– Только этого не хватало!

– Кроме того, женщины, носящие аккумулятор, имеют право на бесплатный гинекологический осмотр каждые полгода.

– Как же они, наверное, счастливы!

– Смейтесь, смейтесь.

– А извлекать энергию из пищеварения жвачных животных вы не пробовали?

– Жвачных животных больше не существует.

– Что ж, это упрощает дело. Но получается… теперь нет ни коров, ни коз?

– Совершенно верно.

– Чем вам не угодили бедные твари?

– Ничем. Их продуктивность была недостаточной.

– Сыр, бифштекс – это все уже в далеком прошлом?

– И да, и нет. Вместо скота мы теперь разводим китов. Кто может дать больше, чем кит?

– Киты еще существуют?

– Еще как существуют. Наши океаны изобилуют китами, которые дают тонны мяса с очень низким содержанием холестерина, гектолитры молока…

– Молока? Можно узнать, как доят китов?

– Так же, как и коров, только нужны ведро и табуретка побольше. Да нет, конечно. Существует система подводных капсул со шлюзовыми камерами и трубопроводами; животных привлекают при помощи ультразвука: киты мирные, дружелюбные и позволяют себя доить без проблем.

– Как мило. То есть, по сути, основной принцип вашей эпохи – гигантизм: кур вы заменили страусами, коров китами…

– Все дело в продуктивности: нам пришлось установить на земле столько нагнетателей давления, что места осталось не так уж много. Если бы мы могли превратить корову в морское животное, то, наверное, сохранили бы их. Тем не менее вы правы: нам нравится все большое.

– Простите, что я все о своем, но распространяется ли это на чтение? Каков на сегодня средний объем книги?

– Это целая история. Помните случай, который так насмешил ваших современников европейцев? Большой круг американских читателей попросил издать новую Библию, из которой были бы изъяты все печальные события. Верующие заявляли, что священная книга действует на них угнетающе. Желание клиента – закон, текст был очищен от пассажей, которые сочли печальными…

– Боже! Библия, должно быть, превратилась в брошюру!

– Да, и в непонятную брошюру. История Иова стала рассказом о богаче, который был счастлив тем, что ни разу не потерял ни гроша. Никто не понял, за что Иуда получил от римлян тридцать сребреников, потому что Христос не был распят, и от этого его воскресение стало выглядеть полнейшей чушью. Эта Библия толщиной менее ста страниц стала похожа на литературный хеппенинг: ее успех у публики был феноменальным.

– Кто бы мог подумать?

– «Happy Bible», как ее называли, оказала значительное влияние на американскую литературу. После этого неожиданного триумфа, когда издатели поняли, что публике не нужны ни логическое повествование, ни драматическая глубина, ни объем, хлынул целый поток романов объемом менее ста страниц, где отсутствие сюжета не оставляло места ни малейшей грусти. Бестселлеры захлестнули книжный рынок.

– Сагам пришел конец?

– И им тоже. Европейцы, по своему обыкновению, вволю посмеявшись над американцами, последовали их примеру. Крупное парижское издательство выпустило серию под заголовком «У счастливых нет проблем» – старая поговорка, которая стала этаким девизом американского начинания. Европа перещеголяла Америку: здесь стали выпускать романы объемом не более пятидесяти страниц.

– Вероятно, некоторые из моих собратьев пошли по миру.

– Они приняли новую веру. Самые многословные попробовали свои силы в хайку. Появились «хеппи»-версии классических романов: «Западня» Золя уместилась на сорока страницах, весь Достоевский – на двух листах.

– Если я правильно поняла, мое предположение ошибочно: современные книги совсем крошечные.

– Погодите, не торопитесь. Именно тогда-то и случился великий энергетический кризис, и экономия стала священным словом: снова начали выпускать легкие книги, чтобы расходовать меньше бумаги, а также решили издавать вместе по нескольку произведений – ради экономии на обложках. С собраниями сочинений трудностей не возникло. Сложности появились с авторами небольшого количества произведений. Пришлось выпускать смешанные издания, что неизбежно привело к нелепостям: так, Бодлер, Радиге и Роше были изданы одним сборником, и одного из них невозможно было найти без двух других. Всякие лоботрясы тут же стали путать названия, говоря «Цветы графа д’Оржеля», «Сплин Жюля и Джима»[16]…

– Как поэтично.

– Публика так не считала и накинулась на издателей. А те, найдя неожиданное применение поговорке «Timeo hominem unius libri»[17], в конечном счете просто перестали издавать не слишком плодовитых авторов, и их предали забвению.

– Какой ужас!

– С тех пор писателей охватил психоз продуктивности: поскольку у них не было ни малейшего шанса опубликоваться, имея меньше пяти произведений, они принялись сочинять книжки в нагрузку, чтобы они служили дополнением к той, которую они считали важной. Читателю, купившему такой сборник, оставалось отыскать среди пяти романов тот, который автор ценил больше остальных.

– Думаю, не всегда им оказывался действительно лучший – так было у Вольтера с «Кандидом».

– Такое случалось. В результате сегодня книги насчитывают никак не меньше восьмисот страниц.

– Что подтверждает мои слова о современном гигантизме. Впрочем, тем лучше для вас. В мое время была одна книга, образец помпезного стиля, «Последние дни Помпей». Благодаря небольшому объему она, видимо, до вас не дошла.

– Странно, никогда не слышал об этой книге.

– Вам что-нибудь говорят имена Светония и Тацита?

– За кого вы меня принимаете? Вы забываете, что я открыл Помпеи благодаря древним текстам, что…

– Спокойно, господин отличник. Дело в том, что если Светоний и Тацит вам знакомы, то ничего удивительного в том, что вам не знакомы «Последние дни Помпей». Но я представляю, как вашим детям попадется этот роман или исторический фильм, который по нему снят: они сочтут это политической фантастикой. Погодите-ка… что вы только что говорили?

– Что я не читал этой книги.

– Нет. Вы сказали, что открыли Помпеи благодаря древним текстам. Это же ерунда!

– Перестаньте.

– Если римляне говорили о Помпеях, то потому, что они были уничтожены! Но вы не могли прочесть знаменитое письмо Плиния Младшего к Тациту, где говорится об извержении! В ваше время, если можно так выразиться, оно еще не произошло.

– В самом деле, я о нем не знал.

– Это письмо могло быть написано лишь год назад. Вот черт, что за бред я несу!

– Незачем так сквернословить.

– Но эта апория не дает мне покоя!

– Не ломайте голову. Время сильно переменилось после вашей эпохи.

– Да объясните же!

– Вы ничего не поймете.

– Я уже говорила, мне нравится непонятное.

– Ну, а мне не нравится объяснять впустую. Просто знайте, что вам этого не понять. Время имеет такие свойства, которых никто до Марникса не был способен постичь.

– Расскажите об этих свойствах Времени!

– Зачем? Чтобы вы убедились в собственной ограниченности?

– Неужели я совсем ничего не пойму?

– Разумеется. Уже в вашу эпоху пропасть, отделявшая избранных от… всех остальных, постоянно росла. В наши дни она стала бездонной. Кстати, позволю себе заметить, что ваши слова неверны: римские авторы не дожидались извержения, чтобы заговорить о Помпеях. Представьте себе, городу не обязательно погибать, чтобы привлечь к себе внимание.

– Совершенно с вами согласна. Но люди чаще всего интересуются тем, что уже лежит в развалинах. Если бы Хиросиму не стерли с лица земли, вряд ли кто-то за пределами Японии узнал бы о ней.

– Хиросима не была шедевром японского искусства.

– Как вы думаете, а на меня современники обратят больше внимания после моего исчезновения?

– Вы меня умиляете.

– Честно говоря, мне не дает покоя один вопрос. Поскольку мне неизвестны свойства Времени, то ответить на него я не могу. Может, вы могли бы мне помочь?

– Что вы хотите знать?

– У меня есть двойник? Существует ли другая А. Н., которая продолжает жить в 1995 году? Хотелось бы знать, волнуются ли мои близкие, там.

– Это словечко «там» просто прелестно.

– Шесть веков назад, если вам так больше нравится.

– Мне лично все равно. Это ваше дело, что вам нравится. Подумайте: либо в 1995 году по-прежнему существует некая А. Н., и ваши близкие не беспокоятся – но эта А. Н. никак с вами не связана, вы понятия не имеете, что она делает. Либо А. Н. в 1995 году больше не существует, и ваши близкие волнуются, но вы, по крайней мере, целиком располагаете собственной личностью, вам не нужно опасаться поступков вашего двойника, вы знаете, какой была ваша жизнь, тут никаких тайн. Какой из этих двух вариантов вам больше подходит?

– Никакой.

– Жаль. Третьего не существует.

– Но это же не помешает вам сказать мне, который из двух настоящий.

– «Который из двух настоящий»! Я будто с Красной Шапочкой говорю. Да никакой из них не настоящий! Настоящего не существует. Прилагательное «настоящий», как и цифра ноль, необходимо для обозначения пустоты.

– Ваши философские рассуждения замечательны, Цельсий, но мне бы все-таки хотелось знать, существует ли в 1995 году другая А. Н.

– Как можно волноваться о подобных мелочах?

– Эта мелочь мне дорога.

– Нравится вам или нет, но мне нечего вам ответить.

– Да вы просто ничтожество! Устраиваете извержение вулкана две с половиной тысячи лет назад, самолично выбрав дату, но даже не способны сказать, существую ли я до сих пор 9 мая 1995 года!

– Вопрос о продолжении вашего существования занимает меня меньше всего на свете.

– Да никто и не просит вас этим интересоваться! Вас просят просто ответить!