— Да, — медленно произнес Дмитрий, — пойдем на кухню, там я тебе все расскажу.

— Нет, на кухне стены имеют уши, то есть там все время Люда крутится. Пойдем лучше ко мне, там нам никто не будет мешать.

Лева внимательно выслушал Дмитрия, подумал немного и произнес:

— Да, занятная история. Мне даже завидно, со мной уже давно ничего подобного не происходит. А тут тебе и романтика, и тайна, и страсть.

— Не знаю, у меня уже от всего этого голова кругом идет. И вообще, тебе не кажется, что я влип?

— Нет, — спокойно сказал Лева, — разве кто-то ограничивает твою свободу или вынуждает тебя к чему-то? Ты свободен сам выбирать свой путь. Ты сам знаешь, чего хочешь?

— В каком смысле?

— Не прикидывайся дурачком! Хочешь ты, чтобы эта девушка оставалась с тобой, или же ты предпочтешь спокойное и размеренное одиночество.

— Даже не знаю, — задумчиво произнес Дмитрий. — Когда я согласился пустить ее к себе, я думал, что она несчастная девчонка из трудной семьи и ей негде жить. Конечно, она мне нравилась, но я и помочь ей хотел.

— Да, конечно, жалость — мощная движущая сила, — с легкой иронией произнес Лева, — но ты, мой дорогой, не из тех людей, которые могут чем-то долго заниматься из жалости. Так что не надо строить иллюзий. К тому же, по-моему, девочка доставляет тебе немало приятных моментов.

— Ну да, только мне все время кажется, что я участвую в каком-то дурацком фарсе. И эти ее разговоры о любви. Да я ей просто не верю. Мне кажется, что Настя повторяет их как заклинание, что она хочет отвлечь мое внимание для каких-то своих целей.

— А тебе не приходит в голову, — сказал Лева и пристально посмотрел на Дмитрия, — что она на самом деле тебя любит? Думаешь, такого быть не может?

— Может, — ответил Дмитрий, — но это-то и пугает меня больше всего. Я не готов. И еще, знаешь, иногда у меня появляется ощущение, что весь мир просто помешался на любви. О любви поют, сочиняют стихи, пишут романы, снимают кино. Просто настоящая эпидемия любви. Такая чума двадцатого века, СПИД номер два. Ведь это же болезнь, которая косит всех подряд. В юности ее переносишь очень тяжело, рискуя если не жизнью, то рассудком. Зато потом вырабатывается иммунитет, и ты уже не можешь заразиться, даже если очень хочешь, — грустно добавил Дмитрий.

— Вот что я тебе скажу, мой дорогой, — задумчиво произнес Лева, — твое представление о любви чудовищно искажено. Как ты думаешь, для чего снимают все эти бесконечные любовные мелодрамы, почему твои романсы приходят послушать немолодые, замученные жизнью люди? Потому что каждому человеку нужна любовь. Нужна как воздух, как еда, как смысл безрадостного человеческого существования. И ты не исключение из общего правила. Тебе любовь нужна не меньше. И ты можешь сколько угодно говорить о своем мнимом иммунитете, меня ты не обманешь. Ты верно сказал, что не готов. Ты просто-напросто боишься любви, ты превратил себя в кусок льда, и теперь тебе страшно растаять.

— Конечно, страшно, — не стал спорить Дмитрий, — потому что, стоит льду растаять, как на его месте не оказывается ничего, кроме лужи. А кому нужна эта жалкая теплая водичка?

— Эх, ничего ты не понимаешь, — вздохнул Лева, — даже не знаю, как тебе объяснить. Вот слушай, — он протянул руку к стеллажу и достал книгу в простом переплете из черного коленкора. На обложке золотом был вытеснен крест. — Это Новый Завет, — сказал Лева, — сейчас я тебе прочту, что пишет про любовь апостол Павел. Слушай, — он надел очки в тонкой металлической оправе и сразу открыл книгу на нужной странице. Видно, Лева часто перечитывал это место. Лева откашлялся и начал: — «Любовь не превозносится, любовь не гордится, любовь не ищет своего, любовь долго терпит, любовь всему верит». Я думаю, на первый раз этого достаточно. Запомни, пожалуйста, эти слова, особенно про то, что любовь всему верит. Я думаю, теперь тебе есть над чем подумать.

3

Прошло полтора месяца с тех пор, как Настя поселилась у Дмитрия. И если сначала их совместная жизнь напоминала Насте сплошной сверкающий фейерверк, а потом тихую, но радостную мелодию, то теперь девушка все чаще чувствовала скуку и пустоту. Насте казалось, что она с огромным трудом и предвкушением победы забралась на вершину крутой горы. Да, она достигла своей цели, но пути вверх дальше не было. Теперь ее ждал только спуск.

Крошечная квартирка Дмитрия сделалась Насте тесна, как рубашонка выросшему ребенку. Девушка то и дело натыкалась на беспорядочно разбросанные предметы. От многодневного слоя пыли щекотало в носу. Настя, забывшая, когда она в последний раз держала в руках тряпку и веник, сделала попытку прибраться. Но тут же наткнулась на яростное сопротивление Дмитрия.

— Только ничего не трогай! — заявил он. — И не смей вытирать пыль, иначе ты непременно что-нибудь разобьешь.

— Но ведь скоро мы будем погребены под этой пылью! — пыталась убедить его Настя. — Ведь и так уже трудно дышать. Если ты боишься доверить мне уборку, вытирай пыль сам или давай это сделаем вместе.

— В другой раз, — отмахивался Дмитрий, — сейчас у меня нет на это времени.

Обычно Дмитрий очень рано уходил из дома, а возвращался так поздно, что пыль уже делалась незаметной и идея уборки отпадала сама собой.

Слишком часто Настя оставалась предоставленной самой себе. К этому она тоже не была готова. Сначала она с утра до вечера бродила по городу. Девушка полюбила Петербург, но странной, немного болезненной любовью. Этот город представлялся ей прекрасным, но холодным творением рук Мастера, которого мало интересует жизнь обычных людей с их радостями и печалями. Дворцы, изысканные дома с фонарями окон, навеки застывшие атланты и кариатиды, каменный сфинкс с непроницаемым лицом — все они не замечали людей, а лишь любовались своим отражением в холодных серых водах Невы и многочисленных каналов.

В какой-то момент Настя почувствовала, что не может больше бродить по городу в одиночку. Эта ледяная красота начала подавлять ее. Дмитрий редко составлял ей компанию. Он был все время занят, летом у ансамбля прибавлялось работы. Разбогатевшие петербуржцы приглашали их петь на дачах, выступать на арендованных речных трамвайчиках, помимо этого были и заранее запланированные концерты. Настя очень любила сопровождать его на репетиции и выступления, правда, Дмитрий не всегда позволял ей это. Иногда он заявлял:

— Ты меня отвлекаешь, я чувствую на себе твой взгляд, и от этого мне трудно петь.

Но иногда его настроение неожиданно улучшалось, и он сам звал Настю с собой. Это случалось не так уж часто, но тем не менее Настя успела стать в ансамбле почти своей. Вот только одна из певиц, Вероника, почему-то бросала на Настю свирепые взгляды.

А с одним из гитаристов у Насти сложились вполне приятельские отношения. Его звали Саша Сенько, ему было чуть меньше тридцати лет. Высокого роста, с волнистыми черными волосами до плеч, он выглядел очень импозантно и даже был похож на цыгана, особенно когда вдевал в ухо серебряное кольцо серьги. Второй гитарист, Андрей Танаев, выглядел таким мрачным и неразговорчивым, что Настя никогда не делала попыток с ним пообщаться. Однажды она спросила у Саши, отчего Андрей всегда такой суровый.

— Пустяки! — расхохотался гитарист. — Он просто недавно вшился и теперь переживает. И пить ему хочется, и страшно. На самом деле это ерунда. У меня сосед уже раз пять, наверное, вшивался и всегда начинал пить после этого. И ничего, жив. Это же психотерапия чистой воды, на самом деле никакой угрозы жизни нет, все держится на одном страхе.

Настя с невольным уважением взглянула на Андрея. Ей показалось, что она разглядела на его сумрачном лице печать смерти, которую он носил в виде капсулы где-то в области предплечья.

Был в ансамбле еще один Александр, которого все, чтобы не возникало путаницы, звали Саньком. Это был как раз тот самый танцор, который с самого первого дня знакомства с веселым дружелюбием смотрел на Настю. С ним-то девушка и общалась чаще всего в перерывах между выступлениями и во время перекуров на репетициях. Санек приехал в Питер из Карелии, жил у своей тетки. Когда-то он учился и жил в интернате общества «Олимпийские резервы». Длилась спортивная карьера Санька недолго, всего лишь год. Тренер по гимнастике понял, что олимпийского чемпиона из мальчишки не получится, и Санек был отправлен доучиваться в свой городок. И все же навыки, полученные в спортшколе, очень ему пригодились, он мог пройтись колесом, сделать сальто и выделывал ногами такие лихие коленца, что даже профессиональные танцоры восхищенно цокали языком.

Сам Санек к своей танцевальной карьере, как, впрочем, и к цыганским песням, относился очень спокойно. Его увлекало совсем другое. Он был фанатиком шахматной игры. Стоило ансамблю сойти со сцены и расположиться в гримерной, как Санек тут же располагался где-нибудь в уголке с миниатюрной шахматной доской и крошечными магнитными шахматами.

Руководил ансамблем Николай Владимирович Белов, скрипач, единственный музыкант, к которому полагалось обращаться по имени отчеству. Было ему уже за сорок, он не выговаривал несколько согласных звуков, питал слабость к кружевным воротничкам и разгадыванию кроссвордов, а также метался от одной солистки к другой, мучительно выбирая между Машей и Вероникой.

4

Обе молодые женщины были солидарны в своей неприязни к Насте. Очень скоро Настя поняла, что это Вероника терпеть ее не может, а Маша просто поддерживает подругу. Когда Настя находилась в одном помещении с солистками, она старалась держаться от Вероники подальше. Девушке казалось, что та только и ждет удобного момента, чтобы со злобным шипением вцепиться ей в волосы. Маша держалась гораздо спокойнее. Она просто подавляла Настю своим насмешливым и высокомерным безразличием.