— Ты на что намекаешь?

— Ну, один-то раз вы меня уже пытались убить, господин Зарецкий.

— Что?!.. Я к этому не имею никакого отношения. И оправдываться перед тобой не собираюсь!

— Естественно, кто бы сомневался.

В самый разгар ссоры Баро вдруг поймал себя на мысли, что ему даже нравится дерзость Максима. Если бы он сейчас сжался, усох, увял — струсил, одним словом, Баро сказал бы себе: «И вот из-за этого я ругаюсь с любимой дочерью?» А так он, по крайней мере, видел достойного противника.

— Не хочешь слушать доброго совета — дело твое. Смотри, чтоб потом не пришлось об этом пожалеть!

— Разберемся. У меня своя голова на плечах есть!

— Ты бы о Кармелите подумал! Максим! Ты же ей жизнь ломаешь!

— Неправда. Я хочу, чтобы она была счастлива! И мы будем вместе! Вот увидите, будем!

— Много ты на себя берешь, смотри, не надорвись! Чтобы ты к моей дочери на пушечный выстрел не подходил! Надеюсь, на этот раз ты меня хорошо расслышал.

— Надеюсь, и вы, господин Зарецкий, хоть что-то расслышали из того, что я сказал.

Баро решил, что все сказано. Собрался уходить. Но он не мог позволить, чтобы последнее слово было не за ним:

— Смотри у меня, болтун!

Когда Баро вышел, Максим без сил плюхнулся на кровать. Почувствовал слабость, как будто вся кровь, что в нем еще оставалась, вытекла. Невероятно сильно, просто как-то болезненно захотелось увидеть Кармелиту. Распаковал, хищно раздирая бумагу, картину, ее портрет. В номер без стука вошел Палыч. Запыхавшись, бросился к Максу:

— Ты чего на кровати? Жив?!

— Жив, Палыч. И умирать не собираюсь.

— Это-то я понимаю. Главное, чтоб тебе не помогли в этом деле. Что это за цыган из твоего номера только что вышел? Уж больно грозен! Кто таков?

— А это отец Кармелиты… — Максим ненароком кивнул в сторону портрета.

— Хм-м. Ясненько, — хмыкнул Палыч. — Ну, я гляжу, отец ваше общение не очень-то одобрил?

— А ты, Палыч, сам как думаешь?

— Я свое уже отдумал…

— А я нет. Не знаю, что мне делать… С Баро мы еще большими врагами стали. В том, что Кармелиту люблю, я еще больше убедился. Наверно, все же уезжать нужно. Но Зарецкий мне угрожал. Так что даже не только из-за Кармелиты, а просто назло ему, чтобы показать, что не струсил, хочется остаться.

— Остаться? А как жить-то будешь? Работу-то потерял!

— Ну, Палыч. Руки-ноги есть, работа найдется. Пойду в истопники к тебе! Ты же знаешь, я никакой работы не боюсь. Заместитель Палыча Максим Орлов, а?

Но Палыч его уже не слушал. Старик пристально смотрел на талисман, болтающийся на груди Максима.

— Э-э, парень, брось трепаться. Ты лучше скажи, что это за штуковина?

— Амулет цыганский. Кармелита мне его подарила. Сказала, что защищать меня будет.

— Ерунда это… — грустно сказал Палыч. — Меня он что-то не сильно защитил…

— А ты тут при чем? — удивился Максим. — Амулет-то мне подарили.

— Да при том, Максимка, при том, — Палыч неторопливо достал из-за пазухи маленький мешочек, висевший на шнурке. — Ты вот это видел?

— Конечно, видел. Еще думал: «Что ж там Палыч такое носит, поближе к сердцу?» Только спросить стеснялся.

Максим вскочил с кровати, снял свой оберег. Поднес его к амулету Палыча — они были одинаковы. Абсолютно одинаковы. Кожаные мешочки. А к ним пришиты одинаковые золотые кругляшки.

— Да, Максимка, близнецы просто. Только с разницей лет в сорок. Стареют амулеты так же, как и люди.

— Как это получилось, Палыч, откуда?!

— Кто сделал твой амулет?

— Не знаю…

— Вспомни. Кармелита что-то говорила об этом?!

— Ну что-то, да… Что-то говорила…

— Что?! — Максим никогда не видел Палыча таким.

— Вроде ее бабушка сделала…

— Как зовут бабушку?

— Рубина.

— Рубина?! — Палыч схватился за сердце, сел на кровать, покачал головой, как будто отгоняя наваждение.

— Да, — продолжил Максим, — Рубина.

— Вот и пересеклись наши дорожки, — едва слышно сказал старик и повторил, с удовольствием выговаривая каждую букву: — Р-у-б-и-н-а…

— А откуда ты знаешь бабушку Кармелиты?

— Так ведь я тебе рассказывал…

— Что?.. — Максим был потрясен не меньше Палыча. — Так та цыганка, о которой ты рассказывал, и есть…

— Да. Да, — сказал Палыч. — Она самая и есть бабушка Кармелиты!

Максим точно так же, как несколько секунд назад его друг, схватился за сердце и сел на кровать. И так же недоуменно покачал головой:

— Получается, я сейчас всю твою историю повторяю. Да-а… Значит, ты тогда человека убил.

— У меня не было другого выхода… Я ведь безоружный был. Это брат Рубины достал нож. Пришлось спасать… И ее, и себя…

— Ну, так если это он нож вытащил, значит, ты просто защищался…

— Ну и что… Мне-то от этого не легче… Я… кровь ее родного брата на мне… Мать Рубины — Ляля — пуще всех тогда злилась. Я бы… я не знаю… я бы все отдал, только б он живой остался!

— Палыч, но Рубина-то жива! Тебе нужно с ней встретиться, объяснить ей все. Ну, Палыч.

— Пустое, Максим… пустое. Не надо никаких встреч. Она мне и так каждую ночь снится! А вживую увидеться… Зачем?.. Только хуже будет.

— Но ты же ее любишь до сих пор!

— И что с того?! Сорок лет не виделись — и не надо! Нет, нет, нет, никаких встреч…

— Зря, Палыч, борись… А может, она тоже о тебе думает?!

— Может… — сказал старик и вдруг вскинулся и заговорил уже другим, затвердевшим голосом: — И знать не хочу!.. И тебе в сотый раз советую, забудь свою…

— И что ты мне советуешь? Что?! Чтоб я, как ты, потом сорок лет мучался?.. Нет, я понял. Я поеду и встречусь с бабушкой Кармелиты!

— Дурачок… Зачем?

— Я ей расскажу про нас с ее внучкой! Я думаю, она поймет. И подскажет. Поможет мне. То есть нам с Кармелитой.

— Да ты ее и в глаза не видел!

— Ну, не видел. Зато из тюрьмы вытаскивал. Она поможет! Я ей… я этот амулет покажу. Ну не враг же она своей внучке! Она что-нибудь придумает, она поможет. Как Рубина скажет, так и будет. Скажет уехать, точно уеду!

Глава 36

Баро в бешенстве ходил вдоль и поперек Кармелитиной спальни:

— Ты что же, не знаешь, что цыганке нельзя оставаться наедине с мужчиной?!

— Папа, мы ничего плохого с Максом не делали!

— Как же! Конечно! Сам видел! Вы очень неплохо целовались! Как в кино! Стыд какой! Ты же невеста! Неужели ты не понимаешь, что позоришь меня?! В таборе и по всей слободе и так уже ходят разговоры, что ты тайно встречаешься с этим гаджо!

— Я ничего постыдного себе не позволила! А то, что тайно, в этом ты сам виноват! Ты же мне все запрещаешь! Разве не так?! Я уже взрослая! Я могу сама решать! Дай мне жить так, как я хочу!

— И как это, интересно?!

— Быть с тем, с кем я хочу! Не по законам вашим… нашим… И не по этим обычаям…

— Замолчи!!! Значит, это я виноват, что ты по мужикам бегаешь?!

— Ничего я не бегаю! Я встретилась один раз с Максимом!

— Во-первых, не один раз… А во-вторых, я запрещаю тебе даже думать об этом проходимце!

— Ты не прав, папа! Он честный и порядочный. Он бабушку из тюрьмы вытащил.

— Хватит про твою бабушку. Она тоже хороша! А его имя вообще при мне упоминать не смей! Ты обручена! И должна думать только о Миро, и замуж выйдешь только за него!

— Вот, проговорился! Значит, ты все-таки насильно выдашь меня замуж за Миро?

— Так всегда было!

— А тебя тоже насильно женили на моей маме?!

— Не смей! Не смей так говорить о маме!

— Почему?! Мне интересно — я должна знать.

— Она была цыганка!

— А я не люблю Миро. Понимаешь, не люблю!

— Не говори ерунды! Я сегодня же скажу Бейбуту, чтобы он засылал сватов!

— Но я не смогу жить по-твоему! Никогда не смогу! Что хочешь со мной делай!

— Разбаловал я тебя, — сказал Баро почти спокойно. — Слишком много себе позволяешь. Как я тебе уже объяснял, о свободе своей забудь! Ты ей плохо распорядилась! Будешь все делать, как я скажу.

Кармелита сжала руки в кулаки.

— Да, и вот что… Ты хотела стать артисткой?! У тебя есть такая возможность.

— Ты имеешь в виду, кривляться перед толпой отдыхающих на набережной?

— Постыдилась бы! Так о людях говоришь, о соплеменниках своих. Это их работа. И работа всех твоих предков, между прочим!

— А я больше не хочу с ними выступать!

— Будешь! Я тут все просчитал… Будем заброшенный театр восстанавливать. Мне давно пора было за это дело взяться. Спасибо, Бейбут подтолкнул. Театр, ресторан, казино — все, что требуется для большого развлекательного центра. К нам издалека ехать будут… А ты начнешь репетировать под надзором Бейбута.

* * *

Как же мерзко! Как мерзко шпионить, лазить по чужим столам, ящичкам, выискивая нужное письмо…

С тряпкой для вытирания пыли в руках (отличное прикрытие) Олеся искала письмо, о котором говорил Форс. Начала перебирать бумаги, лежавшие по всему столу.

И тут зашел Астахов:

— Что вы здесь делаете?

Олеся беспомощно, растерянно, посмотрела на него. На глаза навернулись слезы.

— Я… я… пыль протираю, бумаги стопкой складываю. У вас такой беспорядок на столе!

Астахову стало неловко. Это его бич с детства — захламленный рабочий стол. Как мама его ни ругала (а потом — жена), толку никакого. Нечего сказать, молодец! Сам виноват, а на девочку набросился. Вон — до слез довел… Как же убирать, не собрав бумаги, тонким слоем рассеянные по всему столу?

— Ну да, да. Все некогда. Руки не доходят.