Андрей Максимов - Карма

Наташа не сопротивлялась.

Цветков тыркался во все двери – двери были заперты. Наконец одна поддалась. Это был кабинет компьютерной верстки.

– Идиоты, – вздохнул Цветков, открывая перед Наташей дверь. – Ту единственную дверь, которую как раз обязательно надо запирать, они и не закрыли. Любой заходи – забирай наши компьютеры.

Огни города нагло пробивались в окна, и в этом неясном свете экраны мониторов на столах казались плоскими, бессмысленными созданиями. Не то что лирического, а просто ничего живого не ощущалось в этой комнате.

Цветков свет зажигать не стал. И Наташа, конечно, тоже.

Цветков сел на край стола. И Наташа, конечно, тоже – напротив.

– Я хотел выпить за вас, – предсказуемо сказал Цветков.

– Так ведь день рождения у вас, а не у меня, – предсказуемо ответила Наташа, размышляя: Цветков полезет к ней до того, как выпьет водки, или после?

Но Цветков непредсказуемо зашагал по полутемной комнате, периодически сбивая все, что можно сбить, впрочем, совершенно не обращая на это внимания. Он ходил нервно, но выразительно, – выражал нервозность.

Не останавливаясь, он произнес:

– Я хотел бы выпить за вас, Наташа, потому что вы – нормальный человек. Нормальная женщина…

– Нормальных женщин не бывает, – попыталась пошутить Наташа.

Но Цветков так сверкнул на нее глазами в темноте, что ей оставалось только опустить взгляд и слушать.

– Я хотел вам сказать, потому что надо кому-то сказать, понимаете? Нет, не кому-то… Мне вам надо сказать, понимаете? – Цветков нервничал, и это заводило Наташу. Ей всегда нравились такие, нервные, с непредсказуемыми реакциями, – с ними было интересно.

– Мне сорок пять. Я боюсь этого возраста. Не старости боюсь, а одиночества, понимаете? Когда рядом не будет ни одного нормального человека. Вы понимаете, о чем я говорю?

Наташа кивнула.

Цветков, казалось, этого не заметил – он не нуждался в реакции. Ему необходимо было высказаться.

– Я вырос в нормальной семье, понимаете? Нормальной. Вот мы пили за моих родителей. Они не дожили. Они были геологами, казалось бы, крепкие люди, а вот ведь… Ушли один за другим с разницей в полгода. И я точно знаю: отец увел мать за собой. Увел, потому что там лучше. Он просто ее пожалел – и увел. Понимаете?

«Откуда вы можете знать, что там лучше?» – хотелось крикнуть Наташе, но она сдержалась.

Цветков продолжал:

– Мама без отца не могла жить. Просто не могла – и все. А у меня так не получилось. Мне не удалось найти человека, который стал бы частью меня, понимаете? Как бы моей ногой, рукой… Я не знаю. Частью, понимаете? Любовь – это когда слияние, понимаете? Мужчина и женщина в жизни тоже должны сливаться, а не только в постели. Понимаете, да?

Помолчали.

Наташа понимала одно: Цветков объясняется ей в любви. Нет, она еще одно понимала: так в любви ей еще никто не объяснялся.

Цветков нервно шагал по комнате.

– Не о том я, наверное, да? Не о том… Нормальных людей мало, понимаете? Вот мои родители – они жили ясно и понятно. А я… Мы играем постоянно, в каком-то нелепом спектакле участвуем. Разве Бог создавал людей для спектакля, а не для жизни? Я все время ищу ту ясную, понятную, нормальную жизнь, которая в детстве была. Но одному ее найти невозможно…

Цветков замолчал. Посмотрел на Наташу выразительно.

Она уже была готова сама броситься к нему, но он опять заговорил:

– Я вот звезд этих наших ненавижу, знаете почему?

Наташа улыбнулась:

– Так за что ж их любить?

– Нет, нет, не то, не то… – Цветков начал даже как будто злиться. Наташа испугалась. – Они же на виду, да, эти звезды? Ну, так живите на виду так, чтобы люди с вас брали пример. А они? У них не жизнь, а сплошной пиар. Свадьба – пиар, развод – пиар, любовь, смерть друга, поход в театр – все пиар. Я и газету нашу придумал, чтобы против их пиара выставить свой. Хотите, чтобы про вас писали? Пожалуйста! Хотите, чтобы все было пиаром? Да ради бога! Будете прославляться с помощью собственной гнусности и мерзости!

Наташа любила мужчин, которые завоевывали ее разговорами. Когда мужчина бросается сразу – это не интересно. А вот когда пытается понравиться, стесняется дать волю рукам, тогда совсем другое дело.

Вообще Наташа считала, что новелла может случиться с любым мужиком. А вот рассказ и тем более повесть (не говоря уж о романе) – только с тем, кто умеет разговаривать. Любовная страсть поддерживается беседой – эту истину Наташа усвоила давно.

Цветков продолжал говорить яростно, даже руками все так же размахивал, сбивая посторонние предметы.

Наташе стало его жалко. Она подошла, стараясь не наткнуться на углы многочисленных столов, обняла сзади. Цветков замер и как-то сразу обмяк. Наташе казалось: она чувствует, как бьется его сердце.

Успешный, красивый, с сексуальным голосом, умный и при этом робкий… Такой коктейль может какую угодно женщину с ног свалить.

Она повернула его за плечи и впилась в губы.

Целовался Цветков правильно: страстно и нежно одновременно.

Он обнял ее, прижал к себе, потом, после поцелуя, отстранился немного, чтобы взглянуть ей в лицо.

В глазах Цветкова Наташа прочла именно то, что и хотела прочесть: благодарность и страсть.

И снова поцелуй – долгий, нежный, страстный. Голова начала кружиться.

Руки Цветкова скользнули по ее юбке, по блузке. Легко, будто только этого и ждали, отстегнулись верхние пуговицы, и Наташа почувствовала его руку на своей груди.

Гибельное для женщин сочетание мужской грубости и нежности соединялись в этом человеке. Наташа понимала: еще мгновение – и она совсем поплывет: ни мыслей не останется, ни чувств, ни ощущения времени. Ничего, кроме желания.

Да, с таким мужиком все именно так и произойдет – останется лишь одно желание подчиняться. Лишь одно ощущение – переполняющего тебя восторга.

Но, боже! Ей же нельзя! Нельзя ей теперь, господи!

Она ведь – оружие. Она может убить хорошего человека.

Наташа с силой оттолкнула Цветкова.

Тот от неожиданности отпрянул, едва не упав.

Сказала зачем-то глупое:

– Извините, извините… – И опрометью… в коридор, по коридору, вниз по лестнице, к выходу.

Бежала, повторяя зачем-то как сумасшедшая: «Я – заразная, я заразная, я заразная… Я – оружие… Я – оружие… Я – оружие…» Села в машину, даром что выпила, и тут же – по газам, словно боясь, что Цветков станет гнаться за ней.

Отъехала. Понимала: нет сил дальше рулить, надо бы в себя прийти. Остановилась. Вышла.

Чтобы прийти в себя, был один верный способ – набрать Риткин номер.

– Ритуля, все! Все, конец! Ко мне Цветков приставал, а я его… Представляешь, сначала сама бросилась его целовать, а потом… как вспомнила, что со мной… Ну, про мой диагноз… А он такие мне слова говорил, и так искренно… А я… Я…

Ритуля была хороша еще и тем, что, казалось, всегда ждала Наташиного звонка, никогда ничему не удивлялась и в любую ситуацию врубалась с ходу:

– А он хороший, Цветков-то?

– Классный. При чем тут…

– Да нет… Я подумала: если плохой – так и ладно! Одним заразным больше, одним – меньше. Так им, мужикам скотинистым, и надо!

– Что ты несешь? – попыталась возмутиться Наташа, понимая, что от слов и самого голоса Риты действительно начала успокаиваться.

– Извини, подруга, неловко тебе даже как-то об этом говорить, – продолжила Рита, – но если он – человек хороший, то чего бы тебе не вспомнить об одном прекрасном изобретении человечества? Я имею в виду презервативы?

– Да, да, – залепетала Наташа. – Конечно. Извини. Перезвоню. Пока.

Она села в машину, включила радио на полную громкость и помчалась домой.

Наташа парковала машину на платной стоянке. До дома надо было идти минут десять – это если по улице. А если срезать, дворами, то пять.

Настроение было поганое. Хотелось поскорее домой, еще выпить чуть-чуть, потом – в душ, потом еще выпить – и в койку.

Она повернула во двор и сразу услышала за спиной шаги. Убыстрила шаг – за спиной тоже заторопились. Остановилась. За спиной все стихло.

Оглянулась.

За ней шли два мужика. В масках.

Она бросилась бежать.

Догнали ее быстро. Практически сразу.

Почувствовав сзади дыхание, она развернулась, попытавшись ударить нападавшего сумкой по голове.

Ничего не вышло – сумку перехватили, вырвали.

Наташа подумала: «Слава богу, это просто грабители!»

Но сумка была отброшена в сторону.

Тот, кто напал, заломил ей руки за спину, прижал к себе, ногами удерживая ее ноги. Это был огромный, толстый человек. Он держал ее так крепко, что она вообще пошевелиться не могла, только мотала головой.

Второй подошел спокойно – Наташе казалось, что она видит, как он улыбается под маской, – и начал медленно, нагло расстегивать пуговицы на ее блузке. Она попробовала укусить его за руку и тут же получила весьма ощутимую пощечину.

Ей было так страшно, как не бывало еще никогда в жизни. И уже подступала та самая апатия страха, когда на все становится наплевать и ты только подчиняешься этой апатии, плывешь по ней, не в силах сопротивляться.

«Но я ведь – оружие, – вдруг вспомнила Наташа. – Я ведь – оружие».

Она улыбнулась и сказала, как могла нежно:

– Ой, ребятки… Что ж вы сами-то не попросили, а? А я тоже, дура, растерялась, убегала зачем-то, дуреха… У меня ж мужика, почитай, годика два не было, а тут вы… – Наташа повернула голову к толстяку. – Да не держи ты меня, не убегу я… Только вы вместе, ладно? Ну, или по очереди? Хорошо? А то когда еще придется… Хочется насытиться, понимаете?

В стане нападающих радости не ощущалось. Ощущалась растерянность.

Толстый даже ослабил свои железные тиски.

Наташе удалось освободить руку.

Наташа, как могла нежно, погладила толстого по животу, потом рука скользнула ниже, Наташа нашарила молнию, потянула вниз…