Я вновь вспомнила то ощущение покоя, блаженного всеприятия.

— А что было потом?

— Ничего. Но это было прекрасно.

— Похоже, это был хороший сон. А почему вы о нем вспомнили?

— Я подумала о Греции. О купании в гомеровском винноцветном море.

— Все сны что-то значат.

— Я знаю.

— А что, по-вашему, значил этот сон?

— Я думала, возможно, он был о смерти, — ответила я.

Но это было до того, как в мою жизнь вошел Дэниел. Теперь я была мудрее и знала, что сон был не о смерти. Он был о любви.


Вернувшись в Холли-коттедж, мы не нашли там Фебы. Освещенная огнем гостиная была пуста, и когда я покричала наверх, думая, что она, возможно, провела весь день в постели, ответа тоже не последовало.

Но из кухни доносился звон тарелок и скрип выдвижного ящика. Я вышла в холл вместе с Дэниелом и открыла дверь в кухню, но обнаружила там лишь Лили Тонкинс, которая сбивала в миске масло.

— А, вот и вы, — сказала она. У нее был такой вид, словно она не слишком рада нас видеть, и я заподозрила, что ее что-то вывело из себя. Лили могла здорово выйти из себя, но не из-за нас, а просто из-за общего положения дел на свете: угрюмого мужа, щекастой дочки, которая работала в бакалее, и человека из магистрата, который ведал ее пенсией.

— Где Феба? — спросила я.

Лили не подняла взгляда от миски с маслом.

— Пошла вниз к воде.

— Я надеялась, что она сегодня полежит в постели.

— Полежит в постели? — Лили с грохотом отставила миску и уставилась на меня, уперев руки в боки. — Ну это вряд ли. У нас сегодня эта маленькая Шарлотта Коллиз весь день тут околачивается, прямо с десяти утра. Я только успела отнести мисс Шеклтон чашку чая и начала натирать медную посуду, как услышала звонок в дверь. Кого еще принесла нелегкая, проворчала я, пошла открывать и обнаружила там ее. И с тех пор она здесь.

— А где миссис Толливер?

— Отправилась в Фалмут на какую-то встречу — то ли «Спасем детей», то ли «Спасем церковь», что-то в таком роде. По мне, так это смешно. То есть я могу понять, что есть люди, которые не любят заботиться о своих детях. Кому-то это по душе, кому-то — нет. Но у нее маленькая внучка. С какой стати она все время ее оставляет — то в карты уходит играть, то что-то спасает. Кто-то же должен присматривать за девочкой.

— Где же миссис Карноу?

— Бетти Карноу там, в Уайт-Лодж, с ней все в порядке, но у нее есть свои обязанности. Если миссис Толливер не хочет заниматься своей внучкой, она должна кому-то платить за эту работу.

— Так что же случилось?

— Ну, я ее, бедняжку, впустила и сказала, что мисс Шеклтон еще не встала, а вы уехали и вернетесь после обеда. Она поднялась наверх к мисс Шеклтон, и я слышала, как они разговаривали. Она говорит и говорит — такое ощущение, что девочке вообще не с кем пообщаться так, как она общается здесь. Потом она спустилась, девочка то есть, и сказала, что мисс Шеклтон встает и одевается. Я из-за этого рассердилась, потому что знала, что ей надо хорошенько отдохнуть. Пришлось мне идти наверх, чтобы помочь ей одеться. А потом она спустилась, позвонила Бетти Карноу и сказала, что Шарлотта побудет у нас и останется на обед. К счастью, тут был еще кусок холодной баранины, и я почистила картошку и сделала заварной крем, но это нехорошо, что на мисс Шеклтон свалилась обязанность заботиться о девочке, при том что у нее сломана рука, и все такое прочее.

Мне никогда еще не доводилось видеть Лили такой многословной и расстроенной. Само собой, она переживала за Фебу. Но у нее было доброе сердце. Корнуольцы любят детей, и Лили не была исключением. Она решила, что Шарлотту забросили, и все ее существо восстало против этого.

— Простите, — сказала я, — мне следовало бы быть здесь и помогать вам.

Дэниел слушал все это молча.

— Где они? — спросил он наконец.

— Пошли на берег рисовать. Они любят рисовать, когда встречаются, словно пара пожилых тетушек. — Она отвернулась от стола и подошла к раковине, чтобы выглянуть в окно. Мы с Дэниелом последовали за ней. Перед нами раскинулся пустой залив с голым песком. Но в дальнем конце дамбы можно было различить две фигурки: Фебу, которую ни с кем нельзя было спутать благодаря ее шляпе, и ребенка в алой куртке рядом с ней. Они прихватили с собой складные стульчики и сидели бок о бок, совсем близко друг к другу. В них было что-то очень трогательное. Они выглядели отрешенными, словно какой-то невообразимый шторм смыл их и о них все забыли.

Пока мы там стояли, по стеклу застучали первые капли дождя.

— Ну вот! — воскликнула Лили, словно именно это она и предсказывала. — Пошел этот проклятый дождь. А мисс Шеклтон и не заметит. Когда она начинает рисовать, ей ни до чего нет дела. Вы можете кричать до посинения, она и внимания не обратит. А сейчас, с рукой в гипсе, бедняжка…

Пора было вмешаться.

— Я пойду за ними, — сказала я.

— Нет, — Дэниел удержал меня за руку. — Там льет. Лучше я схожу.

— Вам нужен плащ, Дэниел, — попыталась остановить его Лили, но он уже нашел в холле зонтик и вышел с ним. Я смотрела, как он идет через лужайку, держа зонт высоко над головой. Потом он исчез в воротах изгороди из эскаллоний, а спустя мгновение показался снова: он направлялся вдоль края дамбы к двум ничего не подозревающим художницам.

Мы с Лили отвернулись от окна.

— Чем я могу помочь вам? — спросила я.

— Вы можете накрыть стол к чаю.

— Давайте пить его здесь, тут так тепло и уютно.

— Я напекла оладий, — она взялась за свою миску и принялась снова взбивать. Было похоже, что после того как она поделилась своими тревогами, ее настроение улучшилось, и я порадовалась этому.

— Завтра придумаю что-нибудь насчет Шарлотты, — сказала я. — Может быть, съезжу с ней куда-нибудь на машине. С тех пор как я приехала, мне тоже не все равно, что с ней происходит, только у меня пока не было времени ничего организовать.

— Вообще-то она довольно славная девочка.

— Я знаю. Но только ситуация из-за этого выглядит еще хуже.

Стол был накрыт, оладьи испечены, чайник закипел, а их все не было видно.

— Этот Дэниел такой же, — сказала Лили, — наверняка забыл, зачем пошел, и уселся рисовать вместе с ними…

— Давайте-ка я схожу.

Я нашла старый плащ Фебы и людоедскую зюйдвестку, которая когда-то принадлежала Чипсу, и вышла через садовую дверь. Дождь усилился и было уже очень сыро, но когда я пересекла лужайку, Дэниел и Феба появились в воротах. Дэниел одной рукой нес складные стульчики, а другой держал зонт высоко над головой Фебы. Если не считать шляпы, Феба была одета в расчете на солнечную погоду, и ее кофта, застегнутая поверх гипса, промокла, а плотные чулки и ботинки были заляпаны грязью. В здоровой руке она несла видавшую виды холщовую сумку с принадлежностями для рисования, и когда Дэниел открывал ворота, она посмотрела вверх и увидела меня.

— Привет! Вот и мы, крысы мокрые!

— Мы с Лили уже начали беспокоиться, не случилось ли с вами что-нибудь.

— Шарлотта не дорисовала и хотела закончить.

— А где она?

— Идет где-то там, — легкомысленно махнула Феба.

Я поглядела вниз и увидела Шарлотту у подножия холма. Она стояла спиной ко мне, всматриваясь в гущу мокрых ежевичных кустов. Делать было нечего:

— Пойду схожу за ней, — сказала я и принялась спускаться по влажному и скользкому склону. — Шарлотта! Пойдем!

Она обернулась, посмотрела вверх и увидела меня. Волосы у нее прилипли к голове, а очки были мутными от дождя.

— Скажи, что ты там делаешь?

— Ищу ежевику. Думала, она тут должна быть.

— Ты должна не ежевику высматривать, а в дом идти, чай пить. Лили напекла оладий.

Она неохотно двинулась.

— Хорошо.

Даже перспектива горячих оладий не пробудила в ней большого энтузиазма. Я подумала, что с ней с ума можно сойти, но в то же время мне было понятно, что ей не хочется, чтобы заканчивался день, замечательно проведенный с Фебой. Я помнила себя в ее возрасте, плетущуюся домой после целого дня, проведенного с Фебой: мы гуляли по берегу, или собирали примулы, или катались на маленьком поезде в Порткеррис. Возвращение к привычной жизни, к обеду, к повседневной рутине всегда требовало усилий.

Я протянула ей руку:

— Хочешь, помогу тебе взобраться?

Она вытащила руку из кармана куртки и протянула мне. Ладошка была тонкой, маленькой, холодной и влажной.

— Тебя нужно как следует растереть полотенцем и напоить чем-нибудь горяченьким, — заметила я. Мы начали подниматься по склону. — Тебе понравилось гулять с Фебой?

— Да, мы рисовали.

— Судя по всему, ты и дождя-то не заметила.

— Да нет. У меня бумага стала намокать, но тут пришел этот человек и подержал надо мной зонтик, пока я не дорисовала.

— Его зовут Дэниел.

— Я знаю. Феба мне про него говорила. Он когда-то жил с нею и с Чипсом.

— А теперь он знаменитый художник.

— Да, тоже знаю. Он сказал про мой рисунок, что он очень хороший.

— Что же ты рисовала?

— Я хотела нарисовать чаек, но они все время улетали, поэтому пришлось рисовать из головы.

— Это смело.

— Он сказал, что очень хорошо получилось.

— Надеюсь, ты не оставила его там, где сидела?

— Нет, Феба положила его в свою сумку.

Запыхавшись, мы продолжали взбираться молча. Наконец мы добрались до ворот, я открыла их и, когда Шарлотта прошла, я сказала:

— А я думала, как ты там поживаешь. Собиралась позвонить тебе или пригласить к нам на чай, но я была так… — я запнулась, подыскивая подходящее слово. «Занята» казалось не слишком правдоподобным.

— Там не очень-то весело, — ответила Шарлотта с бескомпромиссной детской искренностью.