Марта с удивлением посмотрела на девушку.

— Но кого можно встретить в монастыре или в тюрьме?

— Там — никого, но на корабле… На корабле был один офицер… Такой честный, благородный!

Марта всплеснула руками.

— Ну, вот, моряка нам только и не хватало!

— Ты ничего не знаешь! Он не просто моряк, он благородный дворянин! Это он помог мне бежать, совершенно бескорыстно. Он поверил тому, что я рассказала, не зная, кто я на самом деле и правду ли говорю. Ты бы знала, какой он, Марта… — Девушка мечтательно закрыла глаза. — Он такой красивый, если бы ты видела какие у него глаза… А губы…

Марта слушала девушку, видела, как затуманился ее взгляд. Она вся светилась изнутри, на бледных щеках выступил румянец.

— Я думаю о нем каждую минуту… Он прекрасен, как бог!

— Все это просто детская влюбленность. Поверь, она со временем проходит. Ты очень скоро о нем забудешь. Посмотри, какая роскошь окружает тебя, и как красив твой будущий муж. Поверь мне, первая любовь — это больше розовые мечты, и они очень быстро исчезнут.

Катя отрицательно покачала головой.

— Думай, как хочешь, Марта. Ты можешь считать это капризом, но я-то знаю, что отныне и навсегда мое сердце, моя душа и мое тело будет принадлежать только этому мужчине. Никогда, слышишь, никогда Потоцкий не прикоснется ко мне! Он знает, что это самое главное условие нашего союза. Если бы он отказался его выполнить, я бы лучше вернулась на каторгу и предпочла смерть!

Марта прижала руки к груди.

— Но ты ведь не знаешь, на что обрекаешь себя, несчастная! Ведь радость женщины — это быть любимой мужчиной, желать его, мечтать, радоваться минуте объятий и плакать при расставании. Носить и рожать его детей. Ты обрекаешь себя на вечное наказание!

Но казалось, девушка не слышала ее. Она мечтательно прикрыла глаза.

— Я знаю, на что иду, Марта. Радоваться минуте объятий — мне выпало это счастье всего на несколько минут и это были самые лучшие минуты в моей жизни. Плакать при расставании — я плакала. Мое сердце залито слезами, но этого никто не видит. Желать… О, да! Я желаю, желаю так сильно, что голова кружится от одной мысли о нем! Носить и рожать детей? Если эти дети от него… Я никогда не смогу его забыть и клянусь Богу или дьяволу, что только он будет первым, кто прикоснется к моему телу! А если нет, то оно так никому и не достанется…

Марта суеверно перекрестилась.

— Замолчи, ненормальная, не богохульствуй! Я не буду с тобой спорить, ибо ты обезумела. Пусть будет так, а время расставит все по своим местам. Хочешь страдать? Страдай дальше и не замечай того счастья, что ходит рядом. Скоро ты предстанешь перед царицей, станешь придворной дамой ее Величества. Твой муж красив, богат, по нему вздыхают многие дамы. А ты мечтай о своем офицере, если хочешь! Уверена, что он и думать о тебе забыл — у них в каждом порту по девке. Ты мне поверь, уж я-то знаю!

Катя сердито посмотрела на Марту. Она знала, что няня, несомненно, права. Нужно жить дальше, идти вперед, а чувства спрятать так глубоко, чтобы о них никто не догадался.

— Покажи мне мою комнату, Марта.

Женщина улыбнулась и радостно пошла вперед, звеня ключами.

— Сейчас ты увидишь самую красивую комнату в доме. Клянусь всеми святыми, что красивей ты не встречала! Зная твой вкус, я сама занималась ее убранством.

Комната действительно поражала своей простотой и вместе с тем — изысканным вкусом. Разукрашенная серебром, и на синем фоне один цвет плавно переходил в другой. На стене висели морские пейзажи, — море Катя любила всем сердцем. Все эти картины были разными, такими непохожими. Вот бурная стихия поглощает истерзанный, разбитый корабль, швыряя его из стороны в сторону, словно игрушку. А вот лагуна, залитая нежно розовым светом заката. А вот спокойное море и небо с солнцем в зените; казалось, две пучины спорят между собой о чистоте своей синевы.

Картины так соответствовали состоянию ее души, созерцание воды и кораблей напоминало ей о самом сокровенном…

Катя обернулась к окну — большому, на всю стену от потолка до самого пола. Оно было прикрыто занавесями из темно-синего бархата. Марта дернула за шнурок, и штора отодвинулась, разделившись на две части. Дневной свет залил комнату, и она показалась еще прекрасней. Посредине красовалась роскошная постель под серебристым балдахином. По левую сторону стоял резной дубовый шкаф, а по правую — секретер с множеством ящичков, с полкой для книг и письменными принадлежностями; напротив кровати красовалось огромное зеркало с маленьким столиком для туалета, и все убранство завершал великолепный персидский ковер ручной работы, такого же синего цвета.

В немом оцепенении от увиденной красоты Катя подошла к окну и ахнула — ее взгляду предстала зеркальная гладь озера. Два белоснежных лебедя скользили по нему в любовном танце.

— И это все — ваше. Ради этого всего можно забыть всех офицеров вместе взятых.

Минута очарования была нарушена. А молодая женщина отпрянула от окна и задернула занавеску.

— Красивая золотая клетка, в которой сидеть мне до конца дней моих!

4 ГЛАВА (Два поручения)

В приемных покоях ее Величества Екатерины Алексеевны было так тихо, словно ни одной живой души здесь не было. Великолепные стены, украшенные лепкой и расписанные золотом, увешаны портретами царей и цариц, а так же родственниками из венценосной семьи. Соколов прохаживался по красной ковровой дорожке, с любопытством разглядывая лица на портретах одно за другим. Ему доводилось бывать здесь и раньше, но дожидаться аудиенции с государыней — никогда. Как долго он добивался этой милости! И наконец — добился. Благоговейная радость от того, что его все же соизволили принять лично, выслушать его просьбу, делало его в собственных глазах исключительным, особенным. Он гордился собой. Лелеял мечту, что Екатерина Алексеевна прислушается к его просьбе о переводе верных друзей в эскадру графа Орлова. Как же он соскучился по ним, по другу и брату, с которыми ранее не разлучался никогда!

В гвардии поначалу его приняли довольно сухо. Молодой новичок, гордец, самоуверенный и не в меру нахальный, он не внушил особого доверия. Но Сергей показал себя на учениях, отличился похвальными грамотами. И заслужил уважение выносливостью, безумной храбростью, фанатической преданностью России. А кроме того участием во всех драках, которые только были, и из которых ему всегда удавалось выйти победителем.

Брат и друг… Если бы не эти двое, он, возможно, вообще сейчас здесь не находился бы, его ждал бы военный трибунал за помощь опасной политической заключенной. Но ему повезло, что они были первыми, кто вошел в его каюту на рассвете. Сергей не принял порошок, что дала ему девушка, он просто сидел за столом с бутылкой вина, уронив голову на руки, и думал о том, что же он на самом деле натворил. Больше всего на свете он боялся, что его верный друг и брат потеряют к нему уважение за его слабость перед женщиной. Сергея мучили сомнения, он был уверен, что беглянка обвела его вокруг пальца. Но, вспоминая ее дивные волосы, ее небесно-голубые глаза, голос, роскошное тело, которого он касался и ласкал, пусть и всего каких-то несколько минут. А губы… Сладкие и мягкие. Нет, он ни о чем не жалел и понимал, что, если повернуть время вспять, он сделал бы тоже самое лишь только за эти последние минуты, за одну только возможность держать ее в объятиях.

Глеб и Андрей сначала долго стучали к нему в дверь, а потом с грохотом вломились в каюту.

— Эй, дружище, мы решили прийти к тебе, раз ты не идешь к нам! — пробасил Андрей и хлопнул Соколова младшего по плечу.

Молодой граф вскочил и воскликнул:

— Арестуйте меня, господа! Несколько часов назад я помог бежать одной из ссыльных.

Оба друга в недоумении переглянулись.

— Вот те на! — Воронов поскреб затылок огромной лапищей.

— Ты что, Серега, совсем рехнулся? — спросил Глеб и сел рядом с братом на койку.

— Не подходите! Выполняйте ваш долг, господа. Я лично освободил ее из-под стражи и спустил шлюпку на воду.

Оба друга в недоумении переглянулись.

— Что-то мы не понимаем… Тебя заставили это сделать?! — спросил Соколов старший.

— Заставили?! О нет, я сделал это по собственной воле! И сделал бы еще раз…

Андрей взмахнул руками.

— Я решительно ничегошеньки не понимаю, черт возьми! Что это ты тут нагородил? Кого отпустил? Зачем? Куда и почему?! Нет, я отказываюсь что-либо понимать!

— А вот я, кажется, понимаю, — сказал Глеб. — По-моему, твой друг и мой брат увлекся одной из заключенных, вот почему он был угрюм и нелюдим все это время. Он разрывался между долгом и чарами этой женщины. И, как я вижу, второе взяло верх. Я прав?

Сергей кивнул головой.

— Я нарушил свой долг. Но самое страшное, что я нисколько об этом не сожалею. Если бы я позволил ей погибнуть там, на каторге, то никогда не простил бы себе этого. Да что и говорить! Я, наверное, совершил бы преступление, чтобы оказаться вместе с ней где угодно…

— Да что ты заладил одно и то же?! Мы ж не шакалы! Мы твои друзья, и к черту долг. Дело хоть того стоило? — Воронов ободряюще улыбнулся Сергею.

— Стоило! Хотя я уверен, что она обвела меня вокруг пальца, но мне наплевать… Я найду эту девчонку, кем бы она ни была!

— Впервые слышу о женщине, способной заставить моего брата забыть обо всем на свете. И я, кажется, знаю, кто она… Золотоволосая фея, русалка с синими глазами, так не похожая на остальных заключенных.

Соколов младший опустил голову.

— Я б ради такой красотки и не такое совершил! — Андрей взъерошил волосы друга. — Мы выкрутимся! Глеб что-нибудь придумает…

— Тихо! Вопрос не в этом, а в том, сколько людей знает о побеге. Еще очень рано, так что, возможно, никому об этом не известно. Ты, Андрей, иди к конвоиру и запугай, обвини его во всем случившемся. Пригрози ему арестом, а потом подойду я и предложу ему выход из положения. А он прост — вырвать страницу из табеля заключенных, а потом можно сказать, что такой и вовсе не было. Конвоир будет молчать, опасаясь за свою шкуру, а женщины и подавно — они своих не выдают, у них особые, неписаные законы.