– Мы не слишком скромны, – вздохнул Адам, когда миска опустела, и он тоже, наконец, расслышал голоса.

– Думаю, уже поздно думать об этом, милорд, – весело ответила Джиллиан.

Где-то в глубине души она понимала, что ей когда-нибудь придется расплачиваться за эту острую радость столь же острой болью, но ей не хотелось думать об этом. Никакие дурные предчувствия не должны погасить ни одной искры ее нынешнего счастья. Джиллиан не упустит ни единой капли наслаждения, пока несчастье не обрушится на нее.

– Вот как? Что ж, если ты довольна, – заметил Адам, – и мне жаловаться не на что, – он усадил ее поудобнее на своих коленях. – Теперь пора заняться делом. Задумывалась ли ты над тем, как мы будем убеждать вассалов подчиняться тебе?

– У меня не было времени думать об этом, – возразила Джиллиан и вкратце рассказала Адаму о событиях минувшей недели. – За всеми этими проблемами, когда овца Джозефа загадила колодец Мэри или когда Джон упал в канаву Генри и при этом раздавил курицу и сломал ногу и возник спор, должен ли платить Джон за погибшую курицу, или Генри за сломанную ногу, у меня не было времени присматривать за работой служанок, не говоря уже о том, чтобы думать.

Адам пожал плечами.

– Если ты будешь хорошей и мудрой хозяйкой, народ станет осаждать тебя. Твоя ошибка, без сомнения, в том, что ты стремишься в первую очередь к справедливости. Если бы ты приказала обезглавить обоих жалобщиков, то, уверен, никогда больше не услышала бы подобных жалоб.

– Наверное, ты прав. Это просто поразительно, насколько спокойными становятся люди без голов, но в таком случае, к сожалению, они становятся и слишком медлительными в работе, – язвительно ответила Джиллиан, и Адам расхохотался.

– Будем надеяться, ты соберешь неплохой урожай в уплату за свои хлопоты, – Адам почти ожидал резкого «Мог бы быть и лучше», но Джиллиан только улыбнулась. Адаму нравилось, что манера ее была гораздо мягче, чем у его матери, хотя и не сомневался, что она рассчитывала получить хотя бы косвенную прибыль от своих стараний. – Но сейчас тебе следует подумать о более масштабных вещах, – напомнил он.

– Мне в голову приходит только одно, – неторопливо проговорила Джиллиан. – После отъезда Саэра здесь был сэр Ричард из Глинда, и я говорила ему о своих страхах перед Осбертом. Я умоляла его приезжать еще или попросить приезжать кого-нибудь из людей Гилберта. Он сказал, что уезжает к дочери, которая собиралась родить, но, должно быть, написал остальным о моей просьбе, потому что потом приезжал сэр Филипп из Лейт-Хилла. Перед отъездом сэр Филипп сказал мне, что сэр Эндрю тоже собирался нанести визит, но сэр Эндрю так и не приехал.

– Возможно, ему помешали какие-то личные дела.

– Да, может быть, но я так не думаю, – Джиллиан от напряжения мысли наморщила лоб. Она никогда прежде не задумывалась о подобных вещах, но Адам ждал от нее этого, и она должна постараться. Необходимость обострила ее мыслительные способности. – Я думаю вот что: либо сэр Ричард вернулся домой и собирался приехать сюда опять – Глинд всего в пяти-шести милях отсюда, но кто-то ему сообщил, что замок захвачен, либо он сам увидел осаду и ретировался, пока его не заметили, либо то же самое произошло с сэром Эндрю. Так или иначе, я уверена, что люди Невилля знают, что Тарринг захвачен, только, может быть, не знают, кем.

Адам, поразмыслив, кивнул.

– Думаю, ты наверняка права, и известие об этом распространилось. В таком случае никаких хитростей не нужно. Чего ты хотела бы? Может, мне следует отправиться в Глинд, сказать, что ты согласилась стать моим вассалом, и призвать сюда сэра Ричарда исполнять свой долг, раз Невилль сделал тебя своей наследницей? Если я ничего не скажу о… об этом насильственном браке…

Джиллиан вздрогнула в руках Адама, и он прижал ее к себе крепче, довольный этим свидетельством ее отвращения.

Однако он неправильно понял ее реакцию. Как ни сильна была ненависть Джиллиан к Осберту, это было ничто в сравнении с ужасной мыслью, что Адам будет штурмовать замок сэра Ричарда. Она ничего не знала о мощи Глинда, но боялась бы за Адама, даже если бы речь шла о штурме крестьянской хижины из глины. Но она уже понимала, что не должна говорить Адаму об опасности этого предприятия. Из многочисленных бесед с Олбериком ей было ясно, что вернейший путь заставить Адама сделать что-нибудь – сказать ему, как это трудно и опасно. Предостережение Адам всегда воспринимал с подозрением.

Кроме того, в голову Джиллиан всю ее жизнь вдалбливалась мысль, что для женщины нет более верного пути быть битой, как наставлять мужчину, что ему надлежит или не надлежит делать. Она не думала об этом сознательно – она уже больше вообще не думала, что Адам может побить ее. Тем более, что с радостью снесла бы побои, лишь бы удержать его в Тарринге. Она просто не могла ответить на его вопрос прямо и сказать: «Я хотела бы, чтобы вы вообще забыли обо всем этом деле с людьми Невилля. Пусть живут, как хотят. Останьтесь здесь, возле меня». И все-таки она должна как-то помешать Адаму ввязаться в бой.

– Я уверена, что вы знаете все это лучше меня, – умиротворяющим тоном произнесла Джиллиан, – но, милорд, разве вас не рассердило бы, если бы кто-то пришел к вам с армией и приказал сделать что-то, даже если бы это что-то вам самому казалось нужным сделать?

Честность не позволила Адаму гордо ответить, что, как ему кажется, у него хватает здравого смысла не отрезать собственный нос, чтобы досадить своему лицу. Он признался, что мог бы, конечно, возразить против такого обхождения.

– И это так близко, всего лишь пять миль, – намекнула Джиллиан.

– Ты предлагаешь мне отправиться туда в одиночку и…

– Нет! – тут же воскликнула Джиллиан, представив себе своего любимого в плену, под пытками, хотя у нее были все основания считать сэра Ричарда добрым и порядочным человеком. Она чуть не сказала, что она поедет одна, но вовремя сообразила, что такое предложение было бы чудовищным оскорблением гордости Адама. – Мы должны взять достаточно людей, чтобы быть уверенными, что сэр Ричард не сможет безнаказанно атаковать нас, хотя я думаю, что он в любом случае не стал бы делать этого, но не очень много, чтобы он увидел в нас угрозу. А мы…

– Мы? – переспросил Адам.

– Но, милорд, – в отчаянии взмолилась Джиллиан, уверенная, что, если поедет с ним, то сумеет сделать что-нибудь, чтобы не дать им столкнуться друг с другом в безрассудном противоборстве, – он все-таки по закону мой вассал… если не Осберта…

– Так ты думаешь, – с жаром начал Адам, – что я намерен…

Он не договорил, тут же сообразив, что она права. Что бы он там ни намеревался сделать, если она не поедет с ним и не примет вассальную присягу лично, она так и останется пустым местом, или же тот вассал вообще откажется присягать, что будет вполне справедливо.

– Я знаю, что любое ваше намерение направлено мне во благо! – воскликнула Джиллиан. – Я только…

– Нет, ты абсолютно права, – сухо прервал ее Адам, а затем, увидев в ее глазах заблестевшие слезы, рассмеялся и поцеловал ее. – Ты права, а я идиот. Если мы сделаем, как ты говоришь, вполне может случиться, что сэр Ричард охотно подтвердит верность тебе, обещанную на твоей свадьбе, без какого-либо принуждения. Но остается проблема – де Серей. Если мы скроем существование второго контракта…

– Нет, нет, – твердо произнесла Джиллиан. – Я думаю, что все это еще больше убедит сэра Ричарда дать клятву мне или вам. Он ненавидит Осберта. Мы не только должны рассказать ему все, но я еще и покажу ему договор. Мы должны доказать, что Гилберт умер до того, как вы вошли в Тарринг.

– Доказать, что Гилберт умер! – взревел Адам. – Ты думаешь, я способен причинить зло несчастному безумному калеке?

– Господин мой! – воскликнула Джиллиан, закрывая лицо руками. – Я-то знаю, что нет. Никто не мог быть более великодушным к беспомощности. Вы даже не наказываете меня, когда я заслуживаю этого своей глупостью или легкомыслием. Но откуда об этом знать сэру Ричарду?

– Никакой честный человек не додумается до такого, – сказал Адам все еще высокомерным тоном, но уже помягче.

– Может, и нет, но знать точно сэр Ричард не может, и… вы должны признать, что это было бы большим искушением даже для далеко не изверга. Гилберт был несчастным созданием. Любой человек способен убедить себя, что смерть была бы для бедняги благословенным избавлением. Не знаю, как в Англии, но во Франции я слышала немало историй о том, как богатые вдовы выходили замуж за убийц их мужей.

– В Англии это тоже бывает, – сдавленно ответил Адам, – но я же не женился на тебе.

Джиллиан отвернулась, словно получив пощечину, и Адам пожалел, что распустил язык. Его следующим порывом было уверить ее, что он полон желания исправить это положение, как только она станет вдовой, какие бы подозрения это ни возбудило в мозгу сэра Ричарда, но его собственная подозрительность вдруг схватила его за горло и заставила замолчать. Если бы она заплакала, он был бы побежден, несмотря ни на какие сомнения. Однако Джиллиан никогда и не питала ни малейших надежд, что Адам женится на ней, и быстро оправилась от нанесенной его словами обиды.

– Вы должны поступать так, как вам нравится, милорд, – спокойно сказала она. – Я почти ничего не знаю. И заговорила только потому, что вы попросили меня сказать, что я думаю, а мой долг слушаться вас.

Адам не верил своим ушам. В голосе Джиллиан не было и следа сарказма, злобы или гнева, и когда она опять повернулась к нему, лицо ее полностью подтверждало интонацию. Она выглядела чуть обеспокоенной, но вовсе не сердитой. Либо Джиллиан действительно была самой кроткой из когда-либо рождавшихся женщин, либо он не настолько ее интересовал, чтобы сердиться по такому поводу. Адам почувствовал, что покрывается холодным потом. Странно! Она была так внимательна к его маленькой ране, и такой страстной в постели, так безрассудно бросилась встретить его, когда он приехал, и взбесила его коня. Неужели Джиллиан надеется, что какой-нибудь шальной удар убьет или искалечит его? Адам невольно вздрогнул. Неужели она избавилась от одного калеки-мужа «ради его же блага», а теперь планировала таким же образом избавиться от своего покорителя?