– Вам холодно! – воскликнула Джиллиан. – Позвольте, я принесу плащ.

Смотревшие на него глаза были черными бездонными омутами любви. В мягком изгибе губ была такая сладость.

– Нет, – прошептал Адам, прижав ее покрепче, и поцеловал ее волосы. – Мне не холодно. Останься со мной.

Это было полным безумием – мусолить такие мысли, не только потому, что Джиллиан такая красивая и нежная, но и по гораздо более практичным соображениям. Что бы Джиллиан ни чувствовала по отношению к нему – любила его или только притворялась, не могло быть сомнений, что она твердо решила самостоятельно править своими землями. Ее деятельность за неделю его отсутствия – помощь крепостным, судебные разбирательства их споров, поддержка Олберика в захвате вражеского корабля, на который он не решился бы по своей инициативе, – подтверждала это. Другим обстоятельством, которое доказывало также и то, что она не желала зла Адаму, было ее настойчивое желание лично отправиться требовать верности от вассалов и ее совет насчет обхождения с сэром Ричардом. Это была мудрая и здравая мысль. Если что-нибудь и может убедить сэра Ричарда добровольно принять ее власть над собой, а также признать короля Генриха законным монархом, за которого он должен сражаться, так это предложение Джиллиан.

– Да, – произнес Адам, отпустив губы Джиллиан, – ты права со всех сторон. Мы поедем с сотней воинов и предложим сэру Ричарду выехать с таким же по численности отрядом поговорить с нами. Тем более что в его замке, надеюсь, и не может быть намного больше людей.

– Я не стала бы рассчитывать на это, – предостерегла Джиллиан. – Если он знает, что Тарринг три недели назад был осажден и сдался, у него хватило времени призвать и нанять подкрепление.

– Это не имеет значения, – уверил ее Адам, улыбнувшись. Это предупреждение явно свидетельствовало, что она печется не о своей, а о его безопасности. Самое худшее, что могло бы случиться с ней, если сэр Ричард атакует их и возьмет ее в плен, было то, что он станет править землями от ее имени. Вассал не может желать нанести Джиллиан физический ущерб. – Я завтра разведаю местность и выберу такое место для переговоров, откуда мы сможем вовремя заметить, что сэр Ричард ведет за собой больше людей. Если он сделает это, мы просто уйдем. У него не может быть достаточно сил, чтобы полностью разгромить нас, сколько бы людей он ни нанял, и…

Огонек в глазах Адама и звенящая бодрость его голоса выдали его с головой. Адам нисколько не возражал бы, если бы сэр Ричард решил сражаться. Он предпочел бы сражение мирной сдаче. Джиллиан была в отчаянии. Мужчины такие странные. Даже Адаму, который был так мил с ней, нравилось сражаться. Если она не будет осторожной, Адам способен превратно истолковать какие-нибудь слова или поступки сэра Ричарда, чтобы иметь повод порезвиться в бою.

– Но, милорд, – поспешно вмешалась Джиллиан, прежде чем Адам мог внушить себе, что замышляется какое-то предательство, – я сказала это только потому… потому, что я полная дура и боюсь даже того, что, знаю, никогда не случится. Сэр Ричард действительно показался мне исключительно добрым и честным человеком. Я не думаю, что он способен на какую-то непорядочность.

Сбитый в своем полете фантазии, Адам сначала немного рассердился, но спустя мгновение рассмеялся над самим собой. Катберт тоже четко описал сэра Ричарда как хорошего хозяина и честного человека. В самом деле, с таким вассалом лучше, гораздо лучше договориться полюбовно, а не заставлять его силой оружия. Если он добровольно присягнет Джиллиан, то поможет повлиять на остальных вассалов и кастелянов. Даже если они не договорятся, он, зная замки и характеры остальных вассалов, может оказаться полезным в деле их подчинения.

– Ладно, – согласился Адам. – Мы попробуем договориться с помощью мягких слов и рассудка. Ты всегда своего добиваешься. А теперь вознагради меня за уступчивость…

– О, конечно! – воскликнула Джиллиан, спрыгивая с колен Адама. – Я устрою пир, достойный великого повелителя множества богатых земель. Посмотрите, как уже стемнело, милорд. Обед, наверное, готов.

– Я думал вовсе не об обеде, – возразил Адам, улыбаясь. Он действительно был голоден и понимал, что Джиллиан нарочно дразнит его разговорами о еде. Для любви у них еще будет много времени.

14

В лагере французского принца Людовика отношения между англичанами и французами обострялись с каждым днем. Напряжение еще более усилилось после проведенной защитниками замка атаки против сил сэра Вильяма де Мандевилля. Был нанесен очень большой урон, разграблены запасы и даже захвачено боевое знамя. Сэр Вильям зло сетовал на то, что располагавшиеся по соседству французские войска не сделали ни малейшей попытки прийти ему на помощь.

Вместо того чтобы умиротворить сэра Вильяма, сказав, что предводителя французского отряда не было на месте, а солдаты не решались действовать на свой страх и риск, граф Перш – высшее должностное лицо при дворе Людовика, которому следовало бы быть поосмотрительнее, обвинил в предательстве самого сэра Вильяма за то, что тот прохлопал нападение и недостаточно мужественно оборонялся. В первом из обвинений вполне могла быть доля правды, но второе было совершенно несправедливым. Люди сэра Вильяма были атакованы в тот момент, когда расчищали местность, расставляли палатки, огораживали стойла для лошадей и выполняли остальные работы, связанные с созданием нормального лагеря. Они были заняты работой, перемещались туда-сюда. Если учесть, что их захватили врасплох, когда они находились в очень невыгодном положении, то их оборону следовало назвать мужественной, хотя и не очень успешной.

К несчастью для гармонии взаимоотношений между сторонниками Людовика, скоро дело стало выглядеть так, словно поспешное обвинение графа Перша было вполне обоснованным. Позже, в тот же день, когда французские рыцари сели обедать, на них налетел большой вооруженный отряд под боевым штандартом сэра Вильяма де Мандевилля. Однако урон, нанесенный этим вторым нападением, оказался меньшим, чем рассчитывали воины из гарнизона Беркхемпстеда. Далекие от того, чтобы считать людей сэра Вильяма своими союзниками, французы схватились за оружие, как только завидели флаг, и тем самым спаслись от серьезных потерь.

Они не могли открыто обвинить де Мандевилля в нападении на них, поскольку он уже раньше пожаловался на потерю знамени, но среди французов укрепилось подозрение, что он мог быть как-то связан со всем этим. Если это было не так, говорили они друг другу, почему он не предостерег их, когда увидел людей, несших его знамя? То, что он мог и не видеть вышедших из замка людей, что они могли поначалу прятать знамя или что, справедливо озлобившись, сэр Вильям мог просто желать французам самим побывать в яме, которую они вырыли для него, – ни одна из этих возможностей в расчет не принималась. Один из французов, раздраженный топотом табуна лошадей, злобно заметил, что не удивился бы, обнаружив, что сэр Вильям потворствовал нападению на них. Или даже, внес свою лепту Осберт, все это могло быть заговором, организованным сэром Вильямом, чтобы мнимым нападением на собственный лагерь пополнить личное достояние за французский счет.

В ту минуту никто особо не откликнулся на такую идею, поскольку поведение Осберта во время нападения внушило большинству его соратников искреннее отвращение к общению с ним. Он был слишком самодоволен, полагая, что никто не заметит его трусости в трудных ситуациях, но сплетни о его действиях во время штурма Хертфорда уже перекинулись с простых солдат на их командиров, а последние события окончательно убедили всех в справедливости таких слухов. Никто не хотел бы иметь Осберта своим соседом или прикрытием в предстоящей битве. Тем не менее, его замечание начали повторять тут и там с лукавым подмигиванием, и зерна недоверия, посеянные между английскими и французскими отрядами, получили хорошую подпитку.

Излишне говорить, что эта ситуация нисколько не улучшилась, когда из Льюиса и Непа пришли сообщения об отряде грабителей, пользовавшихся боевым кличем «Данмоу». Французские лорды, получившие в свое владение эти замки, отправились с жалобой к принцу.

– Это странно, – сказал Людовик. – Фиц-Уолтер здесь, и вроде бы все люди при нем, во всяком случае, большой отряд не исчезал. Кроме того, у него нет интересов в той части страны.

Это было действительно странно. Если люди Фиц-Уолтера имели какое-то дело в Сассексе, почему они просто не представились и не потребовали гостеприимства? Они были союзниками, и их приняли бы. Нет, это чепуха. Если же Фиц-Уолтер хотел сохранить свой интерес к этому району в тайне, он запретил бы своим людям возвещать о себе в каждом замке. Но тогда они, безусловно, не стали бы использовать боевой клич «Данмоу». Даже англичане не могут быть так глупы! Если только… Это могла быть далеко не глупость, особенно если Фиц-Уолтер на это и рассчитывал: как подумал поначалу и сам Людовик, люди решат, что такая глупость невозможна. За Фиц-Уолтером, сказал себе принц, стоит понаблюдать очень внимательно.

Людовика начинало беспокоить стремительно нараставшее недовольство английских баронов. Он еще не был готов изменить свою политику, заключавшуюся в том, чтобы не давать им в руки никакой власти, но считал, что было бы в высшей степени неразумно усиливать их враждебность какими-либо знаками пренебрежения. Нужно что-то сделать, чтобы одновременно умиротворить Фиц-Уолтера и выяснить, действительно ли он как-то связан с событиями в Сассексе.

Ничего определенного не приходило в голову Людовика, пока ему не представили еще одну жалобу, касавшуюся безобразий, совершаемых людьми Осберта де Серей. Людовик не сразу смог вспомнить, кто такой Осберт, но вскоре имя де Серей всплыло в его памяти в связи с Таррингом, который располагался в нескольких милях от Льюиса. Поскольку трусость Осберта стала уже в лагере притчей во языцех, Людовик знал, что в бою этот человек бесполезен. Он сможет использовать его в другой роли и одновременно избавиться от его людей, которые только подрывали дисциплину в лагере. Поскольку Осберт знает местность вокруг Льюиса, он может отправиться туда и выяснить, кто все-таки нападал на фермы и пытался взвалить вину на Фиц-Уолтера.