К счастью, он больше не задавал вопросов. Мужчины отошли к кладбищенской стене, под зеленый навес, установленный там от непогоды. Меир стала бродить среди могил. Она увидела крошечный камень с простой надписью: «Жозефина, 7 месяцев». Она попыталась представить, как сложно было европейским женщинам растить детей так далеко от дома, в этом чужом месте, как часто их молитвы оставались неуслышанными.

Она подошла к небольшой группе надгробий. На каждом было высечено валлийское имя. Здесь лежали Уильямсы, Томасы, Джонсы, которые могли принадлежать к пресвитерианской миссии. Меир достала блокнот и переписала имена и даты. Когда появится возможность, она почитает о них в «Надежде и славе Господа». На одном надгробии была надпись на валлийском. Совсем недавно Меир видела такую же на могиле рядом с могилами мамы и папы. Hedd perffaith hedd. Безмятежность, абсолютная безмятежность.

Тоска по дому накатила внезапно, зажала ее, как стальными тисками. Ей захотелось немедленно вернуться в родную долину. На секунду ей показалось, будто она видит отца, сидящего за кухонным столом. Он читает газету, а рядом дымится чашка чая.

Меир заставила себя посмотреть на белые пики Гималаев и облака, плывущие по голубому небу. Может, Эван и Нерис Уоткинс тоже стояли на этом месте и смотрели на этот пейзаж. Наверное, Нерис тоже тосковала по дому, и ее тоска была намного сильнее, поскольку в те дни связаться с родным домом было гораздо сложнее, чем сейчас. Здесь, в Индии, Меир впервые почувствовала эмоциональную связь с бабушкой. Она бродила по кладбищу, пока полностью не обошла его и не вернулась к входу. Меир испытывала разочарование — ничего интересного, кроме нескольких валлийских имен на надгробиях. Церинг и его дядя сидели под навесом, болтали и курили кальян. Она уже собиралась подойти к ним, когда заметила мемориальную доску на стене.

«В память о Метью Александре Форбсе из Колледжа Святого Иоанна, Кэмбридж, пропавшего на Нангапарбате[14] в августе 1938 года в возрасте 22-х лет» — прочитала Меир.

Она точно не знала, что такое Нангапарбат и где это находится, но она догадалась, что это гора. Двадцать два года? Этот Метью был очень молод.

— Мэм, уже уходите? Нашли что-нибудь? — спросил Церинг.

Меир покачала головой.

— Судя по именам, здесь похоронено несколько выходцев из Уэльса, но они никак не связаны с моей семьей.

Сонам внимательно посмотрел на нее. Несмотря на преклонный возраст, он сохранил ясность ума. Сейчас его глаза смотрели настороженно и проницательно. Он что-то пробормотал. Церинг пожал плечами и перевел для Меир:

— Он спрашивает, почему вы сразу не сказали, что интересуетесь людьми из Уэльса?

Меир растерянно поморгала.

Сонам встал и жестом пригласил следовать за собой. Старик вышел из ворот кладбища и бодро зашагал вниз по узкому переулку. Меир и Церинг едва поспевали за ним. Меир впервые была в этом квартале старого города, поэтому с любопытством смотрела на потрескавшиеся от времени каменные стены. Большинство домов были непригодны для жизни. Навстречу шла женщина с охапкой хвороста на голове. Она поздоровалась с Сонамом, когда они поравнялись.

Переулок вывел их к тупику и двум заброшенным зданиям. Первое было простым каменным сооружением с большими окнами. Все проемы были заколочены старыми досками. Меир вновь испытала разочарование: меньше всего покосившаяся хибара напоминала валлийскую церковь. От дома напротив остался фасад с дверью. Но именно эту дверь открыл перед ней Церинг. За стеной оказался небольшой мощеный двор, по периметру которого стояло несколько одноэтажных домов. Двор почти полностью зарос сорняками, в окнах не было стекол. В одном из дверных проемов появилась тощая собака и настороженно посмотрела на них желтыми глазами.

Церинг и Сонам о чем-то посовещались между собой.

— Дядя помнит старую миссию. Тогда была еще школа и клиника. Вон там стояла Уэльская церковь. Потом ее переделали в индуистский храм, а новую христианскую построили чуть дальше. От тех времен тут ничего не сохранилось, — пожал плечами Церинг.

Еще в Лехе Меир заметила, что этот человек был напрочь лишен оптимизма и ко всему относился скептически.

Сонам несколько раз мотнул головой, приглашая ее повнимательнее осмотреть заброшенное здание. Обходя собак, Меир по очереди заглянула в крошечные комнаты. Первые две были пусты, если не считать пучков травы, проросшей сквозь пол, а также мусора и обрывков мешков, но в третьей оказались полусгнившие фрагменты мебели. Один кусок даже удалось опознать. Это была школьная парта с откидывающейся крышкой и полочкой для книг. Такие же парты были и в начальной школе Меир. Она нагнулась, чтобы поставить парту на ножки. Древесина рассыпалась трухой в ее руках. Под ногами валялись остатки книг. Обрывки страниц кое-где были прикрыты распухшими от влаги обложками. Меир подняла один такой книжный труп. Страницы превратились в серую массу с фиолетовыми разводами.

Это был валлийский Псалтырь.

Меир подняла голову. Когда она шла сюда, ее посещали мысли о том, что эти двое просто хотят угодить ей, проводив в место, которое могло быть любой из многочисленных религиозных миссий в Ладахе или вообще не иметь никакого отношения к Церкви. Но теперь она поняла, что ее привели куда надо. Семьдесят лет назад Эван Уоткинс читал проповеди в часовне через дорогу, а его жена учила детей, вероятно, в этой комнате. Меир наклонила голову, пытаясь расслышать голоса прошлого, но услышала только лай собак и шум на дороге.

— Я искала это место, — тихо сказала она своим спутникам.

Псалтырь с тихим шелестом выпал из ее рук.

Они вышли на свежий воздух. Сонам взял Меир за руку. Он стал что-то говорить на певучем, как у птиц, языке. Старик пристально смотрел ей в глаза. У него не было зубов, лицо покрывала сеть глубоких морщин, но внезапно он показался Меир гораздо моложе своих лет.

— Переведите, пожалуйста, — попросила она Церинга.

— Он помнит учительницу. Она была очень добрая. Угощала детей яблоками и пела с ними песни. Он был тогда совсем маленьким мальчиком.

Это была Нерис Уоткинс, которая последовала за своим мужем в Индию и привезла на родину свадебную шаль и таинственную прядь волос.

— Вероятно, это была моя бабушка. Спросите, не помнит ли он ее имя? Что они пели?

Тик, сотрясавший тело старика, был красноречивее любого ответа, но он снова заговорил, показывая жестами коробку и изображая, с каким трудом он эту коробку нес. Старик с удовольствием вспоминал прошлое. Отец Меир тоже с радостью погружался в мысли о прошлом. Церинг похлопал дядю по плечу и, видимо, попросил говорить не так быстро.

— Он говорит, здесь было радио. Ему нравилась музыка. Приемник был вот таким огромным и тяжелым. Четыре мужчины грузили батареи от радио на телегу и везли к реке, чтобы подзарядить от генератора. Потом все собирались и слушали радио с очень серьезными лицами. Детям было смешно, но им не разрешали смеяться. В Европе шла война. А потом война была в Азии.

Эван и Нерис слушали новости по радио. Керосиновые лампы отбрасывали причудливые тени на стены и потолок. Эта картинка яркой вспышкой пронеслась в голове. Меир смогла отчетливо представить Эвана в черной сутане и Нерис, которая всегда носила фартук поверх простой юбки и вязаной кофты.

— Да, — кивнула она. — Ничего не изменилось.

В заброшенном здании больше не на что было смотреть. Но Церингу было интересно, и он заставил ее сделать еще один круг. Они заглянули во все комнаты, но не обнаружили ничего достойного внимания. Сонам выглядел уставшим и разбитым, словно воспоминания забрали у него всю энергию. Меир осторожно положила свои руки ему на плечи.

— Спасибо. Я рада, что пришла сюда.

Они возвращались по переулку, Сонам шел медленно, опираясь на руку племянника. Темнело. В окнах домов зажигался свет. Вначале все было хорошо, но потом лампочки стали мигать и гаснуть — снова отключили электричество. Погас и уличный фонарь, одиноко маячивший впереди. Меир и ее спутники остались стоять под темно-синим небом. Церинг полез во внутренний карман за фонариком. Чтобы не упасть, старик оперся на плечо Меир, она взяла его за руку. Тонкий луч фонарика выхватывал из темноты ямы и камни, упавшие со стен домов. Осторожно обходя препятствия, они продолжили путь. На перекрестке Меир попрощалась с мужчинами и повернула в сторону гостиницы. Деньги, которые она протянула Сонаму, в мгновение ока исчезли в прорези халата. Он взял Меир за запястье и по-птичьи наклонил голову, чтобы в сгустившихся сумерках лучше разглядеть ее лицо. Церинг перевел в последний раз:

— В те времена жизнь здесь была тяжелой. Всем приходилось несладко, но кому-то везло больше. Все как всегда.

Старик пытался сказать, что здесь, в Лехе, судьба была благосклонна к Эвану Уоткинсу и его жене. Что они были счастливы. Меир поняла его. Она пожала руки обоим мужчинам.

Церинг улыбнулся. Белые зубы сверкнули в темноте.

— Если хотите узнать историю шали, отправляйтесь в Кашмир.

— Так и сделаю.

— Счастливого пути! — пожелал он.

Они попрощались. Мужчины развернулись и медленно побрели по пустынной улице. Внезапно зажегся фонарь, и к ним присоединилась пара теней, бесшумно скользящих по столетним каменным стенам.

Глава 3





Индия, 1941 год


Он взял свечу и ушел за ширму. Ширмой они называли деревянную раму, оклеенную коричневой бумагой, которая отделяла умывальник от остальной комнаты. На бумаге появились причудливые тени. Нерис отвернулась, чтобы не видеть, как моется муж. Ее взгляд бесцельно блуждал по неровной стене, пока не сфокусировался на простом деревянном распятии, которое висело рядом с кроватью.