А Лука, лежа рядом, гадал, о чем она думает, что чувствует. Но почему ему так важно это знать? — спрашивал он себя.

Женщины, за редким исключением, нужны были ему для того, чтобы утолить физический голод. В лучшем случае они доставляли ему удовольствие, в худшем — неудобство. В юности он любил Антонию, но она никогда так не занимала его мысли, как эта девушка. Может быть, Кьяра околдовала его, ведь она цыганка.

Он не заметил, что произнес эти слова вслух.

Кьяра в испуге открыла глаза, и он почувствовал, как напряглось ее тело.

— Не бойся, — шепнул он ей на ухо.

Она отвернулась, но он взял ее за подбородок и повернул к себе.

— Сегодня ночью тебе нечего бояться. Ни меня, ни, — он улыбнулся, — себя.

Кьяра хотела вспылить, но Лука приложил палец к ее губам.

— Ш-ш! Придет день, и ты все мне расскажешь, и мы оба над этим посмеемся. А теперь спи. — И он положил ее голову себе на грудь.

Кьяра уже приготовилась устроиться поудобнее, но тут ее взгляд упал на его ладонь. Она села и оттолкнула его.

— Откуда у тебя этот шрам на руке? — Девушка очень хорошо помнила, как крик того мерзавца прорезал тишину ночи, когда она полоснула его ножом по ладони.

— Я пытался разнять двух пьяных матросов. Мне, видимо, следует держаться подальше от тех, у кого есть нож. — Он потрогал то место на груди, куда она воткнула свой кинжал.

А Кьяра вдруг ясно увидела, как он встает между дерущимися матросами, как сверкает лезвие ножа, как на ладони выступает алая кровь.

Если видение ее не обманывает, подумала она, значит, он и вправду не виноват в надругательстве над Донатой.

А что если ей послано испытание? Проверить, действительно ли она обладает даром ясновидения?

Сейчас она слишком устала, чтобы об этом думать. Девушка пристально посмотрела в глаза Луки и встретилась с его потеплевшим взглядом. Она придвинулась ближе и не стала сопротивляться, когда тот прижал ее к себе. Тепло его тела проникало даже через одеяло, в которое она была завернута. Ровное биение его сердца убаюкивало.

И, позабыв думать о нем как о враге, Кьяра уснула.


Лука наблюдал за тем, как Кьяра просыпается, и думал о том, как в один прекрасный день он будет следить за ее пробуждением после ночи любви. В предвкушении этого дня он слегка коснулся ее губ.

Она проснулась не сразу. Сначала пришло сознание того, что она лежит в мягкой постели, в тепле. Но потом к ней вернулись прежние страхи. Открыв глаза, она увидела над собой его лицо, а на губах почувствовала его губы.

— Доброе утро. — Он смотрел на нее сверху вниз и улыбался. — Хорошо спалось?

Она кивнула в нерешительности, стараясь припомнить, что случилось ночью.

Лука понял ее немой вопрос. В ее глазах был такой ужас, что ему почудилось, будто она ударила его кулаком в живот.

— Успокойся. Ничего не произошло, — сказал он и откинулся на подушки. — Даже такие порочные существа, как я, никогда не посмеют овладеть женщиной, пока она спит. — Он встал и пошел за кинжалом. — Желаю хорошо провести день. — С этими словами он взял свои вещи и направился к двери. Но прежде чем его лицо приняло холодное выражение, она заметила боль, промелькнувшую в его глазах.

— Погоди!

— В чем дело? — нетерпеливо бросил он, обернувшись.

— Спасибо.

— За что? — Видно было, что он еле сдерживается. — За то, что спас тебя от простуды? Не избил кнутом за попытку убежать? Не изнасиловал тебя во сне?

— Нет. За то, что был добр ко мне. Что…

— Я бы с удовольствием тебя выслушал, но у меня назначена встреча.

Лука хлопнул дверью. Надо держаться от нее подальше. Она так на него действует, что становится страшно.

Он ее отпустит. Днем, когда вернется, непременно ее отпустит.

Глава десятая

Выходя из дома, Лука бросил мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале и увидел незнакомца в завитом напудренном парике и с перевязанной черным шелковым бантом косичкой. Парик был немного тесноват, но все же это было лучше, чем помадить и обсыпать пудрой собственные волосы. Поверх бледно-голубого шелкового камзола, вышитого парчового жилета, жабо из кружев и бриджей цвета слоновой кости была накинута длинная черная мантия, отороченная мехом, какую носили венецианские патриции, не занятые на государственной службе.

И только глаза он признал в незнакомце. Глаза человека, решительно настроенного исполнить свой долг. Правда, сейчас он был не так уж уверен, что это действительно его долг.

На секунду он задержался возле двери Кьяры. Искушение было велико: он даже потрогал в кармане ключ. А как же обещание отпустить ее, которое он дал себе всего час назад?

Пустой звук?

Все же какое-то чувство связывает его с цыганкой. Их захлестывает море эмоций — бушующее море, полное невероятных опасностей. И он осознавал, что не отпустит ее, пока не доберется до самых глубин этого моря.

Возле ворот, ведущих к воде, он увидел Томмазо, разговаривающего со слугой.

— Подожди меня у площади Сан-Марко, Томмазо. Я пройдусь пешком.

Может, прогулка успокоит его нервы, прояснит голову. После того как вчера он встретил здесь Кьяру и провел ночь, держа ее в объятиях, он чувствовал себя так, будто идет по раскаленным углям.

Открыв дверь в глубине двора, он вышел на узкую улочку и не заметил, что кто-то наблюдает за ним из соседнего подъезда.

* * *

Маттео был доволен. Всю свою жизнь он только и делал, что пытался предугадать реакцию Луки, и редко ошибался. Правда, одна ошибка ему стоила слишком дорого. Маттео никак не предполагал, что Лука его предаст и он окажется в руках правосудия. Маттео, конечно, знал о чувствах Луки к малютке Антонии. Поэтому-то и сделал то, что сделал. Но уж никак не ожидал, что мстительное желание брата засадить его в тюрьму окажется сильнее братских уз. И Лука за это поплатится.

Маттео позабавило открытие, что Лука так же предсказуем, как в юности. Ему всегда удавалось вовлечь брата в какую-нибудь проделку, стоило только подвергнуть сомнению его готовность к непослушанию, а пару раз — совершить и настоящее преступление. Вот и сейчас он был уверен, что Лука не воспользуется гондолой, потому что после вчерашней ночи ему надо будет пройтись пешком и поразмыслить.

Когда шаги Луки затихли, Маттео довольно легко подобрал ключ к двери во двор и вошел, никем не замеченный.

Прикрыв маску плащом, он прошел мимо слуги, менявшего факелы. На лестнице ему уступила дорогу служанка, присевшая в поклоне и призывно стрельнувшая глазками.

Минуя зал, в котором устраивались балы и всяческие увеселения, Маттео поднялся в жилые покои. Коридор был точно таким, каким он его запомнил: портреты предков на стенах и горшки с олеандрами, за которыми ухаживала Эмилия.

Он скучал по этому дому. Хотя здесь его ругали за шалости, хотя доброжелательный Лука всегда затмевал его своей мягкостью, это был его дом, принадлежащий ему по праву рождения. Теперь у него больше нет дома. Но и у Луки его не будет, злобно усмехнувшись, подумал Маттео.

А сейчас нужно уходить. Он убедился, что проникнуть в дом не составляет труда и что в случае чего слуги его не опознают. Только старый Рико мог в былые времена различить близнецов.

Все же что-то подсказало ему, что уходить рано. Убедившись, что все тихо, Маттео вошел в спальню Луки.

Стол был завален картами и книгами. На спинке стула висела небрежно брошенная рубашка. В эмалированной чаше лежало массивное золотое кольцо, точно такое же, как на пальце Маттео, которое, правда, только с виду было такое. На самом деле это лишь искусная подделка, изготовленная ювелиром во Флоренции. Настоящим кольцом Маттео купил себе свободу семь лет назад, бежав из подвалов Дворца дожей.

Черная злоба, сжигавшая его с тех пор, как он себя помнил, всколыхнулась в душе Маттео. Он был этому рад, потому что именно ненависть была смыслом его жизни все эти годы. Но сейчас это чувство почему-то не придавало ему сил, а просто росло и росло, вытесняя все остальные.

Как будто черная пелена опустилась перед глазами Маттео, ослепляя его. Он пошатнулся и наткнулся на стол. Потная ладонь, скользнув по гладкой поверхности, наткнулась на какой-то твердый предмет. Он схватил его и в безумной ярости швырнул на пол. Из его груди вырвался хриплый стон и проклятье.

Он очнулся от собственного крика. На полу лежал искореженный подсвечник со сломанными свечами.

Шум в соседней комнате заставил его насторожиться. Быстро и бесшумно подойдя к двери, он вытащил кинжал и замер, готовый к нападению. Кто бы ни вошел, ему стоит лишь немного откинуть голову, сделать всего одно движение — и кровь хлынет потоком. Маттео даже улыбнулся в предвкушении.

— Что случилось?

Голос по ту сторону двери был женским, и Маттео почувствовал, как его тело напряглось от этого немного хрипловатого звука.

Его взгляд упал на ручку двери. Ощущение, испытываемое диким зверем, готовым наброситься на свою жертву, вдруг исчезло, и Маттео в изнеможении прислонился лбом к двери.

Как он ждал этого! Было что-то невыразимо приятное в том, как ты перерезаешь горло человека. Наверно, это как-то связано с его восприятием прекрасного — эта восхитительно алая кровь!

— Лука? Что-нибудь случилось?

Голос заинтриговал Маттео. Кого это Лука держит взаперти? Конечно же не любовницу. Степенный и добропорядочный Алвизе никогда бы не позволил, чтобы Лука поселил в их доме — этом святилище Дзани — порочную женщину. Маттео наверняка бы узнал, если бы Алвизе позволил Луке жениться. Эмилия оказалась бесплодной, и роду Дзани грозило вымирание.

Маттео сунул кинжал обратно в ножны. Любопытство взяло верх, и он повернул ключ.