— Нет, что вы можете… За пирожки спасибо. Пойду, скоро Люба подойдет.

Люба действительно подошла, рассказала о разговоре с министром. Но результата-то все не было.


Сегодня с утра после планерки в отделении появились несколько посторонних человек. Я возмутилась, вот только лишней инфекции мне не хватало. Но выяснилось, что трогать их нельзя, они опрос какой-то проводят. Я вникать не стала. После обхода пошла на плановое кесарево. Затем в реанимацию, потом в консультативное отделение. Когда вернулась к себе, то увидела женщину, которая поджидала меня у кабинета.

— Екатерина Семеновна? — раздраженно спросила она.

— Да, я, а что?

— Да я вас уже полчаса жду.

— И?

— Мне надо вас интервьюировать.

— А мне не надо. У меня ваше интервьюирование не входит в служебные обязанности. И являться по вашему первому требованию я вовсе не обязана. Так что я займусь, пожалуй, своей работой.

— Я из министерства, между прочим.

— А я людей лечу. И мне все равно, откуда вы. Вам нужно, так созвонитесь, договоритесь о встрече, и я уделю вам время, если у меня не будет других, более важных дел.

— Вы думаете, ваш покойный муж сохранит за вами работу при новом руководстве? Его нет, и защиты у вас нет, а от меня сейчас зависит ваша судьба. Вы же откровенно хамите.

Я просто взбесилась.

— Если вы сейчас же не покинете мое отделение, я вызову охрану.

На горизонте показался Рома. Вернее, не на горизонте, а на выходе из пятой палаты. Увидев меня с этой дамой, он поспешил к нам.

— Екатерина Семеновна, простите, — начал он официально, но сбился и перешел на обычное обращение. — Я понимаю, что тебе неприятно, Катя, но они проводят опрос и ответить в наших с тобой интересах. Может, уже министерство примет решение, мы ведь тоже ждем этого решения. Катя, часть этого института принадлежит твоему сыну, наследнику своего отца. Твоего мужа, Катя. Ты должна. Попытайся, соберись. — У меня просто подкашивались ноги, на глаза навернулись слезы и вся моя напускная броня пропала и осталась лишь больная кровоточащая душа. А Рома продолжал, уже обращаясь к этой женщине: — А вы попробуйте быть корректной. Поймите, насколько ей тяжело…

И женщина стала женщиной, а не фурией, которая находилась возле моего кабинета и ждала меня, чтобы съесть.

Мы прошли в комнату и расположились на диване. Рома налил чай, поставил конфеты. Мы говорили ни о чем, просто про жизнь. Она видела моего мужа в министерстве, даже не говорила с ним, и никак себе и представить не могла, что у него, то есть у нас с ним, четырнадцатилетний сын. У нее тоже сын, двадцати пяти лет. Ее глаза потеплели и засияли гордостью за сына. Она, как мать, могла говорить о нем хоть часами. Я ее слушала и понимала, что у нас с ней общего гораздо больше, чем разногласий. А она рассказывала, что у нее внук должен родиться. Сноха беременная. Рома тут же сообщил, что лучше меня никто роды не принимает. Даже его жена уже двоих у меня родила. Так, постепенно, мы перешли на тему малышни. И я с упоением стала рассказывать про внука и внучку. Про то, какая Мариша у нас красавица, а Валерочка умница и весельчак. Про то, как он на фортепьяно играет, я вот не играю совсем, но слух у меня хороший и я слышу, что у него талант.

— Екатерина Семеновна, внуки откуда? У вас же сын маленький! — она не могла скрыть своего удивления.

— Так у меня еще дочь, пусть его дочь, но внуки-то родные, да и Любу я люблю больше жизни.

— Любу? И вы не ревнуете, что контрольный пакет он оставил своей дочери, а не вашему сыну?

— Ревную? С чего? Я горжусь ею! И больше всего желаю, чтобы директором был ее муж — профессор Борисов. Я и его знаю с шестнадцати лет, он санитаром у нас работал, и как мой муж его любил, тоже знаю. Он его готовил себе на смену и директором хотел видеть именно его, и никого другого. Так почему я должна думать по-другому?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А характер? Я слышала, что у него очень сложный характер.

— А вы видели первого руководителя — простого, как три копейки? Так ведь и цена ему тоже будет грош.

— У меня к вам, Екатерина Семеновна, остался только один вопрос. Сноху мою вести будете?

— Да без проблем.

Я дала ей визитку, попросив, чтобы заранее позвонили и договорились о времени. Она поблагодарила меня и ушла.

— Рома, если бы ты знал, как я волновалась.

— Ты молодец, Катя. Все. Хорошо, что все позади.

***

Через три недели в институте состоялось собрание коллектива. Пришли все, на первом ряду сидели три кандидата на пост директора. Результаты конкурса объявлены не были, но собрание проводил сам министр.

— Саша, пойдем, сядем ближе к сцене. Тетя Катя, вы с нами. Конечно, с нами, а с кем же еще? Это мы должны пережить вместе.

— Нет, Люба, давай здесь в середине зала, — произнес Саша. — Извини, я больше не могу. Они вытрепали мне все нервы. То можно начинать строительство. То нельзя, то нужны дополнительные разъяснения. То вопрос будет решать новый руководитель. А этот лысый профессор Иванов заявил, что если он придет к власти, то мы вряд ли сработаемся. Он предложил мне искать новую работу, Люба. Я семнадцать лет проработал в институте. Я его знаю, как никто. Почему они считают, что вон те трое более достойны? Потому что они защитились на старости лет или у них работы лучше? Чем мое профессорское звание отличается от их?

— Саша, все, тихо, не накручивай себя и меня. Если ты не будешь директором, мы уедем. Я думаю, ни Гарвард, ни Стэнфорд от тебя не откажутся. В Бостоне у нас квартира, нам даже жилье не придется искать.

У меня душа ушла в пятки: если они уедут, то как же мы с сыном? Мы же можем только вместе, а я английский не знаю… Что делать?

Министр попросил тишины и начал речь.

— Уважаемые коллеги! Дамы и господа! Я знаю, как тяжело было вам в последние месяцы. Ударом для института был уход, а затем и смерть первого руководителя института, академика Александра Валерьевича Корецкого. Сегодня институту присваивается его имя. — Зал разразился аплодисментами. — Но мы не можем стоять на месте. Мы должны жить и двигаться дальше. Институт является одним из важнейших учреждений страны. Наша комиссия долго рассматривала кандидатуры на пост директора института. Кто-то был слишком молод, кто-то слишком стар. Чьи-то взгляды не совпадали со стратегией и принципами работы института. Мы не нашли идеального кандидата и провели опрос сотрудников института. Наш штатный психолог беседовал со всеми вами, и одним из вопросов, которые он задавал, был вопрос, кого они считают достойным этой должности. Вы все читали резюме кандидатов и каждый из вас назвал одного и того же человека. Вы не просто называли его фамилию. Вы говорили о его способностях, об уважении к нему, о его личностных и человеческих качествах. Он молод, достоинство это или недостаток — я не знаю. Из его личного дела я выяснил, что в институте он проработал семнадцать лет. Это бо́льшая часть его жизни. Он рос с вами, господа. Вы знаете его, а он знает вас. Я вижу, что вы все встали и готовы стоя приветствовать вашего нового директора, доктора медицинских наук, кандидата экономических наук, профессора Борисова Александра Борисовича. Пожалуйста, поднимитесь на сцену. Вам слово.

Саша поднялся на сцену. Пока он шел, зал аплодировал. Мы с Любой вытирали слезы и стояли, взявшись за руки. Мы победили!

— Спасибо, огромное спасибо за доверие, — просто сказал наш Саша. — Я приложу все силы, чтобы не подвести вас. Если у меня все получится, а я уверен, что вместе с вами у нас все получится, мы будем не только ведущим научным учреждением страны, а выйдем на мировой уровень и будем лучшими. Еще раз спасибо за поддержку и доверие, и давайте работать.

Часть 34


Сын Глеба или опять предательство


Саша открыл двери. Сразу раздался его бас на всю квартиру:

— Мама, тебя тут мужчина спрашивает.

Я подошла к входной двери и просто потеряла дар речи. Передо мной был Глеб.

— Глеб, какими судьбами?

— Я очень рад тебя видеть, я по делу, не беспокойся. Это, как я понимаю, твой сын? Красавец парень, что скажешь, весь в маму.

— Вообще-то я на папу похож и внешне, и характером. Да, разрешите представиться — Александр Корецкий, — вставил свои три копейки мой мальчик. — Мама, чайник ставить?

— Ставь. Проходи, Глеб.

Мы расположились на диване в гостиной. Глеб немного смущался и всем своим видом просил прощения, что было совершенно несвойственно для него. В комнату вошел Саша.

— Мама, не беспокойся, я сейчас все накрою.

И тут случилось самое непредвиденное — моя мама. Она обожала Глеба всегда. Считала мой развод моей глупостью. Короче, она относилась к Глебу лучше, чем ко мне. Так вот, она вошла в комнату, расплылась в улыбке и запричитала.

— Глебушка, милый, ты к нам, то есть к Кате? Как я рада, как я рада. Ну, думаю теперь у вас все наладится. Мальчик почти взрослый, шестнадцать лет, он помехой не будет. А Катя так и одна, она свободна, Глебушка.

— Мама, перестань, — взмолилась я, но ее было не остановить. Она говорила и говорила, и ее счастью не было предела. Мой сын напрягся и излучал недовольство.

— Людмила Михайловна, вы меня неправильно поняли. Я пришел к Кате за помощью. — Глеб был смущен и расстроен, но прервать этот никому не нужный поток эмоций был просто обязан.

— Ты женился и тебе нужен гинеколог? — уже с интересом спросила я.

— Я давно женат, уже двадцать лет.

Мама охнула и прикрыла рот рукой. Саша только усмехался.

— Видите ли, бабушка настолько не любила моего отца, что готова мать отдать первому встречному. Бабуля, веди себя прилично, давай пройдем в твою комнату и там я с тобой побуду, чтобы ты маме жизнь дальше не портила.