— Екатерина Семеновна, что с вами?

— Сын, — просто сказала я.

— Так он у нас был, я думал, вы в курсе. Мы с ним говорили допоздна. Люба оперировала, домой не вернулась. А Саша в школу пошел. Вот незадача. Вы бы хоть позвонили.

— Да что звонить? С больной головы на здоровую перекладывать проблемы? Так вам своих хватает.

— Если бы вы позвонили, вы бы спокойно спали ночью. Ни о чем не волновались, и имели бы сегодня презентабельный вид, а не заплаканные глаза. Да и я хорош, надо было самому позвонить. Впредь буду умнее. Но к операциям я вас сегодня не допускаю. Уж простите.

— Конечно, Саша. Я понимаю.

В отделении меня ждала Дашина мама. Увидев мою заплаканную физиономию, участливо спросила:

— Екатерина Семеновна, что-то случилось?

— Проблемы с сыном. Проходите.

Она расположилась в кресле

— Кофе? — обратилась я к ней.

— Да, пожалуйста. У вас он такой милый, заботливый. Вот уж не думала, что у вас с ним могут быть проблемы.

— Да, я пришла к выводу, что мы совсем не знаем своих детей. Ладно, давайте по делу.

— Это правда, что у Даши…

— У нее удалена матка, Вы же понимаете, что женщина без матки не может иметь детей.

— И вариантов нет?

— Усыновление.

— Они хотят пожениться, но ведь рано или поздно он захочет детей… Я просто в шоке. Почему так получилось?

— Потому что они не доверяют нам. Мы для них предки. Мы лезем в их жизнь, но они-то все знают и в наших советах не нуждаются. А мы лезем, навязываем свое мнение, требуем что-то.

— Но ведь мы хотим как лучше. Я спрашивала ее: почему она не сказала мне. Ведь все можно было решить.

— И как бы решили вы? — меня начала забавлять эта ситуация. Девочка настолько боялась реакции родителей, что предпочла сотворить с собой такое, лишь бы они не узнали.

— Не знаю. Кричала бы, конечно. Отец настаивал бы на аборте, да и я тоже. Рано, понимаете?

— Понимаю, только теперь поздно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Да. Если они поженятся и надумают, вы поможете с усыновлением?

— Все, что смогу.

— Спасибо! А Саша с Людочкой тоже собираются пожениться, мне Люда сказала.

— Извините, я знаю, что Саша собирается учиться.

Она ушла. Я вымыла чашки, провела планерку и обход и пошла к Любе.

— Люба, прости, мне очень нужна твоя помощь, — я села рядом с падчерицей за стол.

— Екатерина Семеновна, что случилось? Вы больны? — Она вглядывалась в мое все еще отекшее лицо.

— Нет, девочка, со мной все в порядке. Саша хочет уехать, совсем, навсегда.

— Я не знала. Он приходил ко мне днями, приглашал на выпускной. Я обещала быть, потом сказал, что не хочет поступать в медицинский институт. Но мы решили все обсудить позже, он обещал прислушаться к моему мнению. Что случилось?

— Он поссорился с моей мамой. Она пыталась настоять на медицинском институте, приплела вашего отца, опять о нем говорила с долей негатива, и он взбесился. Если бы ты знала, что он наговорил. Люба, он очень любил отца. Отец для него был больше, чем идеалом. Я понимаю, что мама не имела права и она не должна была, но уже ничего не вернешь. Мама есть мама и ее уже не переделать. Он ушел. Не ночевал дома. Ты не представляешь, какую ночь я провела. Утром я узнала, где он находится. Он у вас. Ты оперировала ночью и поэтому не знаешь, но Саша, твой Саша мне сказал. Люба, ему всего семнадцать лет.

— Тетя Катя, дело не в возрасте. Вы боитесь остаться одна, без сына.

— Не знаю, Любонька. Может быть, а может, в тебе сейчас говорит обида. Люба, если бы я могла вернуть все назад, я бы все сделала по-другому. Я бы вышла за твоего отца, нормально и спокойно родила бы Сашу, и мы бы не послали тебя далеко из дома.

— Я давно вас обоих простила. Это был важный этап в моей жизни, он мне много дал в личном и профессиональном плане. Я счастлива, у меня есть работа, муж, дети и вы с Сашей. Я не могу желать чего-то большего. Я думаю, речь не об этом. Понимаете, медицинский институт с его именем и фамилией, профессия врача, потом работа в институте имени отца, все слишком просто, предсказуемо. Это легкий и бесперспективный путь. Это именно то, что от него ждут. Допустим, он его прошел. И кто он? Рядовой профессор в учреждении своего отца, которое ему не принадлежит? Или принадлежит? Но путем ликвидации Борисова и ссоры со мной? Вот его будущее здесь. И еще, работая в Москве, он остается под опекой у вас и вашей мамы. Он личность. Он так не сможет. Он должен сам встать на ноги.

— Да, он думает так же, как и ты. Видимо, он давно все решил, но не говорил, жалел меня. А моя мама его вывела из себя. Люба, поговори с ним, выясни, что он хочет, о чем думает. И я очень по нему скучаю, я не готова его отпустить. Люба, у тебя трое детей, пойми меня, пожалуйста, пойми!

— Тетя Катя, не плачьте. Во-первых, еще ничего не произошло. Во-вторых, он вас любит и от вас он не уходит. Давайте его выслушаем. А то мы тут с вами гадаем на кофейной гуще. Я сейчас позвоню Борисову и узнаю, как Саша. Хорошо?


Она набрала внутренний номер директора.

— Люба, ты? — раздалось в трубке. — Сашенька ел, у него все нормально, передай Екатерине Семеновне, что он здоров, настроение хорошее, о планах не говорили, давай все вечером. Люба, я очень занят. Ты мне лучше скажи, ты ела или только курила?

— Занимайся работой, я скоро приду, допишу историю и приду. Целую.

Она положила трубку.

— Вы слышали? Мне добавить нечего.

— Так ты, правда, еще не ела? Люба, у тебя трое детей, кто их растить будет, если ты только куришь на голодный желудок? Не понимаю я вас, молодежь. Что ты так смотришь? Что ты всем видом показываешь, что моя забота и есть конфликт? Люба, если бы был жив ваш отец, все было бы по-другому, зачем он умер? И оставил все проблемы мне одной?

Я совсем разрыдалась. Люба обняла меня, в ее глазах были слезы, а я все плакала.

— Я поговорю с братом вечером, мы с мужем с ним поговорим.

Работать я не могла и ушла домой.

Я думала. А ведь мой мальчик прав. У него нет будущего здесь, и что? Я действительно хочу обломать ему крылья, спрятать, не пускать от себя потому, что мне так лучше? От кого я его пытаюсь защитить? Получается, что защищать его надо от меня и моего огромного материнского инстинкта. Я как тормоз сейчас для него. Но как тяжело отпустить. Если бы кто-нибудь знал!

Я говорила сама с собой, как с умным человеком, а иногда и с не очень умным. Потом мелькнула здравая мысль, что я просто схожу с ума. И я уснула. До утра.

Утром проснулась от того, что кто-то сел на мою кровать и взял меня за плечо.

— Саша? — не открывая глаз произнесла я.

— Конечно, мама. Прости!

— Давно пришел?

— Нет, только. Там твой директор просил передать, чтобы ты не торопилась и его замша-плакса тоже. Серьезно, мамуля, надо поговорить.

— Надо.

— Только без бабушки. Мама, я прилягу?

— Нет, это сторона отца.

— Прости. Кстати, отец купил мне квартиру в Бостоне, и открыл счет на обучение. Ты знала?

— Нет. Люба тебе сказала?

— Люба. Она говорит, что никогда не оставит тебя.

— Я знаю. Просто все так не просто, Сашенька!

— Мамочка, ну я же не на всегда уезжаю. Может, выучусь и вернусь. А может, ты ко мне. Внуков нянчить.

— Кстати, а твоя девушка, что?

— Людочка? Ничего. Ты же понимаешь, что я уеду и она найдет другого. Так, подростковое увлечение, да и увлечение ли?

— Понятно, а что с ее стороны?

— Страсть, не перерастающая в что-то большее. Мама. Я видел, что такое любовь — у вас с папой и у Любы с твоим директором. У нас с Людочкой совсем не то. Понимаешь?

— Да, я могу быть спокойна?

— На все сто. Завтракать пойдем. И перестань реветь, прими действительность. И пойми, что Америка хоть и край света, но туда летают самолеты и обратно тоже.

— Пойдем завтракать.


Он вышел из комнаты. Я накинула халат. Застелила свою половину кровати, та, вторая, была не тронута, и пошла на кухню, там уже возилась моя мама.

— Саша, поговори с матерью, она не может всю жизнь быть одна, еще и ты уедешь, — раздавался голос мамы.

— Отвянь, ба. Как ты не поймешь… Не трогай ее. Вот просто не трогай.

Часть 39


Ступенька, еще ступенька, вот так одна, вторая, третья. Вся жизнь на этих ступеньках осталась. Сколько ног их истоптало, сколько? Молодых, старых, детских… Мысли странные в голову лезут. Вот так конец сентября… я тогда беременная была, ждала его. Он Любу увез, а я ждала.


Ступеньки те же. Только его давно нет, а я Сашеньку в Америку отправила. Жила с ним в Бостоне три месяца. Люба с Сашей с нами сначала, но потом работа, дети, дела. Они уехали. А я с ним осталась. Никогда не видела бостонской квартиры мужа. Скромно, стильно, со вкусом. Сашенькину квартиру оценила. Он продумал все, все знал наперед, только тоску мою предвидеть не мог. А может, просто в расчет не брал — тоску лютую. Но все проходит, и мне пришло время возвращаться. Сейчас дойду по ступенькам до третьего этажа, войду в отделение и закружит меня больничный водоворот. Воронка такая, что если не нырнуть поглубже, то никогда из нее и не выплыть. А оно мне надо? Выплывать? Нет. Меня в этом водовороте все устраивает. В нем тосковать некогда и чувствовать тоже. Там надо делать свое дело и на глупости не отвлекаться. Просто не забывать дышать, и все.

Я шла в свой кабинет, когда услышала разговор на повышенных тонах, и один из голосов принадлежал Роме. Второй голос, почти бас, соотносился с очень взрослым мужчиной, явно привыкшим командовать. И я вошла, просто вошла в палату, еще не надев больничную пижаму и халат, а как была, в твидовом строгом костюме и лодочках на каблуках.