Вано промолчал. Не говорить же матери, что англичанин безмерно раздражал его все эти месяцы тем, что как будто не понимал, с кем разговаривает. Он не кланялся и не заискивал, и все время смотрел на Вано с каким-то удивленным выражением, словно не понимал, что же делает граф. Терпение молодого человека лопнуло месяц назад, когда англичанин в присутствии Атласова и двух десятков рабочих расхохотался, показывая на плотину, и начал махать руками, жестами показывая, что это не будет работать. Этот иностранный выскочка смеялся над Вано, русским графом! Англичанин даже не понимал, что для графа Печерского он — практически пустое место, даже не пыль под его ногами. И это ничтожество имело наглость высмеивать решения Вано.

Первым желанием молодого человека было немедленно застрелить англичанина, но пистолета под рукой не было, и граф велел Атласову рассчитать иностранца и отправить обратно в Англию. Афанасий Николаевич выполнил приказание барина в тот же день с огромным удовольствием. Он все время боялся, что англичанин, который каждый день знаками втолковывал Атласову, что они все делают неправильно, доберется до графини Саломеи, и денежный дождь иссякнет, как это уже случилось четыре месяца назад. Да к тому же дом управляющего, который занимал англичанин, освобождался, а сам Афанасий Николаевич с удовольствием занял бы его, чтобы уехать из Рощина и хоть немного отдохнуть от своего капризного и высокомерного молодого хозяина.

Атласов в душе смеялся и над молодым графом, и над его красавицей-матерью, задумавшими поиграть в промышленников. Управляющий знал, что сколько бы ни хмурила тонкие брови графиня Саломея, сколько бы ни изображал строгого хозяина ее сынок — все равно человек, который разбирается в тонкостях дела, всегда сможет убедить обоих, что нужно делать так, как выгодно ему. Даже графиня, чувствуя, что дело не чисто, ничего не могла возразить против аргументов управляющего, а мальчик-граф вообще был легкой добычей. Афанасий Николаевич быстро научился манипулировать молодым человеком. Он вскользь высказывал какую-нибудь идею в присутствии Вано, а через пару дней спрашивал у молодого хозяина, что тот думает по этому вопросу. Граф тут же вспоминал разговор с управляющим и с важным видом давал то распоряжение, которого добивался Атласов.

Вот и сегодня, зная, что графиня немного помотает им нервы, а потом, как всегда, оплатит счета, Афанасий Николаевич смиренно стоял перед столом хозяйки. Но он ошибался — в планы Саломеи больше не входила оплата игры ее сына в фабрику. Из денег Косты она уже потратила больше пятидесяти тысяч, они ушли на оплату нового роскошного гардероба для Вано и для нее самой, и в очередной раз провалились в бездонную бочку фабрики. С момента отъезда Косты в Вену прошло уже больше четырех месяцев, графиня ждала возвращения любовника со дня на день, и надеялась сразу же после его приезда отправиться в Санкт-Петербург. А там нужно было еще на что-то жить, пока Вано не вступит в права наследства. Конечно, она планировала еще раз тряхануть запасы Косты, но полной уверенности, что это удастся, у Саломеи не было, поэтому деньги на фабрику она больше давать не собиралась. Только объяснить это нужно было очень тактично. Женщина не забыла вспышку сына четыре месяца назад, и с тех пор искусно обходила все углы в отношениях с Вано.

— Что же, сударь, я поняла ваши доводы, но они меня не убеждают. Я не собираюсь оплачивать ваши многочисленные попытки правильно построить водовод. Поэтому я не дам денег, пока не увижу на бумаге расчет, откуда будет видно, что теперь вы собираетесь все сделать правильно, — заявила Саломея, с ледяным презрением глядя на Атласова, — вы свободны.

— Честь имею, ваше сиятельство, госпожа графиня, господин граф. Позвольте откланяться, — залебезил Атласов, почувствовав, наконец, серьезную угрозу своим планам.

Кланяясь и пятясь, он вышел за дверь, аккуратно прикрыв ее за собой.

«Ну, ничего, барынька — не на того напала. Хочешь бумажку — так уж я нарисую. Все равно ты ничего не понимаешь ни в плотинах, ни в водяных двигателях, — подумал он, — нужно мальчишку в оборот поплотнее взять, и через него на мамашу давить».

В голове управляющего быстро созрел план, как подольститься к Вано и что ему сказать на этот раз. Афанасий Николаевич собирался быстро сварганить бумажку, затребованную графиней, и, подсунув ее Вано, убедить того, что тот сам додумался до нужной конструкции плотины. Цинично собираясь играть на том, что его хозяева ничего не понимают в инженерных сооружениях, Атласов совершенно спокойно относился к тому, что сам тоже ничего в них не понимал. Просто у него были другие цели, никак не связанные с желанием графини, чтобы водяной двигатель, на который она потратила столько денег, наконец, заработал.

Печерские остались одни, и Вано, почувствовав, что сейчас опять начнутся нравоучения, насупился. Но Саломея не собиралась портить отношения с сыном теперь, когда их судьба так круто менялась. Она собиралась ласково пожурить мальчика, и поэтому начала издалека:

— Сынок, эта фабрика вытянула из нас слишком много денег, я уже пожалела, что купила ее, хотя и взяла все имущество за бесценок. Но строительство уже съело все выгоды, я думаю, нужно остановить стройку, и не усугублять ситуацию. Ты, если хочешь, можешь остаться в Рощине — последи за урожаем, лен в этом году хороший, продай его и возьми деньги себе.

Вано уже наигрался в прядильную фабрику. Как только он понял, что деньги не потекут рекой через пару месяцев, а проблемы с пуском производства все умножаются, он потерял к делу всякий интерес, и сейчас с удовольствием бросил бы все эти канительные занятия, если бы смог сохранить свою свободу и гордость. Но мать отлично помнила все его обещания засыпать их золотом от продажи льняных нитей. Хотя, похоже, что Саломея была настроена миролюбиво и собиралась прикрыть строительство не потому, что Вано неправильно вел дела, а потому, что это было просто невыгодно семье. Такой вариант был очень заманчивым, да еще мать фактически отдавала ему Рощино. Вот если бы она его подарила, чтобы имение можно было продать! Но лучше уж немногое, чем совсем ничего, получить деньги от продажи урожая льна и Раю вместо головной боли от строительства фабрики — было совсем неплохо. Оценив предложение матери, Вано улыбнулся и сказал:

— Если вы считаете, что для семьи так будет выгоднее, давайте остановимся. Можно даже поискать покупателя на фабрику или отдельно на станки. Хотите, я этим займусь?

Саломея этого, конечно, не хотела, покупать и продавать могла только она сама, но, решив, что все равно они уедут раньше, чем Вано начнет таскать к ней покупателей, женщина ласково улыбнулась и похвалила:

— Отличная идея, сынок, у тебя блестящий ум, да и образование прекрасное, недаром оно стоило таких бешеных денег. Я уже сейчас восхищаюсь тобой, а через пару лет тобой будет восхищаться и Санкт-Петербург, а может быть, и вся Россия.

Вано изумленно воззрился на мать — она ничего не говорила ему о своих планах отправить его в столицу. Но эта перспектива мгновенно захватила все его существо. Столица! Это было что-то далекое и прекрасное, где роскошные женщины улыбались красавцам-офицерам, только что вернувшимся с полей сражений. Мундиры героев сверкали орденами и лентами, а дамы сами добивались лестного внимания этих полубогов. Как бы Вано хотел стать одним из этих небожителей!.. В деревне, где он провел всю жизнь, у него не было ни друзей, ни возлюбленной. В Пересветово соседи не ездили, а их с матерью никуда не приглашали. Раньше молодой человек не задумывался, почему они так живут, считая такую жизнь естественной, но недавно узнал правду от Раи. Дворовые рассказывали, будто граф Печерский много лет назад прислал во все соседние имения, в том числе и прежним хозяевам Рощина, письма, прося не посещать его жену и не принимать ее у себя. Что же такое могла мать сделать отцу, что он так обозлился на нее, и даже его, своего сына, отказывался видеть? И понадеявшись на доброе расположение духа матери, молодой человек задал мучивший его вопрос:

— Матушка, я давно хотел спросить вас: почему отец никогда не приезжал сюда, а нам не разрешал приехать к нему?

Саломея всегда гордилась своей выдержкой, и сейчас, чтобы выдержать удар, нанесенный сыном, та понадобилась ей полностью. Женщина помолчала, но собралась с мыслями и сказала:

— У твоего отца был плохой советчик, это — кузен его второй жены, действительный статский советник Вольский. Человек он умный и очень хитрый, а влияние, которое он имел на графа, было огромным. Вольский оболгал меня, я не хочу даже повторять ту ложь, которой он меня выпачкал, но граф поверил кузену, а не жене. Но теперь твой отец лежит в могиле, давай оставим ему его заблуждения, а сами будем жить дальше.

— Но ты не сказала мне, что отец умер. Когда это случилось? — изумился Вано.

— Он умер около четырех месяцев назад, а не сказала я тебе ничего, поскольку твой брат Михаил находится на конгрессе в Вене, и пока дела по наследству между нами не урегулированы, я не хотела тебя волновать.

— По какому наследству? — насторожился Вано, — ты хочешь сказать, что нам причитается наследство?

— Я пока не знаю, что написано в завещании твоего отца, это знает твой брат, поэтому нам нужно дождаться его возвращения, тогда и будет видно.

Почувствовав, что ступает на зыбкую почву, и боясь, что может сболтнуть лишнее, Саломея постаралась свернуть разговор. Она сослалась на то, что ее ждут на конюшне, где должна жеребиться племенная кобыла, поцеловала сына в лоб и вышла из кабинета. А Вано, переполненный чувствами, пошел в свою комнату и упал на кровать. Он представлял себя в гусарском мундире, гуляющим по бальной зале. Томные взгляды красавиц, которые ему мерещились, обещали молодому человеку неземное блаженство. И эта мечта была осуществимой. Он получит наследство и, наконец, поедет в столицу! Поедет один — он не позволит матери вновь лишить себя общения с женщинами. Больше она никогда не будет диктовать ему, что делать. Он — мужчина, а она — только женщина, и чтобы она о себе ни думала, ее власти над сыном пришел конец.