— Да, ты роскошный, и я схожу по тебе с ума, — раздался голос Роксанны. Подойдя к Йену сзади, она, обнаженная, прижалась к любовнику и, поднявшись на цыпочки, положила подбородок ему на плечо, чтобы в зеркале появилось двойное отражение. — Ну разве мы не потрясающая пара?

— Отнюдь не плохая. — Он развернулся и, отстранив Роксанну, окинул ее взглядом. — Мне нравится твой наряд. Браслеты — очень хороший завершающий штрих.

— Докажи, что нравится.

— Я не могу, милая. Мне нужно домой. Предполагается, что я на деловой встрече, а они не продолжаются до ночи.

— Это займет не больше десяти минут.

— Ну-ка отойди от меня. Одевайся, пока я…

— Хорошо, хорошо.

— Мне больше нравится наблюдать, как ты раздеваешься, но это тоже ничего, — заметил он, сидя на кровати и глядя, как Роксанна надевает черное кружевное белье. — Тебе действительно нравится эта одежда?

— Почему нет? Ты такой славный, даришь ее мне.

— Тогда сделай одолжение — выброси эту штуку, которую ты сейчас надеваешь, ладно?

— Какую, эту? — переспросила она, и ее голова появилась над воротом кроваво-красной атласной блузки. — Я ее обожаю.

— Ну а я — нет. Она дешевая.

— Дешевая! Она стоит немало.

— Я не про эту дешевизну.

— А, видимо, она не во вкусе твоей жены.

Не обращая внимания на язвительный тон, Йен спокойно ответил:

— Не обижайся. Я желаю тебе добра. Я хочу, чтобы ты кое-чему научилась по части одежды, например, не носила бы искусственные украшения с настоящими. Ты слишком красива и должна знать себе цену во всем.

Успокоившись, она сказала:

— Хорошо, я выслушаю. Ты столько для меня делаешь, Йен, и для Мишель… Косвенно, я имею в виду. На прошлой неделе я купила ей хорошую одежду.

— Надеюсь, она про нас не знает?

— Милый, я не говорю ей всего. Разумеется, не говорю. Но она моя сестра, и я ей доверяю. Она никогда не причинит мне вреда, так что и тебе бояться нечего. — Роксанна взяла манто. — Ну что ж, я готова.

— Как ты объяснила дома появление норки?

— Я сказала, что манто дешевое, из хвостов. Они ничего в этом не понимают. Сказала, что купила его на рождественской распродаже из своих денег за сверхурочные. — Мех оттенял ее нежное лицо. — Всю свою жизнь я мечтала о подобной вещи. В ней я чувствую себя королевой.

Внезапно вспомнив Хэппи, Йен улыбнулся: рьяная защитница прав животных, она никогда, ни под каким видом не появится в мехах. Контраст между ужасом Хэппи и удовольствием Роксанны был почти комическим.

Роксанна вдруг взвизгнула и подпрыгнула.

— Боже, мышь! Смотри! Смотри!

— Где? Не вижу.

— Она забежала в гардероб. Ради Бога, Йен, пошли отсюда. Скорее, скорее!

— Дай мне хотя бы зашнуровать ботинки.

— Как же я ненавижу этот проклятый грязный мотель, все эти мерзкие места! Оглянись — обои отстают, занавески порваны, единственное, что хорошо, — нет клопов. Почему мы всегда приезжаем в такие дыры? — запричитала она.

— Ну, во-первых, «Уолдорф» слишком далеко. А здесь к тому же безопасно, вот почему.

— Не обязательно «Уолдорф», но здесь просто ужасно!

— Знаю. И скажу тебе, о чем я думаю в последнее время. Я подумываю о квартирке для тебя… где-нибудь не в городе. Уютное гнездышко, например, в Тайтустауне? Что скажешь? Неплохо будет, а?

Она не ответила.

— Неплохо?

— От Скифии до Тайтустауна семьдесят пять миль, Йен. Мне что, бросить работу?

— Конечно, бросить.

— А как же моя сестра? Просто уйти и оставить Мишель в этой крысиной норе с сукой мачехой, сумасшедшим стариком, которому надо напоминать застегивать ширинку, и нашим отцом, которому на всех наплевать?

— Отправь сестру в первоклассный пансион. Ей будет только хорошо.

— Значит, я должна поселиться в глуши, за семьдесят пять миль отсюда, за семьдесят пять миль от своих друзей… Все мои друзья живут в Скифии.

— По нашим шоссе это расстояние — ничто. Чуть больше часа езды.

— Ну да, в этой консервной банке на колесах. Не хватало еще застрять где-нибудь в снежных заносах.

— Я куплю тебе хорошую машину. Тебе в любом случае она нужна, и мне следовало давно об этом подумать. Мы можем поехать в Нью-Гэмпшир или в Бостон, в любое место, где я… где меня не знают, и купим тебе что пожелаешь. «Кадиллак», «линкольн», «мерседес»? Только скажи.

Роксанна поджала губы и прищурилась.

— Прекрасно, но я все равно постоянно буду там одна. Я сойду с ума в четырех стенах. Ни с ними, ни с «мерседесом» не поговоришь.

Йен, которому совсем не нравился ее надутый вид, начал терять терпение.

— И чего же ты хочешь? Тебя тошнит от подобных лачуг, и я тебя не виню. Я предлагаю тебе квартиру настолько близко к дому, насколько могу это позволить. Ты же знаешь, что я не могу поселить тебя ближе. Так что же тебе нужно?

И тут же понял, что нельзя было так ставить вопрос. Он сам напросился на новую схватку.

— Ты знаешь, Йен, чего я хочу. Прекрасно знаешь.

Она стояла посреди комнаты, завернувшись в норковое манто. Поза ее была вызывающей, но в глазах читалась мольба.

Он спокойно ответил:

— Я не могу этого сделать. Я в самом начале сказал тебе, что никогда не брошу свою жену. Я тебе говорил.

— Почему нет? Она тебе не подходит, иначе ты не был бы сейчас здесь со мной.

— Это не так. Одно не связано с другим.

— Она все время сидит, уткнувшись в книжки… и детей у вас нет. За четырнадцать лет вашего брака она даже не подарила тебе детей.

И опять она затронула запрещенную тему. И хотя он ответил по-прежнему спокойно, в голосе его зазвучали резкие нотки:

— Оставь мою жену в покое, пожалуйста. Мы не будем ее обсуждать, Рокси.

— Сколько раз тебе говорить, что меня зовут Роксанна? Я ненавижу, когда меня называют Рокси, и ненавижу, когда говорят, что я могу делать, а что — нет.

Еще два-три месяца назад она была всем довольна. Потом вдруг брак стал темой номер один. Йен устал, хотел спать, был озабочен тем, как побыстрее очутиться дома, и нисколько не настроен на тему номер один. Вообще-то он никогда не был настроен на эту тему.

— Послушай, — сказал он, — ты в своей жизни гораздо дольше откликалась на Розмари, чем на эту свою Роксанну, и говорить ты можешь обо всем, о чем угодно, кроме одного, Рокси.

— Не смей ничего говорить о моей жизни! Если она тебе небезразлична, если ты дорожишь моим будущим… Что со мной будет? Мы встречаемся уже третий год, я старею…

— Черт побери, тебе всего двадцать два, и ты говоришь, что стареешь! Живи одним днем. Наслаждайся им, как это делаю я.

— Тебе легко говорить. Ты застрахован. Сейчас ты вернешься к себе домой, в свое поместье…

— Это не поместье, это дом.

— И очень неплохой. Я видела его, проезжала мимо. У тебя там, наверное, мраморные ванны и бархатные крышки на унитазах.

Несмотря на охватившую его злость, он рассмеялся.

— Это так смешно?

— Нет, но иногда ты бываешь в высшей степени вульгарной, дорогая. Это-то и смешно.

— Вульгарной? Черт, если бы тут было чем в тебя швырнуть, я бы швырнула!

— Ну ладно, успокойся. Давай не будем углубляться. Мы прекрасно провели сегодня время, и будут новые вечера. Как насчет вторника? Нет, это слишком рано. Я не могу отсутствовать так много вечеров практически подряд. Как насчет пятницы?

Он знал, что расстраивает ее планы, но что еще он мог сделать? Ей следует понять и быть довольной. Никогда в жизни она не жила так хорошо.

— Нет, не пятница. И ни один другой день, который ты выберешь, потому что это удобно ей, потому что она твоя жена, которую ты не любишь.

— Я никогда не говорил… — начал он.

— Значит, ты не любишь меня. Мужчина не может любить двух женщин.

— Я люблю тебя, Роксанна. Что должен сделать мужчина, чтобы доказать, что любит женщину?

— Жениться на ней. Если бы мы были женаты, ты бы сейчас был дома со мной.

Снова то же самое. С каждой минутой усталость и раздражение овладевали им все больше.

— Я недостаточно хороша для твоей семьи, вот в чем дело. Ты боишься своего отца. Сын известного филантропа женится на Розмари Финелли — вот, сказала, — дочери Вина Финелли с Дуган-стрит. Все смеются. Да ты просто не посмеешь. Ты боишься своего чванливого отца.

— А ты довольно храбрая девочка. Да что ты знаешь о моем отце? Ты никогда его не видела и не знакома ни с одним человеком, который знает его.

— Кроме тебя. А ты, да будет тебе известно, обронил достаточно намеков, чтобы у меня сложилось определенное мнение о нем.

Маленькая бестия! Умная, отправь ее в университет — окончит с отличием.

Йену стало больно. Пусть о нем она говорит что хочет, но не про отца. Никому не позволено поносить Греев…

— Что ж, милая моя Роксанна, если тебе это нравится, продолжай в том же духе, а с меня на сегодня довольно. — Он надел куртку и взялся за ручку двери. — Последнее слово, однако, остается за тобой. Это привилегия женщин. Пятница тебя устроит?

— Если ты дашь мне ответ сейчас, я не стану ловить тебя на слове. Я не прошу назначить точное время — в следующем месяце, например, нет… но я хочу услышать «да» или «нет». Я устала от неопределенности. Ты собираешься когда-нибудь развестись со своей женой?

Разъяренная красотка, требующая ответа. Никто не смеет его запугивать. Это еще никому не удавалось. Через несколько дней она снова будет в его постели, потому что она без ума от него, независимо от браслетов и машин, как и он от нее.

— Нет, — четко произнес Йен. — Как и раньше, я хочу, чтобы ты уяснила: я не собираюсь разводиться со своей женой. И больше ничего не хочу об этом слышать. Меня тошнит от этой темы.