Полли знала в лицо всех кэбмэнов, приезжающих к разъезду после спектаклей, всех карманников, промышляющих в толпе, всех торговок цветами и сладостями, а также всех артистов, выходивших через служебный вход театра, и все они знали ее. Полли здесь любили, она не жалела для людей доброго слова, угощала апельсинами других торговок и уличных детишек, промышляющих воровством, поэтому и ей все всегда помогали, а после разъезда кэбмены часто подвозили ее до узенького переулка, сбегающего к Темзе, где стоял ее дом.

В вечер перед Рождеством спектакля не было, но на площади перед театром уже два дня как сама собой организовалась маленькая ярмарка. Из окрестных деревень привезли гусей, овощи, жирные сливки, сметану и масло. Кухарки из богатых домов и простые горожане делали закупки к праздничному столу, и апельсины Полли были нарасхват. Женщина продала свой товар и отошла к служебному входу театра, чтобы в тени подъезда без помех пересчитать выручку, когда заметила на узкой улочке, выходящей к Ковент-Гарден, бредущую ей навстречу молодую девушку.

Сказать, что девушка выглядела странно, было бы слишком слабым определением. Она была простоволосой, и даже непричесанной. Длинные, светлые как лунь волосы, выбившись из остатков прически, свисали с головы девушки растрепанными прядями, доходившими до поясницы. Лицо незнакомки было совершенно бескровным, а глаза полузакрыты. Похоже, что она была довольно миловидной, но понять это сейчас, глядя на трагическую маску, в которую превратилось это юное лицо, было сложно. На одном плече девушки болталась испачканная ротонда, крытая черным бархатом, из-под которой выглядывало темно-коричневое бархатное платье.

«Бедняжка, что с ней случилось? — подумала Полли, — наверное, ужасное несчастье, ведь на ней лица нет».

Полли засунула деньги за пазуху и перебросила ремень, так, чтобы лоток свободно повис на спине. Девушка приближалась, ее походка была неровной, и шла она зигзагами. Не дойдя нескольких шагов до подъезда, в тени которого стояла торговка апельсинами, девушка поскользнулась, наступив на подмерзшую лужу, и упала. Доброе сердце Полли не позволило ей и на этот раз остаться в стороне. Она бросилась вперед и подбежала к неподвижно лежащей на земле девушке.

Глаза незнакомки были закрыты, а на затылке запеклась кровь.

«Она разбила голову, — догадалась Полли, — не понятно только, сейчас или раньше».

В любом случае — оставить девушку на улице она не могла. Женщина взяла незнакомку за руки и потащила ее в тень театрального подъезда. Положив девушку на ступеньки, торговка выбежала на площадь перед театром. Кэбмэны разъехались, только старик Джек терпеливо ждал седоков.

— Джек, довези меня до дома, — попросила Полли, — только подъезжай к служебному подъезду.

— Как хочешь, — согласился кэбмен, открыл перед Полли дверь и, посадив женщину в экипаж, завернул за угол.

Полли распахнула дверцу и подбежала к девушке, лежащей на ступеньках. Джек спрыгнул со своего места на запятках экипажа и, держа вожжи в руках, тоже подошел к лежащей.

— Ох, что с ней такое? — удивился он, глядя на бескровное лицо с разметавшимися по мокрым ступеням светлыми волосами.

— Не знаю, она почти дошла сюда, потом поскользнулась и упала, а теперь лежит без сознания, — объяснила старику Полли. — Повезем ее ко мне домой, там бедняжка, по крайней мере, будет в безопасности. Не могу же я бросить это юное создание на ночной улице в сочельник. Бог никогда мне этого не простит.

— Да уж, — согласился Джек, — это будет слишком большой грех.

Он взял девушку за плечи, а Полли подхватила ее ноги, и они понесли незнакомку к кэбу. Положив девушку на сиденье, торговка пристроилась в ее ногах и закрыла дверь. Джек щелкнул кнутом, и экипаж покатил в сторону порта. Когда он остановился перед маленьким темно-красным домиком с узкими окнами и решетчатыми ставнями, где жила Полли, кэбмэн спустился и помог женщине внести незнакомку в дом. Они положили девушку на топчан в большой комнате с закопченным очагом, служившей хозяйке и спальней, и кухней. Полли протянула Джеку монету.

— Нет, я не возьму денег, — отказался тот, — в сочельник все должны делать добрые дела. Пусть выздоравливает, потом расскажешь, что с ней было.

Кэбмэн попрощался и вышел, оставив Полли наедине с девушкой. Женщина взялась разжигать огонь. Скоро комната осветилась веселым пламенем, и приятное тепло стало разгонять привычную сырость, тянувшую с Темзы. Полли подошла к незнакомке. Нужно было раздеть и осмотреть ее, понять, почему она до сих пор не приходит в себя. Хозяйка потянула с плеч девушки ротонду и увидела, что та изнутри подбита соболем. Кем бы ни была незнакомка, она явно была из богатой семьи. Полли аккуратно сложила ротонду на стул и начала раздевать девушку. Она долго возилась с бархатным платьем, застежка которого находилась на спине, но потом дело пошло быстрее. Наконец, женщина раздела незнакомку и стала осматривать ее тело, прощупывая кости. На белоснежной коже девушки не было видно никаких ран, кости тоже были целы, но ее руки и ноги были ледяными. Полли натянула на худенькое тело рубашку и укрыла незнакомку одеялом, положив сверху ротонду.

Оставалось осмотреть рану на голове. Полли осторожно приподняла голову девушки. Из-под светлых волос сочилась густая темная кровь. Ее было немного, но она не останавливалась, уже испачкав подушку и стекая по шее девушки.

— Боже мой! — ужаснулась Полли, — да ведь она может и умереть.

Завернувшись в шаль, она побежала на соседнюю улицу, где жил спившийся доктор, когда-то имевший большую практику в аристократическом районе Лондона, а теперь лечивший бедноту за кусок пирога или пару яиц.

— Доктор, — воскликнула она, врываясь в маленькую комнату, где бывший врач готовился в одиночестве отпраздновать Рождество, — пойдемте скорее, молодая девушка умирает.

— Какая девушка? — неохотно протянул тот, — все приличные люди сейчас за стол садятся, а у тебя девушки умирают.

— Пожалуйста, я заплачу серебром, — взмолилась Полли.

Это явилось решающим аргументом. Доктор вздохнул и отправился вслед за женщиной в ее дом. Увидев больную, лежащую без сознания в комнате, освещенной только светом камина, он велел зажечь свечу и держать ее над головой девушки. Полли зажгла свечу и, следуя указаниям доктора, взяла больную за плечи и посадила, прижав головой к своей груди.

— Да, рана неприятная, — протянул доктор, раздвинув пропитанные запекшейся кровью волосы. — Придется обрабатывать и зашивать.

Он достал из кармана старого пальто такой же потрепанный футляр с хирургическими инструментами и бутылку виски. Велев Полли нагреть много горячей воды и нарвать чистых тряпок на бинты, сам взял из футляра ножницы и начал осторожно срезать волосы вокруг места, откуда сочилась кровь. Наконец показалась длинная рана в основании черепа девушки.

— Ну, твоей подруге повезло: что бы на нее ни упало, оно соскользнуло, и похоже, ее голова была закрыта чем-то, что смягчило удар. Скорее всего, это была ротонда, проверь мех, если найдешь кровь, значит, так оно и есть, — сказал доктор.

Полли отвернула края ротонды мехом вверх и увидела на поле следы крови.

— Ну, видишь, кое-что я еще соображаю, — довольно констатировал доктор.

Они перенесли девушку на стол. Доктор обмыл инструменты в виски, а тряпкой, смоченной в том же напитке, обмыл кровь с головы пострадавшей, перекрестился и начал осторожно исследовать повреждения. Кость была рассечена, но, слава богу, не раздроблена. Доктор с облегчением вздохнул и стал зашивать рану. Через полчаса все было кончено. Они вдвоем перенесли девушку на топчан, положив на бок, так, чтобы рана не касалась подушки.

— Ну, а теперь ее жизнь в руках Божьих, — вздохнул доктор, — я сделал, что мог, дай ей Бог удачи, все должно получиться.

Полли протянула ему серебряную монету, но врач устало отмахнулся.

— В ночь перед Рождеством все должны делать добрые дела, ты ее подобрала, а я прооперировал, — философски заметил он, — пусть поправляется.

Он собрал свои инструменты и початую бутылку виски, простился с Полли и ушел к себе. Женщина пододвинула стул к постели несчастной девушки и села у ее изголовья. Бедняжке было не больше шестнадцати лет, Полли была немногим старше, когда родила своих покойных сыновей. Может быть, Бог послал ей эту девушку, чтобы она выходила ее и заботилась о бедняжке, как о своей дочери. Женщина представила, что перед ней лежит ее выросшая девочка, когда-то не прожившая и нескольких минут. Сегодня в мир пришло Рождество, и, может быть, это — главный подарок в ее жизни. Она посмотрела в бледное лицо с закрытыми глазами, и поверила в чудо.


Усталая Полли поднялась со стула, на котором провела почти две недели. Следовало хотя бы заварить себе чаю. Есть женщине совсем не хотелось, аппетит ушел вместе с последними силами. Полли чувствовала, что если девочка, как она привыкла называть незнакомую девушку, умиравшую в ее доме, не придет в себя еще пару дней, то она сама ляжет рядом с ней на старенький топчан и уснет навсегда.

Незнакомка так и не открыла глаз. Сразу после операции она лежала как мертвая, с ледяными руками и ногами, и только чуть слышное дыхание подсказывало чуткому уху, что девушка жива. Но на следующий день все изменилось: тело бедняжки запылало в жару, дыхание сделалось хриплым, а потом начался бред. Больная то лежала тихо, а то начинала выкрикивать бессвязные фразы, начало и конец которых то ли тонули в черном тумане ее кошмаров, то ли просто не были слышны. Понять хоть что-нибудь из слов девушки Полли не могла, но зато запомнила имя, которое больная повторяла беспрестанно — Кассандра.

«Видно, ее так зовут, — догадалась Полли, — красивое имя».

Доктор, прооперировавший девушку, заходил несколько раз. Полли даже не звала его, он приходил сам и денег за визиты не брал. Врач сказал женщине то, что она уже и так поняла сама: девушку треплет лихорадка. Но причины болезни он назвать не мог, возможно, что она простудилась, лежа на мерзлой земле у Ковент-Гарден, а может быть, дело было в ране. Доктор посоветовал Полли обтирать девушку, снимая жар, и класть холодные компрессы на ее лоб.