И я бы пошла, но там точно ОН. Боже, с каких пор я его боюсь? Я нигде не накосячила, но объясняться мне с ним все равно придется. И сделала я все только с его разрешения. Он владел ситуацией, хотя, если бы даже он запретил, я бы все равно сделала то же самое.

Я допивала третью чашку кофе. У меня уже тахикардия, пора остановиться. Все равно, как бы я ни тянула, сейчас встану и пойду в реанимацию.

Я вошла в палату реанимации, а он даже не повернулся, так и сидел рядом с ней, и держал ее руку в своих.

Я остановилась. Закрыла глаза и вдохнула, потом выдохнула.

— Саша, она просыпалась?

Он повернулся ко мне.

— Да, ненадолго. Но ее загрузили, пусть отдыхает.

— Сам как?

— А вы?

— Лучше не говорить.

— По крайней мере не здесь.


Мы вышли в коридор. Он внимательно смотрел на меня, прямо в глаза, прямо в душу. Казалось, он видит весь бардак, который сейчас там.

— Я прокручивал все, анализировал. Все правильно, вы все сделали правильно. Я немного затянул, надо было решение принимать сразу, но понимаете…

— Я понимаю. Кто б меня понял?!

— Вы обо мне? Так я врач и поступил бы так же. Что же за наследственность такая? Ведь ее мать умерла от того же. А Люба жива, потому, что мы с вами рядом были. У нас четверо детей. Ну, мало ли чего я хотел… Все, давайте прекращать это самоистязание. Вы внука видели?

— Нет. Только там в операционной. Пойдем?

— Да. Пошли в детское.

Саша взял на руки маленькое чудо. Потом дал мне.


Тахикардия у меня прошла.

— Как назвал?

— Борисом.

Удивилась, но смолчала. Борисом так Борисом.

Он вернулся к жене. А я в свой кабинет. У меня еще больные в отделении без обхода. Надо сделать назначения.

У моего кабинета стоял сын.

— Мама, что-то не так?

— Откуда знаешь?

— С Валерой говорил. Он понимает уже все давно. Не мальчик.

— Подросток. Они у Коли.

— Я знаю, он звонил. Что?

— Зайди.

А потом рассказала все, как было. Снова все анализируя. Сашенька молчал. Только внимательно смотрел на меня. Молчал долго.

— Мама, мне к ней можно?

— Там Саша. Сынок, им надо поговорить, а потом я проведу тебя.

Я сделала назначения своим больным, заполнила истории. Сын ждал меня в моем кабинете и внимательно наблюдал.

— Что смотришь так? — я даже немного засмущалась.

— Я никогда не видел, как ты работаешь. Столько лет был здесь, но никогда не видел. Ты другая на работе, серьезная, важная. Ты такая красивая… Мама, ты только всегда знай, что я люблю тебя больше всех на свете. Я так скучаю по тебе.


Я расплакалась. Если бы он знал, как я скучаю по нему, то никогда бы не уехал. Но я понимаю, что его будущее там, а потому смирюсь и буду ждать. Вот выйду на пенсию и уеду к сыну. Только вот не уеду — здесь Митя. А я не оставлю его в старости, в старости мы будем вместе. Столько, сколько Бог даст.


То, что мы увидели в палате реанимации, вызывало счастливую улыбку. Рядом с Любой лежал ребенок и сосал грудь. Саша с умилением смотрел на жену и сына. Ей все еще капали кровь, но она улыбалась. С виду все было хорошо — проблемы в их семье не возникло. Меня отпустило.

Она поговорила с братом, чуть-чуть, но все-таки. И Саша Борисов пошел его проводить до выхода. А я осталась с Любой.

— Тетя Катя. Все нормально, я все знаю. Мне Саша сказал. Расскажите ход операции, пожалуйста.

Я рассказала, ни прибавив, ни убавив. Она слушала очень серьезно. В самом конце я еще раз пояснила, что другого выхода не было, что я испробовала все.

— Я понимаю, вы были правы. И спасибо за сына. Муж говорит, что тоже понимает. Но врет. Играет на публику, а вы же знаете, какой он артист. Спрячет правду в самую душу, и не скажет ничего. Но я знаю. Всегда знаю. А оттого боюсь.

— Чего же ты боишься? Я его тоже знаю, и знаю, что ты для него значишь, и дети что значат. У вас их четверо, Любонька. Что бы он ни прятал в самой глубине души, он всегда будет любить вас и будет с вами тоже всегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она улыбнулась, но горько как-то. Тут вернулся ее муж, опять поблагодарил меня за сына. И я ушла.

Я ничего не рассказала дома. Позвонила Коле, узнала, как дети, спросила, нужно ли приехать забрать их. Но он ответил, что они справляются. У меня внуки будут завтра, а может, дома у себя, а я к ним ночевать приду.


Я не могла уснуть, и, отключаясь от реальности, спать толком тоже не могла. В голове все крутились слова Любы. Неужели это правда? Вот если бы это случилось со мной, я бы в Александре Валерьевиче ни секунды не сомневалась бы. Нет, Саша Борисов не такой, я его больше двадцати лет знаю. Сколько пирожков он съел за это время… Я рассмеялась, вспоминая про пирожки. А потом уверила себя, что он не такой, что он никогда… И уснула.

Часть 49


Ходила с внуком и Сережей на зачисление в институт. Оба поступили, и Валера, и Сережа, и оба на грант.

Родители работают, все как всегда. У Саши совещание в министерстве, пропустить никак, а у Любы операция. Вот и пошла с ними, как единственная родственница. Выслушали речь ректора, посмотрели, в какую группу попали мои мальчики. Валерка красивый, весь в отца, похож сильно, только ужимки Любины: взгляд с прищуром, как у нее и у деда. А Сережа средний внешне, даже не поймешь в кого. Женя, мать его, видная женщина, посмотришь — так королева, кукушка, правда, но оно на внешности не отражается. Да и Володю, отца его, я помню, тоже парень хоть куда, а вот Сережа, увы, нет. Голова на плечах, это точно, это тоже не в мать и не в отца, а в приемных родителей. Вот голова, так голова. Валерка умный парень, способный, но до Сережки ему далеко.


Опять задумалась я. Но торжественная часть кончилась и мы вышли из здания, и прямо на Глеба. Давно я не слышала о нем, очень давно, года три-четыре.

— Катя, Екатерина Семеновна, — окликнул он меня.

Мы остановились, подождали, пока подошел. А он еще с кем-то был.

— Катя, что за молодые люди? Представишь?

— Глеб, ну ты не узнал, что ли? Внуки мои, Валера и Сережа.

— Подожди, Валера, Любин сын. Так я видел его ребенком. Конечно, не узнал. Значит, продолжаешь династию? — обратился он уже к Валере.

— Как-то так, — ответил внук.

— Простите, что вмешиваюсь, о какой династии идет речь? — влез спутник Глеба.

Глеб аж расцвел.

— Владимир Иванович, разрешите представить вам младшего представителя рода Корецких. Вот Валерий Александрович. А Катенька, то есть Екатерина Семеновна, вдова академика. Мы знакомы давно, учились вместе.

Я просто офонорела, как говорит современная молодежь.

— Екатерина Семеновна, рад, просто очень рад. Вы врач?

— Да, акушер.

— Доктор наук?

— Нет, кандидат.

— Как же, жена академика и…

— Да вот так, я наукой занималась до встречи с академиком, когда с первым мужем разошлась.

— А кто был первый муж? Или секрет?

— Глеб знает его. Учился он с нами.

Глеб искренне рассмеялся и посмотрел, хитро так.

— Катя, может посидим где-нибудь, поговорим?

— Зачем, я с мальчиками, и мне на работу.

— А что, работа от тебя отдохнуть не может?

— Бабуль, мне пора, у меня дела. Маме скажи, что в десять буду, — Валерка чмокнул меня в щеку и убежал.

Да и Сережа засобирался, ему Марину надо встретить и на танцы с ней пойти.

Вот так я с Глебом только и осталась, спутник его тоже распрощался, поцеловал мне руку и удалился.

— Так посидим, Катя? — Глаза Глеба просто умоляли меня.

И я согласилась. Почему? Не знаю, почему. Наверно, потому, что чужим он мне не был. Хоть и прошло столько лет, но в душе так и осталось его место. Оно было очень маленьким, и уже почти холодным, но оно было. Как воспоминание, как история моей жизни, как память о первой любви.


Мы сидели в полупустом кафе. Принесли кофе, мы пили маленькими глоточками, смотрели друг на друга и молчали. Каждый из нас думал о своем. Но только это свое для каждого, было нашим общим, потому что было нашей памятью.


Глеб, совсем седой и уже располневший, казался мне все таким же молодым и стройным, таким, как тогда, когда-то на выпускном вечере, когда он при всех назвал меня своей невестой. Боже, как я счастлива была тогда, и вся жизнь была впереди, ВСЯ ЖИЗНЬ! На глаза навернулись слезы.


А теперь мы ее уже прошли, сначала вместе, а потом порознь. Нас судьба сводила и разводила, потом сталкивала на определенных этапах и снова разводила. И вот теперь ты сидишь передо мной и не можешь найти слов, чтобы сказать, чтобы выразить все то, что о чем думал, не один день и не одну ночь. И я молчу, потому что живу просто так, по инерции. Потому что настоящую любовь принес мне не ты, и нет со мной самых любимых людей на свете, одного вообще больше нет, а другой так далеко, что о нем только думать остается и слышать его голос по телефону. А тебе, Глеб, даже смелости не хватило, чтобы сказать о нас в прошлом, ты просто выпендрился, представив меня вдовой академика, так ведь выгодней, так ты причастился к великому. Что же ты за человек, Глеб? Кто ты на самом деле и когда ты был настоящим? Ведь я любила тебя, значит, было за что любить.

Неужели твое тщеславие затмило всю твою светлую душу? А она точно была светлой, я же помню…

Я смотрела в пустую кофейную чашку и все думала, разглядывая причудливый рисунок кофейного осадка, по которому и судьбу предсказать можно. Только нужно ли. Ведь все лучшее осталось в прошлом. И все мои желания сводятся к Сашенькиному счастью, и так внуков хочется, но не там в Америке, а здесь, чтобы рядом, так же, как Любины дети рядом.