Жанна Даниленко - Катя

— Доктор, вы же ему ребра сломаете, — возмутился врач «скорой».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ему? — спросил Сева. — Он упал с высоты пятиэтажного дома, и вы знаете, молодой человек, что с ним?

— Он умер? Мы не довезли? — ужаснулся молоденький врач со «скорой».

— Спит он, молодой человек. Кома у него алкогольная. Ты что, пацан, запах не чувствуешь?

Я пошла пить чай дальше, а Сева с Сашкой свозили боксера на рентген. Просветили его полностью и, не обнаружив ни одной серьезной травмы, оставили спать в палате. Время было одиннадцатый час. Сашка отпросился погулять с Наташкой по территории. Сева, естественно, их отпустил. Прошло минут сорок.

— Кать, Борисов вернулся?

— Нет, а что?

— Да этому боксеру лазикс бы вколоть, вдруг там внутреннее кровотечение, а он дрыхнет.

— Хочешь, чтобы я?

— Ну будь человеком.

Я набрала шприц и вошла в палату. Укол я сделать успела в предплечье. И тут он проснулся, вернее, не открывая глаз, схватил меня за руку. Я даже вскрикнула и подумала, что останутся синяки. Пациент вскочил с койки и прижал меня к стене. Шевельнуться я не могла.

— Ух ты, какая ты красивая… — многозначительно произнес он, — будем знакомы — Дима, а ты кто?

— Екатерина Семеновна, — выдавила я из себя.

— Катя… — он как бы пробовал мое имя на вкус. Я дрожала всем телом и душой. А Сева наверняка спал. — Катя, давай поговорим о нашей будущей совместной жизни, — не отпуская хватки, продолжил он.

Вырубил моего боксера мощный удар в голову. Это Сашка Борисов вернулся с прогулки и увидел все это безобразие. На шум выскочил Сева и завязалась драка. Боксер Дима был хорошим профессионалом, и побеждал в основном он. Но лазикс начал действовать, и два медика смогли скрутить одного боксера, упавшего с крыши. Дальше его привязали к кровати и поставили систему для восстановления мозгов. У Севы от удара лопнула кожа на скуле, и мне пришлось наложить ему пару швов. Сашка Борисов отделался синяками и порванным халатом, который я зашивала в следующие полчаса. Дура Наташка оправдала свое звание и всхлипывала на посту. Так ей было жалко Сашку Борисова, который отказался целоваться с разбитой губой.

Мы вызвали наряд милиции и отправили к ним нашего любвеобильного самоубийцу-боксера.

Но на этом наши ночные приключения не закончились. Если везет в первое дежурство после отпуска, то везет по полной.

Около трех привезли женщину с пулевым ранением в живот. Проблема состояла в том, что она была на седьмом месяце беременности. Никаких данных о ней не было. Я сделала УЗИ — ребенок жив, сердцебиение ускоренное, но все же. И Сева как назло на аппендэктомии. Заставила дуру Наташку по отделениям звонить, а сама уже моюсь, анестезиолог наркоз дает. В общем, начала я оперировать без хирурга, с любимым Сашкой Борисовым в ассистентах. Хорошо хоть у парня руки растут откуда надо и голова на плечах. С крючками и отсосом он справлялся, а я зашилась в кишках. Страшно, аж жуть. Я все вспомнила и военно-полевую хирургию тоже. Правда, только в теории, но хоть что-то. Вспомнила рассказы отца — военного медика, и только потому и не потеряла самообладание. Матку я ушила быстро, и думаю: мне бы пулю найти, кишечник подлатать и можно делать кесарево. Со страха молюсь Богу. Вот как умею, так и молюсь. Где-то минут через сорок-пятьдесят приходит Сева, глаза светятся от счастья. Борисова он потеснил, инициативу в руки взял. А я не жадная, я отдала, а он говорит.

— Катенька, как ты дежурство украшаешь, если бы только знала!

Ему смешно, а я уже чуть не плачу. Но мы справились, и живую мамашу в одну реанимацию отправили, а живого ребенка в другую. И наступило утро, мы с Севой сели писать отчет по дежурству и запивать его крепким кофе. Мысли мои были дома. Я же им с вечера ни разу не позвонила. Как там мой Сашенька? И как мой мужчина один с ним справился, не думаю, что он маму на помощь призвал. Позвонить сейчас, что ли? Додумать мне не дала вновь прибывшая «скорая». Привезли боксера из милиции с черепно-мозговой травмой. Сева сделал рентген и диагностировал эпидуральную гематому. Дальше его отдали нейрохирургам (бедолаге не удалось избежать трепанации черепа), а мы с Севой пошли на планерку.

Первое, что я увидела войдя в зал, это испепеляющий взгляд директора клиники. Очень захотелось самой встать в угол и попросить прощения.

По мере Севиного красочного доклада выражение лица моего мужчины менялось. Серые глаза смеялись, хотя он пытался сохранить серьезность.

Следующие полтора часа я отчитывалась у него в кабинете, при закрытых дверях.

Далее все мои коллеги ходили смотреть на спасенных нами мать с ребенком. Авторитет был восстановлен. Бардак в отделениях ликвидирован. Я отработала весь день, правда, без операций.

В четыре за мной зашел директор и отвез меня домой. Не поверите, но Сашенька и эту ночь был только на нем, я спала как убитая.

Ветрянка

Я бежала к директору с неимоверной скоростью. Я еще не знаю чем, но я заболела и работать в таком состоянии совсем не могу. Дико болела голова, ломило кости, выкручивало мышцы — короче, глаза лезли на лоб. И ко всему прочему, дико чесалось место, на котором сидишь. Я почти ворвалась в приемную.

— Екатерина Семеновна, — обратилась ко мне Галина, — вы заболели?

— Да, Галя, мне кажется, что да. Шеф у себя?

— Просил не беспокоить.

— Что же мне делать?

— Сядьте, успокойтесь. Я сейчас позвоню, спрошу.

— Да не могу я сесть.

Дверь кабинета отворилась и в проеме показался Корецкий.

— Екатерина Семеновна, что с вами?

— Плохо мне, очень плохо!

— Заходи, Катенька, у тебя жар.

Он закрыл двери, снова попросив Галю его не беспокоить.

— Присядь, детка. Сейчас градусник возьму.

— Я не могу сесть, Саша. У меня такой зуд, ты себе представить не можешь.

— Где зуд?

— Там, где на чем сидят, там и зуд. Я знаешь как чесала, аж до крови.

— Раздевайся.

— Сейчас? Я не могу, я очень плохо себя чувствую. Давай потом, пожалуйста.

— Ты о чем, Катя? — он ехидно улыбался, — мне не нужна женщина с расчесами на заднице, даже если это ты. А вот причину зуда выяснить надо. Так что раздевайся.

Я разделась до белья. Он продолжал удивленно смотреть на меня, но вдруг что-то заметил и изменился в лице. Он подбежал к телефону и по громкой связи объявил, что весь стационар закрыт на карантин.

— Что у меня, Саша? — я чувствовала, что сейчас упаду, а он продолжал крутить телефон. Я слушала гудки, потом спросила, можно ли мне одеться, он кивнул головой. На той стороне взяли трубку. Я услышала голос мамы.

Он с ходу спросил, как наш сын и просил не гулять с ним на улице.

— Саша, что с Сашенькой? — я уже чуть не плакала.

— Все, успокойся. Я сейчас твой чудный зад раскрашу зеленной краской. Потом я принесу тебе таблетки, но, Катя, они не прошли тестирование. Мне их дала одна замечательная женщина в Америке, это ее препарат. Ты будешь пить. Я отвезу тебя домой. Думаю, что Сашенька заболеет не сегодня, так завтра. Ты не волнуйся, родная. У тебя ветрянка. Обыкновенная детская ветрянка. Вот почему у тебя вчера болела голова, ломило поясницу, а мы думали — просто простуда, вот почему ты так не хотела сегодня вставать с постели, а потом решила, что стало лучше, раз нет температуры. Ведь температуры-то не было. Поехали домой, девочка моя. Я с тобой останусь.

Ночь не прошла даром — поутру я обнаружила в зеркале не только следы бессонной ночи, но и кое-что ещё. Поясница, шея, грудь и живот были красиво украшены красной сыпью с корочками и пузырьками. Мама на известие о ветрянке пожала плечами:

— Надо же, а я думала, ты в детстве переболела. Значит, тогда это была краснуха, а не ветрянка! И папа твой ошибся, или его не было, когда ты болела. Точно не было, он на сборах был.

Мне от этой новости не полегчало, а только поплохело, потому что маму интересовало больше, где был мой отец тогда, чем мое состояние теперь. К обеду поднялась температура у Сашеньки и мама забила тревогу. Она в ужасе набирала телефон Александра Валерьевича и требовала его немедленного присутствия дома. И все потому, что Сашенька плохо кушает, у него субфебрильная температура и зеленка очень портит его красивое личико. А бессовестная Катя мажет каждый выступивший прыщик.

Я понимала, что Александру Валерьевичу сейчас не до прыщиков у сына, и не до меня, а тем более не до моей мамы. У него стационар закрыт на карантин. А там беременные женщины, на разных сроках, послеоперационные больные и не работающий приемный покой. То есть одна больница в Москве выпала из системы. Это катастрофа, в которой виновата наша с сыном ветрянка. А еще возможны всякие осложнения у больных. Ох и волнуется он теперь, а еще и по шапке получит от министра.

Между тем, организм держал мерзкую тридцатисемиградусную температуру, голова продолжала нудно болеть, а глаза казались изготовленными из горячего металла. Который к тому же был тяжелым и неповоротливым — двигать глазами было попросту больно. Есть неохота, более того, на пищу противно смотреть, её невыносимо обонять! Сыпь цвела буйным цветом, и вскоре в зеркало было страшно смотреть. Волосистая часть головы, лицо, шея и всё-всё-всё остальное покрылись отвратительными волдырями. Это зрелище, поверьте, не для слабонервных. И рядом скакал весь в зеленый горох, а местами в зеленые лужи, ребенок.

Рекомендуемое лечение давалось трудненько — первый флакончик зелени бриллиантовой опрокинулся прямо в раковину. Почему? Да потому что у меня дрожали руки, и все тело было неповоротливым и болезненным. Что делать! Убрала и смыла всё это кое-как. Второй флакон зелёнки упал уже на пол — чем вызвал дикий смех сына.