— Вы нам не представились, сударыня, — попытался возразить носатый.

— Вы мне тоже! Но извольте. Я — княгиня Екатерина Павловна Арбенина, невеста князя Григория Петровича Потоцкого. Через две недели состоится наша свадьба. Вы все еще испытываете желание произвести незаконный обыск?

— Пошли, нам нечего здесь больше делать. — Носатый обернулся к своим дружкам. — Что ж, сударыня, простите нас за вторжение. Мы уходим, но ваш сад все же осмотрим. Может, найдем какие-то следы… Ради вас, конечно же. Имеем честь.

Он откланялся и, переговариваясь друг с другом, мужчины удалились.

Катя тяжело и с облегчением вздохнула. Она подождала у окна, пока они перестанут рыскать по саду и уедут восвояси. Боялась, что они что-то заметят. Но она видела краем глаза Савелия и его людей с лопатами. Они наверняка успели засыпать следы крови во дворе и в саду, и наверняка вымыли коня, пока она разговаривала с непрошеными гостями у себя в прихожей.

Отряд удалился, и вскоре стих и топот копыт. А девушка тут же бросилась обратно к раненому.


Заперев за собой дверь, княгиня подошла к постели, где лежал Сергей. Потрогала рукой его лоб и в ужасе отдернула. Поднялся жар, лоб был покрыт испариной и мужчину колотило в лихорадке, несмотря на теплое пуховое одеяло. Он что-то бессвязно бормотал. Катя села на постель и закрыла лицо руками.

— Господи! — прошептала она. — Спаси его, Господи! Спаси и сохрани, ты же знаешь, как сильно я его люблю. Сотвори же чудо, о Господь!

Она промокнула лоб раненого батистовым платочком.

— Милый, любимый, держись! Ради меня держись… Ведь если умрешь ты, умру и я, а ведь ты не для этого меня спасал. Я так долго мечтала тебя увидеть, не уходи от меня вот так!

Раненого продолжал бить озноб. Девушка решительно залезла к нему под одеяло и обхватила руками дрожащее тело, прижавшись к нему.

— Сейчас я согрею тебя… Я буду с тобой, я буду рядом! Мое сердце будет биться рядом с твоим, чтобы не дать ему остановиться.

Долгие три часа показались вечностью уставшей молодой девушке. Она согревала раненного своим телом, вытирала пот с его лба, осыпала поцелуями его лицо, смачивала его окровавленные и потрескавшиеся губы вином и водой. Она слышала его бред. Он то выкрикивал ее имя с любовью и страстью, то поносил ее проклятьями, отдавал приказы солдатам, несся в бой и сражался с невидимыми врагами. Наконец девушка совсем обессилела и забылась рядом с ним в тревожном сне.


Катю разбудил скрип открываемой двери, она быстро подняла голову, вскочила на постели, опираясь на локоть, но тут же успокоилась — то была Марта. Женщина остановилась у дверей и замерла при виде картины, открывшейся ее взгляду. На лице Марты отразилось полное недоумение. Она поманила Катю пальцем, та осторожно встала с постели с заботой поправила одеяло и заботливо приложила руку ко лбу мужчины.

Марта схватила ее за рукав и вытащила из комнаты.

— Кто это? Ты что, совсем рехнулась? Что он делает в твоей постели?!

— Марта это Сергей Соколов! — торжественно сообщила девушка. — И он ранен. О Господи, Марта, миленькая, давай ты потом будешь злиться! У него не спадает жар. Я все сама сделала, как ты учила, но что-то не так…

— С ума сошла девка! Дом полон слуг! А если твой жених узнает? Слава Богу, что это я зашла утром! А что будет, если приедет князь?..

— Ничего не будет. Все равно мне теперь, понимаешь? Если этот мужчина умрет, мне совершенно безразлично, что произойдет со мной.

Увидев, как ее птичка отчаянно заламывает руки, Марта смягчилась.

— Так, ладно, с тобой я потом разберусь… Что с ним?

— Две раны. Одна в плечо, сквозная, другая — под левым ребром.

Марта села на стул у постели раненого, Катя молча подала ей чан с водой и мылом, затем полотенце. Марта так же, молча, срезала ножницами с раненого бинты и осторожно сняла их. Очень долго и внимательно она осматривала и ощупывала раны, сначала в плече, а затем и под ребром. Закачала головой.

— Здесь, на плече, все верно. Умница, девочка. Но под ребром дела плохи. Хоть легкое и не задето, судя по его чистому дыханию, но рана воспалилась, она гноится изнутри. Нельзя было зашивать, заражение может распространиться, именно это и вызывает такой жар. Видимо, нож, которым его ранили, был ужасно грязным. Будем резать то, что ты зашила, затем чистить, а потом прижигать.

— О боже! — От одной мысли, что ему снова придется страдать от дикой боли, девушке стало не по себе.

— Ну, что ты стоишь! Неси каминные щипцы и положи их в огонь. А еще спирту неси и водки.

Шатаясь, как пьяная, Катя выполняла поручения кормилицы. Марта протерла острый тонкий нож спиртом и в нерешительности посмотрела на юношу. Его лоб был покрыт крупными каплями пота, под глазами залегли черные круги, а кожа отливала землистой синевой.

«Красив, как молодой олень. Неудивительно, что моя птичка так влюбилась. Есть от чего потерять голову».

— Катюша, заставь его выпить водки, да побольше… Боюсь, не снести ему боли, уж слишком он слаб.

Уже через минуту Катя с ложки вливала раненному лейтенанту водку в приоткрытый рот.

— Пей, мой милый, пей, пожалуйста… Мне будет больно вместе с тобой, а может, и еще больнее.

Девушка забыла про Марту, она все поила его и поила, прижимаясь губами к его лбу и глазам, роняла горячие слезы ему на лицо.

— Все, хватит. А теперь привяжи ему руки к ножкам кровати. Вдвоем нам с ним не справиться, если от боли он очнется. Думаю, что он очень не в себе из-за лихорадки и нам может хорошо достаться.

Катя привязала руки раненого, затем встала у изголовья и обняла его за голову.

— Ты готова? Прикрой ему рот рукой, я режу.

Раненый изогнулся дугой и громко застонал.

— Терпи, милый, терпи… — прошептала Марта, разрезая воспаленную плоть еще глубже до тех пор, пока не выступила отвратительная желтая жидкость. Теперь умелые пальцы женщины нажимали на рану со всей силы и со всех сторон, выдавливая гной. Раненный вскрикивал и стонал. Когда Марта быстро прокрутила в ране ножом, снимая остатки гниющей плоти, он снова застонал и приоткрыл глаза. Марта налила в рану спирта и посмотрела на девушку — та дрожала, как осиновый лист, а по щекам текли слезы.

— Давай щипцы и мужайся, моя птичка, мы уже почти закончили.

Когда раскаленная сталь с шипением прижгла истерзанную плоть, нечеловеческий вопль разорвал ночную тишину. Раненый рывком подскочил на кровати. Веревки на его запястьях затрещали и лопнули. Он открыл глаза и принялся лихорадочно озираться по сторонам. С его губ срывалось рычание раненного зверя. Катя бросилась к нему взяла за руки, поднесла к своему залитому слезами лицу и принялась осыпать поцелуями. Марта насторожилась, не зная, что ожидать от больного. Но тот, казалось, был зачарован, он смотрел обезумевшим взором на молодую девушку. Катя осторожно надавила ему на плечи, заставляя лечь. Он подчинился, но когда она хотела отстраниться, схватил ее за руки.

— Я в Раю, — прохрипел он, — если я вижу тебя! Ты прекрасна, словно ангел… Не уходи, не оставляй меня! Я так долго искал тебя!

И он снова потерял сознание.

Девушка не выдержала — наклонилась и прижалась губами к его лбу.

— Я ухожу, наложи повязки. И будь рядом. Если заражение остановлено, то жар спадет через пару часов, и ему станет лучше.

— А если нет? — тихо спросила девушка.

«Если нет, нам придется думать, как вывозить отсюда труп и остаться незамеченными. Та еще птица этот лейтенант, чай не простолюдин!» — подумала Марта, а вслух сказала:

— Когда это ты начала сомневаться в моих способностях? Будь сильной, все будет хорошо, слышишь?! Ты должна в это верить. Я пойду, приготовлю бульон… Очень скоро твой моряк захочет поесть, вот увидишь. А уж потом я с тобой поговорю!

Она пригрозила Кате кулаком и ушла к себе.


Прошло уже несколько дней, с тех пор, как раненый появился в доме. Его дела шли на поправку. Екатерина Павловна дежурила у его постели день и ночь. Ей удавалось кормить его из ложечки бульоном, положив его голову к себе на колени. Она расчесывала его непослушные кудри, вместе с Мартой меняла ему белье. Брила его отросшую щетину. С тех пор, как он стал чувствовать себя намного лучше, девушка вся светилась от счастья. На ее бледных щеках снова заиграл румянец, она и сама стала с аппетитом поглощать еду, снова стала петь — как когда-то в беззаботном детстве, когда ничего, казалось, не угрожало маленькой княжне.

В усадьбе воцарился покой, только Марте все это совсем не нравилось. Затишье перед страшной бурей — вот что это, — думалось ей. Сколько еще придется страдать ее маленькой золотой птичке, ведь лейтенант должен будет уехать, разбив ей сердце… А еще Потоцкий и свадьба… Ну, вот какого лешего этого офицера принесло именно к ним в дом! Возможно, Катя и забыла бы его… Поистине, неисповедимы пути Господни.


Сергей с трудом разомкнул тяжелые, словно налитые свинцом веки. И приготовился к волне адской боли, но ее не последовало; точнее, она пульсировала где-то очень далеко. Все это время, насколько он помнил, перед его глазами был роскошный резной потолок, светло-голубые занавески, а еще он помнил боль, острую как бритва… Он помнил женское лицо, то и дело всплывающее из красного тумана забытья. Ему казалось, что эта та самая девушка, с корабля, но это, скорее всего, было бредом от тяжелых ран. Откуда ей здесь взяться… Ведь не могла она явиться ему, да еще столь прекрасной, что каждый раз, когда ему чудилось ее лицо, он забывал о боли.

А еще он помнил заботливые мягкие руки, которые меняли ему повязки, ласковые нежные пальчики, перебирающие его волосы. Помнил женский голосок, возносящий то молитвы то рыдания, но все это было в страшном тумане.