я собрала. Уложила себе походную сумку, я найду способ вернуться в Москву.

Говорила С Любой, она смеется, рассказывает, что Сашенька влюблен, как мальчишка.

А я что? Я рада!

И тем более, если она из Москвы, то и жить надо в Москве. Что он работу, не найдет? Или квартиру не купит? Вот кто просил дарить нашу квартиру Бореньке? Взял бы и купил племяннику квартиру, и жил бы сейчас не в гостинице, а у себя дома. Но разве они слушают? Они выросли и все знают сами. Разворчалась я совсем. Самой смешно стало.

Решила с внуками поговорить. Компьютер включила. А там мейл от Оли, дочки Мити.

Открыла и обмерла — нет больше Мити, совсем нет. Умер в Германии в доме престарелых после повторного инсульта. Страшно мне стало. Так страшно и больно. Он же не чужой мне… Я ж думала когда-то… Какая разница, что я думала, человека нет, близкого человека…

Сердце сжалось так. Нехорошо сжалось…

«Скорую» я вызвала сама, или как у них эта служба называется… А там сказали… в стационар меня положили. Профессуры полно набежало… Как же, пред ними тут с повторным инфарктом жена самого Корецкого.

Я на операцию согласилась, пусть режут, может, внуков увижу.

А когда совсем в себя пришла, со мной все мои родные были, и Сашенька мой, и Люба с Сашей.

Вот и свиделись.

Есть с кем домой возвращаться.

Я им прямо так и сказала: домой, в Москву, немедленно. Но они не дали, заставили отлежать положенное время и курс реабилитации пройти. А Саша Борисов заявил, что в Москву меня забрать он согласен, но в стационар для начала.

Пусть так, да как скажут, лишь бы домой.

Перелет дался мне тяжело. Но с двумя врачами и сыном я прилетела и сразу в стационар. Смешной Борисов однако, ему никакая клиника не по вкусу, кроме своей. Вот и аппаратуре своей он верит, и врачам, и себе самому… А все остальное под сомнением. Тоже стареет. Такое отношение — явный признак старости. Только я ему об этом не скажу. Со временем сам поймет.

***

Год прошел, у нас свой дом, вернее, своя квартира в одном доме с Любой и внуками.

Сашенька мой женат. Сноха — милая молодая женщина с солнцем в волосах и солнечной душой. Мне хорошо и тепло с ней. И старость мою она терпит, и любит меня даже. А что еще мне, старухе, надо?

Саше моему она пара, не то, что та замороженная Дженнифер. Господи, где его глаза были все эти годы?!

Но все к лучшему. Внук у меня рыжий, с веснушками, потрясающей улыбкой, и ямочками в щечках.