— Неплохо, — глядя в упор на юношу, ответила Настя, — а тебе что, завидно?

— Ага, — неожиданно признался он, — меня моя девушка недавно бросила. Так что я теперь остался один на один с проблемой полового созревания. Тебе хорошо, ты девчонка. Во-первых, у вас это не так остро, а во-вторых, ты уже нашла себе пожилого и опытного.

За «пожилого» Настя обиделась.

— Что ты на меня так смотришь? — продолжал Миша. — Думаешь, я гоню? Ничего подобного. Мне мама подсунула сексуальную энциклопедию. Так там написано, что у шестнадцатилетних юношей просто бешеная сексуальная активность. Честное слово.

— Пей бром, — посоветовала Настя, — а пока давай лучше выпьем кофе и позавтракаем заодно. А то у тебя на голодный желудок, я чувствую, фантазия разыгралась.

В свое время Дмитрию удалось научить Настю делать яичницу. Сейчас, глядя, как яйца с шипением растекаются по сковородке, она с улыбкой вспоминала слова Дмитрия:

— Мне бы еще научить тебя хоть какой-нибудь супчик варить, и я тогда буду за тебя спокоен.

Яичница получилась вполне сносной. Настя с умилением смотрела на активно жующего Мишу. Сейчас он вызывал у нее прямо-таки материнские чувства.

— Ну рассказывай, — сказала Настя, — что там у тебя произошло с твоей девушкой.

Миша пожевал еще немного, подумал и сказал:

— Обычная история. Все наши девчонки из себя очень крутых корчат, и парней им подавай таких же, крутых и денежных. Была у меня одна, Наташа, из параллельного класса. Она видела, что моя мама все время с иностранцами тусуется, и решила, что со мной выгодно иметь дело. Полгода она мне голову морочила, а потом, в мае, на одной рейверской дискотеке познакомилась с богатеньким студентом. Ну и, конечно, мой образ сразу же потускнел в ее глазах и мне был дан от ворот поворот.

— А почему ты думаешь, что она его предпочла тебе из-за денег? — спросила Настя.

— А из-за чего же еще? — простодушно удивился Миша. — Он ее на дискотеки водит, куда один билет сто тысяч стоит, не говоря уже о всяких напитках и прочей ерунде. У меня хоть мама и богатая, но мне-то что с того? Она мне больше тридцати тысяч в руки никогда не дает, да я в общем-то и не очень переживаю, — улыбнулся Миша, — эта Наташка, честно говоря, такая дура. С ней и поговорить-то было не о чем. У нее словарный запас состоит всего из пяти слов, наиболее употребляемое — «крутой». — Миша помолчал, а потом вздохнул. — Зато она очень симпатичная, такая высокая блондинка с большой грудью. Она все из-за этого переживала, считала, что сейчас модно быть плоской, как доска. А мне, наоборот, нравилось.

— А ты с ней… — не успела договорить Настя.

— Ага, — кивнул Миша, — она у меня уже вторая. Но первая была хуже, она так боялась забеременеть, что все время психовала и держала в постоянном напряжении и меня, и себя. Мне это в какой-то момент просто осточертело, и я послал ее подальше.

— А последняя, — продолжала расспрашивать Настя, — не боялась забеременеть?

— Наташка в прошлом году уже делала аборт, и теперь у нее стоит спираль, и она ничего не боится, даже СПИДа, трахается направо и налево. Она, кажется, своему студенту уже изменяет с его же приятелем. Мне один парень сказал.

Настя слушала все эти откровения, и ей в голову приходили странные мысли.

«Ну надо же, — думала, — я так долго тянула с тем, что другие делают с феноменальной легкостью. Ну да, они, наверное, относятся к этому как к необходимой гигиенической процедуре».

— Ну вот, — продолжал Миша, — я теперь хожу всюду один, как дурак, мне даже на дискотеку идти одному неохота. Слушай, — оживился он, — давай ты пойдешь со мной. Завтра в ночь как раз будет рейв-монтаж.

— Что это такое? — спросила Настя.

— Ну это такая классная рейверская дискотека. Если я приду с новой девушкой, то все наши просто опухнут. А если я еще и скажу, что это девушка моего папаши, то это будет полный отпад.

— Вот этого, пожалуйста, не надо, — запротестовала Настя.

— Конечно, это я перегнул, — согласился Миша, — ну а вообще ты не против? Пойдем, что ты так долго думаешь. Мы там классно повеселимся, а то что тебе дома сидеть, скучать. У тебя же в Питере друзей нет?

— Нет, — кивнула Настя.

— Тем более, — с еще большим воодушевлением произнес Миша, — я тебя сразу с кучей народа познакомлю, может быть, ты и найдешь себе кого-нибудь помоложе и получше моего папаши.

— Спасибо, конечно, за заботу, — с достоинством ответила Настя, — но только я как-нибудь сама буду устраивать свою личную жизнь.

Поколебавшись еще немного, Настя согласилась составить Мише компанию. Под его руководством она тщательно выбрала подходящую для такого случая одежду. Миша настоял на том, чтобы Настя нарядилась в футболку и брюки «кислотных», то есть неестественно-ярких, фосфоресцирующих цветов. Он даже не поленился, съездил к своей однокласснице и привез Насте ядовито-салатовую маечку с серебряными нашлепками на груди. Зато ботинки «доктор Мартенс», доставшиеся Насте от Нади, Миша безоговорочно одобрил. Сам он облачился в серебристые виниловые брюки, которые назвал «выходными», и ярко-желтую футболку. На ноги он надел кроссовки на такой толстой подошве, что Настя назвала их женскими. Миша обиделся и очень долго и страстно доказывал девушке, что, во-первых, она ничего не понимает, а во-вторых, сейчас в моде стиль «унисекс», когда парни и девчонки могут вообще одеваться одинаково.

По дороге в рейв-клуб Миша возобновил беседу о своем отце.

— Нет, ты объясни мне, — допытывался он, — что ты в нем нашла? Денег у него не было, нет и никогда не будет. Внешность так себе, возраст уже почти пожилой, занимается какой-то фигней, поет в ресторанах. Он так и будет петь, пока голос у него не пропадет, а что потом? Мама говорит, что рано или поздно ей придется взять его на содержание, потому что она единственная его родственница. Правда, теперь ты появилась, но я думаю, это ненадолго.

— Вовсе нет! — с вызовом ответила Настя. Мишины речи все сильнее и сильнее злили ее. — Странно, что ты не понимаешь, какой у тебя замечательный отец.

— А что в нем такого замечательного? Объясни мне, может, я тогда пойму. В то время, когда он жил с нами, я был еще слишком маленьким и ничего не помню. Но, судя по маминым рассказам, он не представляет из себя ничего хорошего. Она говорит, что он типичный неудачник и что вину за собственные неудачи он перекладывает на окружающих. Как будто кто-то виноват в том, что у него таланта не хватило и его не взяли в консерваторию. Мама говорит, что лучше вообще не петь, чем петь в ресторанах.

— Замолчи сейчас же! — Настя разозлилась так сильно, что готова была накинуться на Мишу с кулаками. — Что ты заладил: «мама говорит, мама говорит», разве у тебя своего мнения нет?

— Почему? — отозвался Миша. — Есть у меня свое мнение. Конечно, о том, какой он человек, я судить не могу, но что отец из него фиговый, это я точно знаю. Я всегда видел, что он общается со мной через силу, как бы из чувства долга. Вот представь сама, приходит к тебе папаша и смотрит на тебя чуть ли не со страхом. Честное слово, — Миша остановился и посмотрел на Настю, — как будто он поверить не может, что это я, его собственный сын, и как будто я ему все время напоминаю о чем-то неприятном. Я всегда это чувствовал, даже когда был еще совсем маленьким. Да у меня, — продолжал Миша, — можно сказать, вообще детства не было. Мамаша пашет с утра до вечера, как автомат, так выматывается, что ей уже ничего не нужно. Папаша шарахается от меня, как от чумы. Короче, мне не позавидуешь. Да, ладно тебе, — рассмеялся Миша, увидев, что Настя загрустила, — не переживай. Все же налаживается. Теперь мама наконец нашла себе мужика, да и папа пристроен. Я думаю, старик Фрейд был прав. Когда человеку удается решить свои сексуальные проблемы, то вся его жизнь меняется к лучшему.

Между тем молодые люди уже подошли к клубу «Лабиринт». Именно здесь устраивалась рейверская дискотека. Миша с довольным видом знакомил Настю со своими многочисленными друзьями и подругами, которые в ярких «кислотных» нарядах выглядели неотличимыми друг от друга. Настя определенно произвела фурор, но, честно говоря, ее это мало занимало. Разговор с Мишей вывел Настю из состояния душевного равновесия.

Вслед за Мишей девушка спустилась в подвал. Здесь грохотала ритмичная музыка, полумрак зала расцвечивали неестественно яркие вспышки ламп и лазерных лучей. Настя рассеянно следила взглядом за причудливо извивающимися телами танцующих тинейджеров, их яркие наряды фосфоресцировали и казались одеянием космических пришельцев. Настя смотрела на все это как сквозь толстое стекло, отделяющее ее от происходящего. Она никак не могла успокоиться.

«Ну как же он может так говорить? — мучительно размышляла девушка. — Почему он так беспощадно судит своего отца? Хотя, с другой стороны, только Миша и имеет на это право. Митю действительно нельзя назвать хорошим отцом. Но почему он так вел себя с сыном? — у Насти голова пошла кругом, слишком много вопросов и ни одного ответа. — Но так не бывает, — подумала она, морщась от оглушительной музыки, — на все есть свое объяснение. Наверное, Митя никогда не любил Женю и сына своего всегда считал обузой. От этого и избегал встреч с ним, да и сейчас что-то незаметно, чтобы он был рад обществу сына. Но не значит ли это, — продолжала размышлять Настя, — что он вообще не способен любить и что мысль о ребенке будет всегда приводить его в ужас?»

Настя вспомнила, с какой убийственной настойчивостью Дмитрий требовал, чтобы она предохранялась от беременности, и ей стало нестерпимо грустно. Сейчас она каждый вечер послушно проглатывала противозачаточную таблетку и относилась к этому, как к чему-то само собой разумеющемуся. А что будет дальше? Неужели Насте все время, пока они с Митей вместе, придется пить эти таблетки, ставить барьер на пути их нерожденного ребенка? Ведь Митя так ни разу и не признался ей в любви. Настя старалась убедить себя в том, что относится к этому с пониманием, что слова не важны, что он пока просто не готов. Неужели он так никогда и не скажет ей: «Я тебя люблю» — и не прибавит потом срывающимся от нежности голосом: «Я хочу, чтобы у нас был ребенок». От этих мыслей Насте стало нехорошо. Она поняла, что дальнейшие размышления на эту тему грозят ей тяжелой депрессией. Нет, она не может себе позволить распуститься! Ее положение сейчас и так не слишком прочное, сперва надо разобраться с настоящим, а уж потом думать о будущем.