Даниель. Если бы не война, может, и убил бы. Но сейчас, боюсь, это будет слишком банально.

Профессор. Что же вы намерены делать?

Даниель. То, что делаю уже две недели: смотреть на вас с отвращением.

Профессор. А на нее? Она вам не отвратительна? Если вы думаете, что я взял ее силой, то ошибаетесь.

Даниель. Не ее же тело внушает мне отвращение.

Профессор. Послушайте, это дело вкуса, я вам не набиваюсь.

Даниель. Этого только не хватало!

Профессор. Но она как-никак живет в моем доме.

Даниель. Убойный аргумент!

Профессор. И вообще, черт побери! Что вы хотите – война!

Даниель. Ну уж нет, хватит! Это ваша универсальная отговорка! На все один ответ: война! Вы жжете шедевры – война. Превозносите бульварное чтиво – война. Соблазняете невесту ассистента – война.

Профессор. Так ведь действительно – война!

Даниель. С какой стати она служит вам оправданием?

Профессор. В войну живут по иным законам, если вы этого еще не поняли.

Даниель. Вот-вот. Вы хотите убедить меня, что в мирное время были невинным агнцем?

Профессор. В мирное время у меня были женщины получше ваших цыпочек. И все, хватит, если вы чем-то недовольны, ищите себе другое жилье вместе с вашей…


Входит М а р и н а.


Марина. С кем?

Профессор. С вашей стервозной девкой.

Даниель (вскакивает, хватает профессора за грудки и стаскивает со стула). Слушайте, вы, вам мало вашей грязи? Вы еще ее оскорбляете!

Профессор (сдавленным голосом). А вам мало ваших рогов? Вы еще ее защищаете!


Даниель замахивается, чтобы ударить его, Марина перехватывает его руку.


Марина. Не надо! Смертоубийства и так хватает! Оставь его, не обращай внимания.

Даниель (швыряет профессора на пол, как куль с тряпьем, поворачивается к Марине). Ты уверена, что вправе меня поучать?

Марина. Я тебя не поучаю. Я виновата и не пытаюсь оправдаться. Но только что на улице трех человек убили на моих глазах, и на сегодня с меня довольно. (Устало садится. Профессор тем временем поднялся и сел на другой стул. Для Даниеля стула не осталось. Он ходит кругами вокруг них.)

Даниель. Ничего, дорогая. Ты скоро забудешь сегодняшний кошмар в объятиях этого почтенного человека, который годится тебе в отцы.

Марина. То, о чем ты говоришь, не помогает ничего забыть, если тебя это утешит.

Даниель. Тогда зачем ты это делаешь?

Марина. Потому что это согревает. Только поэтому.

Даниель. И не стыдно тебе говорить такие вещи!

Марина. Замолчи! Тоже проповедник нашелся! Нравоучений я больше не выношу ни в каком виде.

Профессор. И пяти минут не прошло, как я говорил ему то же самое, Марина.

Даниель. Да что же это такое? Куда я попал? Один все себе позволяет, потому что война, другая – потому что ей холодно!

Марина. Что же делать, если действительно война и мне действительно холодно?

Профессор. И это я ему говорил, Марина. У него острый приступ нравственности.

Даниель. А вы вообще помолчите! Человек, утративший ориентиры до такой степени, что молится на «Бал в обсерватории», не имеет права голоса. (Вырывает у профессора книгу, которую тот держал на коленях. Марина вскакивает и вырывает книгу из рук ошеломленного Даниеля. Садится, крепко прижимая ее к животу.)

Марина. Я люблю эту книгу! Я не дам ее сжечь!

Профессор (расхохотавшись). Вот это номер! Вот видите, Даниель, не только старые паскудники со мной солидарны!

Даниель. Ты любишь эту книгу?

Марина. Это прекрасно! Так прекрасно…

Даниель. Да что ты в ней нашла прекрасного?

Марина. Особенно последняя сцена, на балу.

Даниель. Ах да! Та, где пятидесятилетний хрыч соблазняет молоденькую девушку. Ну конечно, тебе это навевает чудесные воспоминания.

Марина. О нет! Думаешь, мне было хорошо с профессором? Отвратительно!

Профессор. Спасибо!

Марина. Но в книге это происходит в обсерватории, и это так прекрасно.

Даниель. А! Значит, прекрасна, по-твоему, обсерватория?

Марина. Нет, просто все, начина я со стиля и слога. Этот язык обольщения, они словно перебрасываются шелковым мячиком. Так, наверно, Ева разговаривала со змеем. Это так тонко, божественно и в то же время с чертовщинкой, это прекрасно, как борьба между ангелом и бесом…

Даниель. Замолчи! Ты сама поборолась с бесом, должна бы знать лучше, чем кто-либо, как это гадко, – да ты сама только что сказала.

Марина. Нет, Даниель. Жизнь – это другое дело, да и я, знаешь ли, далеко не ангел.

Профессор. Что-что, а за это я могу поручиться.

Марина. Если бы ты знал, до чего это было мерзко с профессором, ты бы понял, как мне нужна эта книга. Мне нужно, мне так необходимо знать, что на земле еще осталось хоть что-то прекрасное!

Даниель. Жалкое утешение. Книга – это тебе не красивая безделушка, на которую смотрят, чтобы забыть уродство этого мира, Марина.

Марина. Да ну? А что же тогда?

Даниель. Книга – это детонатор, поднимающий людей на борьбу.

Марина. Будь это так, люди бы боролись. А они не борются, ты же видишь.

Профессор. Я устал ему это повторять, Марина.

Даниель. Чья бы корова мычала! Зарубите себе на носу: вы не можете быть никому примером и не имеете права никого ничему учить.

Профессор. Ладно, ладно.

Даниель. Пойми, Марина, если ты и вправду думаешь то, что говоришь, значит, мы проиграли войну.

Марина. Мы ее проиграли, Даниель! И перестань разглагольствовать: твои словеса о надежде и достоинстве слишком циничны сейчас, когда война проиграна!

Даниель. Ты бы, конечно, предпочла, чтобы я вывалялся в грязи, уподобившись тебе?

Марина. Опять словеса! Я не валяюсь в грязи. На моем месте ты сделал бы то же самое. Ты просто не знаешь, потому что тебе никто не предлагал. Может, об этом-то ты и жалеешь в глубине души: не повезло тебе, не предложили.

Даниель. Чем выслушивать такое, лучше оглохнуть!

Марина. Я молода и красива. И прекрасно знаю, что, будь я старой и безобразной, у меня не было бы никакой возможности согреться. Теплое тело в моей постели стало для меня одним из условий выживания. Так что не говори мне, что война проиграна.

Даниель (рывком стаскивает ее со стула). Тебе доставляет удовольствие говорить мерзости, да?

Марина. Да! Это последнее удовольствие, которое мне осталось!

Даниель (швыряет ее на пол). Мразь! (Бросается на нее. Они борются, катаясь по полу, как дети, дерутся, кусаются; время от времени слышен слабый сдавленный вскрик Марины. Профессор тем временем встает и разжигает огонь в печке.)

Марина. Подлец! Ты же знаешь, что ты сильнее!

Даниель. Хочу в этом убедиться! (Борьба продолжается, становясь все более двусмысленной: теперь кажется, что они занимаются любовью.)

Марина. Подумать только, я ведь тебя любила!

Даниель. Подумать только, меня ведь умилял твой ангельский вид! (Борьба продолжается.)


Профессор тем временем перенес все десять книг к печке и, открыв дверцу, бросил туда девять томов. Последний он держит в руке, стоя у печки на коленях.


Профессор (ласковым отеческим голосом). Дети мои, я уверен, что вы славно согрелись в этом ближнем бою, но мне все же жаль, что вы упускаете тепло большой литературной топки.


Борьба тотчас прекращается. Оба вскакивают.


Даниель. Он сжег все книги! (Хватается за голову.)

Профессор. Не все: одна осталась… догадайтесь какая.

Марина (бежит к печке и падает на колени рядом с профессором). «Бал в обсерватории»!

Профессор. Угадали, детка. Я ждал вас, чтобы решить ее судьбу.

Марина. О, не сжигайте ее, пожалуйста!

Профессор. Не знаю… Это прекрасная книга, но чем она может нам помочь, Марина?

Марина. Кроме нее у нас не осталось ничего прекрасного. Она может помочь нам забыть войну.

Даниель (тоже садится на пол, брезгливо морщась). Мне кажется, пожар Александрийской библиотеки был поставлен с бо́льшим вкусом, чем этот дешевый спектакль.

Профессор. Надолго забыть войну она нам не поможет.