Он перевел взгляд на ее живот, и она, как обычно быстро, поймала его взгляд и сказала:

— Не тревожься. Я его вдова, так что, естественно, это его ребенок. Он хотел, чтобы это было так. Он был хорошим человеком… просто немного тронулся, когда захотел убить тебя.

— Я знаю.

— Он оставил денег мне и моей сестре. Я собираюсь продать дом и уехать жить во Флориду. Пусть Мишель живет вдали от всяких ссор и пьяницы отца. Можешь порадоваться, что мы больше сюда не вернемся.

Естественно, он не мог отрицать своей радости. Однако к ощущению внутреннего разлада и вины примешивалось сочувствие, и он сказал:

— Я рад, что он обеспечил тебя. Это не так много, как я обещал тебе, если бы мы продали лес, но…

— Ты не станешь продавать лес?

— Нет. Я отозвал сделку.

— Но ведь это огромные деньги? — с любопытством спросила она.

— Я потерял к ним интерес. Я вдруг подумал, что это просто безумие — хотеть так много. Будто пихаешь в себя шесть бифштексов и шесть кусков пирога, когда достаточно одного.

— Ты изменился…

— Да, но сколько пришлось всего пережить!

— Хочешь посмеяться? Я тоже изменилась. Знаешь, я действительно тебя любила, а теперь этого нет. Нет — и все. С трудом верится, но я буду скучать по Клайву.

— Знаю. — Ничего другого в голову не приходило.

— Мы больше не увидимся, разве только в толпе на похоронах, — сказала Роксанна. — Так что скажу теперь и пожму твою руку. Удачи, малыш! Было приятно с тобой познакомиться.

* * *

Они лежали на пляже под ярким солнцем и смотрели на лениво набегающие волны. Все утро Салли не отрывалась от книги, первой, которую она смогла прочитать с декабря. Она снова возвращалась к жизни. Теперь, отложив книгу, Салли принялась размышлять вслух:

— Я все равно до сих пор не понимаю, как Клайв мог дойти до желания убить собственного брата. Вероятно, он действительно сошел с ума.

— Не обязательно, — сказал Дэн.

— Тогда что?

— Э… ничего.

— Ты что-то скрываешь. У тебя таинственный вид.

— Угу.

— В то утро у Клайва вы с Йеном долго разговаривали около гаража. О чем?

— О делах.

— Дэн Грей, я тебе не верю. Ты что-то скрываешь.

— Если есть секрет, Салли, не проси меня его выдать. Я никогда этого не сделаю. Никогда!

Это она знала, потому прекратила расспросы и снова растянулась на полотенце, позволив солнцу прогреть все свои косточки. Внезапно среди этого покоя раздался голос Дэна:

— Ты можешь поверить в то утро, в ту сцену? Это как название книги: «День, который перевернул наш мир».

— Интересно, думала ли хоть раз доктор Лайл, что это я убила Оливера? И у меня все время было ощущение, что и Аманда так думает.

— Теперь они обе знают, что это была не ты.

— Но тогда почему Оливера отбросило к стене, если выстрела не было?

— Думаю, потому что он перепугался. Он понимал, что загнан в угол. О, Салли, а мы собирались в среду пойти к Ларсону, чтобы ты во всем созналась! Как ты страдала, какое мужество проявила! Если с тобой когда-нибудь что-нибудь случится…

— Ничего не случится, милый.

Он сел.

— Давай вернемся в номер. Надо отпраздновать.

— Сейчас только два часа! — рассмеялась она.

— Меня совершенно не волнует, сколько сейчас времени. Давай побежим наперегонки.

Глава 20

Сентябрь 1993 года


Большой дом снова вернулся к жизни. При въезде, на высоком каменном столбе ворот висела табличка с элегантными латунными буквами. На ней значилось: ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ И НАУЧНЫЙ ЦЕНТР «БОЯРЫШНИК». В этот тихий воскресный день конца сентября здесь, в зале, где Греи когда-то обедали и ужинали, читали книги и развлекали гостей, проходила церемония открытия. Все места были заняты, гости стояли даже в холле. Оратор за оратором, специалисты из университетов, представители общественности и, наконец, мэр славословили сохранение природы во всем мире, просвещение в этом смысле молодежи и увековечение образа Оливера Грея.

— Он неустанно трудился, и мы все были свидетелями работы этого великого сердца. Этот дом вместе с обширным лесом, который его семья с такой щедростью передает сегодня в дар штату, чтобы он навсегда остался нетронутым, является, среди множества других даров, самым впечатляющим памятником этому человеку.

На стене за спиной у мэра висел портрет Оливера Грея. Салли заметила, насколько точным он был, насколько в нем уловили выражение его лица, которое в одно и то же время могло быть и жестким, и добродушным. Как все сегодня необыкновенно! И когда Салли встретилась с улыбкой Дэна поверх голов Тины и Сюзанны, сидевших между ними, она улыбнулась ему в ответ. Они прошли долгий путь.

После речей толпа рассеялась по дому, чтобы ознакомиться с учебными комнатами и выставочным залом, где были представлены образцы растений и горных пород. На обширной террасе желающим предлагались напитки и закуски, предполагалось, что прием продлится около часа.

Хэппи, цветущая блондинка, выглядела в этот день удивительно хорошо, и Салли ей об этом сказала, добавив:

— Розовый тебе к лицу.

— Прошлогоднее платье, я в него уже не влезу.

Хэппи была беременна и переполнена радостью, потому что носила мальчика.

— Да, после стольких лет… Как я хотела ребенка! А Йен так волнуется, что я его просто не узнаю.

Он и в самом деле стал другим человеком. Ушло самодовольство, уступив место легкой сдержанности, словно он за одну ночь вступил в пору зрелости.

Греев обступили доброжелатели, искренние друзья, охотники за знаменитостями, просто любопытные: должны пройти годы, чтобы убийство Оливера перестало быть сенсацией. Поэтому они терпеливо стояли, пожимали руки и вели милую беседу, как и полагается в подобных случаях.

— Вы помните меня? — спросила женщина. — Джоан Леннон, жила через три дома от Клайва и Роксанны. Мы успели подружиться за то короткое время, что знали их. Какая трагедия!

Да, они ее помнили.

— Я только что вернулась из Флориды, там живет моя мать, и подумала, что вам будет интересно узнать, что я видела Роксанну.

Это заинтересовало обеих — и Салли, и Хэппи. Они считали непростительным, что Роксанна ни разу никому из них не написала, не сообщила хотя бы, где находится; однако ни Йена, ни Дэна это, казалось, не заботило.

— Она просила передать вам привет. Выглядит восхитительно. У них с сестрой — такая милая девушка! — прекрасная квартира. Роксанна приглядывает за Мишель, а у самой у нее есть мужчина, симпатичный, немолодой и, похоже, совершенно от нее без ума. Я так поняла, что он хочет на ней жениться. Очень рада за Роксанну. Ей нелегко пришлось, бедняжке, а потом она потеряла ребенка. Это было ужасно. Поговаривали, правда, что это был аборт, а не выкидыш, но вам, наверное, лучше известно.

— Нет, — сказала Салли, — мы ничего не знаем.

— Нет? Ну, в конце концов это личное дело каждой женщины.

— Мне действительно интересно, почему она ни разу не дала о себе знать? — заметила Хэппи, когда женщина отошла.

— Меня никогда не покидало чувство, что в ее жизни был какой-то несчастливый период, что-то, о чем нам не нужно было знать, — сказала Салли. — Что-то плохое, чего она стыдилась.

Почувствовав неловкость от таких умозаключений, Хэппи лишь пожала плечами. Подобно Дэну она была склонна во всех и во всем видеть только хорошее.

— А, Аманда и Тодд! — воскликнула она и попеняла, когда они подошли ближе: — Вы опоздали. Мы уже решили, что вы передумали.

— Я бы ни за что не пропустила такое событие, — сказала Аманда. — Этот мрачный мавзолей превратился во что-то полное жизни! Ради этого стоило приехать. Кроме того, я хотела, чтобы Тодд познакомился со всеми вами. На нашей скромной свадьбе все обменялись лишь приветственными и прощальными словами.

Эти двое явно подходили друг другу. Салли решила это еще в первый раз, когда увидела их вместе. Взгляды говорят о многом, и ей понравилось, как блестели глаза Тодда за стеклами очков. У него больше развито чувство юмора, а Аманда такая искренняя, такая энергичная; они уравновешивают друг друга.

— Как твои девочки? — поинтересовалась Аманда.

— Няня повела их на пруд кормить уток.

— Ты по-прежнему держишь няню?

— Приходится. Я вернулась к работе, делаю альбом о животных. А у тебя как?

— Я расширяю приют. Тодд раздобыл замечательного архитектора, и мы пристраиваем помещение еще для двадцати девочек.

Как приятно разговаривать о жизнях, которые движутся вперед, развиваются, приносят плоды. Они еще поговорили, пока Тодд и Хэппи отошли к другой группе. Потом обе они, не сговариваясь, вернулись к тому декабрьскому дню трехлетней давности.

Аманда захотела узнать, что стало с обстановкой «Боярышника».

— Все продали с аукциона в Нью-Йорке. Распродажа получилась грандиозная. Покупатели просто бились за вещи. А деньги пошли на Фонд Грея, на зарплату учителям, лекции и содержание поместья.

Аманда оглядела лужайки и парк, каменные стены дома, которые до второго этажа были увиты вьющимися розами.

— Вон то окно, второе от угла, было моим, — сказала она.

По телу Салли пробежала дрожь, она промолчала.

— А что случилось с каруселью? — спросила Аманда.

— Продана вместе с остальными вещами. Кажется, ее купили более чем за семьдесят пять тысяч долларов.

— Должна признаться, — нерешительно проговорила Аманда, — что одно время я думала, что, возможно, ты… ты что-то знала про… — Она замолчала.

Женщины несколько секунд смотрели друг на друга, Аманда — встревоженно и смущенно, сознавая, что, наверное, сказала слишком много, и Салли, догадавшись, закончила за нее предложение: