А Леха так больше не мог и не хотел. После смерти мамы… его как раз в другую сторону пододвинуло.

Мама была особенным человеком в жизни Самойлова. Надежным другом и проверенным товарищем. Никогда не ругала и не повышала голос, никогда не поучала, как нужно жить и что делать. Вместе, плечом к плечу, прошли через тяготы нищенской жизни, когда в пору впасть в отчаяние от безысходности. Выдержали, выстояли…

Отец Лехи умер, когда ему исполнился год. Практически мгновенно — тромб. До больницы не успели довезти. Мать, наверное, еще могла бы выйти замуж, и, возможно, было бы не так тяжко, но… не захотела. Память о муже была сильнее призрачного благополучия с человеком, которого она никогда не смогла бы полюбить так же, как отца.

Мама не дожила до сорока семи лет один день — нелепая и жестокая случайность: полезла по стремянке за архивными папками у себя в кабинете, неловко поставила ногу и, поскользнувшись, упала. Ударилась о край стола. Насмерть. Трагедия, после которой…

…как-то резко и четко обозначилась бессмысленность беспорядочных случек на один раз, опротивела карусель незапоминающихся одинаковых лиц — сердце требовало настоящего в ожидании раскрыться, принять, разлететься в клочья. Пусть без будущего, пусть не навсегда, но до умопомрачения хотелось окунуться в подлинную страсть, когда ради нее… на любые безумства, на любые глупости и авантюры. Чтобы напалмом выжигало от страсти! Потому что жизнь… может закончиться внезапно, и не узнать главного…

Леха вернулся мыслями в реальность, оглядел приятелей, которых в этот момент не беспокоили ответы на философские вопросы о смысле бытия. И верно. Зачем им? Это его кроет некстати, все чаще и чаще.

Самойлов незаметно отлучился — решил прогуляться, выдохнуть, очистить голову и вернуться в строй. Негоже сливаться из-за неудобного настроения из тусовки. Вышел к трассе, присел на обочину.

Леха не блистал внешностью — на первый взгляд обычный парень. Светлые, жесткие волосы, чуть загибающиеся на концах, отчего стоило им отрасти хотя бы до ушей — сразу превращались в хаотично-спутанные, нерасчесываемые пряди. Светлые брови и ресницы, серо-голубые глаза, прямой, ровный нос, не пухлые, но и не тонкие губы, простоватое, открытое выражение лица… Добавь его чертам хотя бы одну выразительную деталь — и Леха потянул бы на типичного голливудского красавчика, тем более, телом природа не обидела: чуть выше среднего рост, пропорционально сложен, широкие плечи, узкие бедра, подтянутый, с хорошим рельефом мышц. Но на тот же первый взгляд цепляющего «голливудского» нюанса не имелось. Зато при близком знакомстве он появлялся…

Стоило Лехе улыбнуться, как на его щеках обозначались ямочки, глаза становились выразительными, насыщенно-голубыми, словно подсвеченные изнутри волшебными лампочками. Глядя на него невозможно было не улыбнуться в ответ — до того светло и искренне у него получалось. И вот после такого откровения Леха уже воспринимался иначе: люди, поймавшие хоть раз его улыбку, обычно разговаривали с ним, пристально вглядываясь в его лицо… в надежде снова зацепить это невероятное преображение, открывавшее его сущность. Хорошего парня. Просто хорошего парня с четкими, понятными ориентирами и запросами.

Друзья об этом знали и ценили, что превращало их самих из пустоголовых прожигателей жизни в ребят, которые помнят о том, что «здесь и сейчас» — всего лишь момент их юности, потом начнутся другие гонки по трассе.

Случайные же девушки, мелькавшие в их компании… Чтобы увидеть, надо внимательно посмотреть. В угаре разнузданной вечеринки смотрелось и замечалось другое. А круг общения у Лехи был при всем при том ограниченным: автосервис да туса. На работе — мужики, в компании — парни, которые притягивали к себе определенного типа девиц.

Где искать?

Непонятно.

Самойлов хмыкнул. Ладно. Вот же расклеился.

Он встал и потянулся, вглядываясь в пустое ночное шоссе. Невольно завибрировали руки, вспоминая прикосновение к рулю. Но… нельзя. Уже накатил. Святое правило — никогда не садиться за руль под градусом. Они гонщики, часто балансирующие на грани между допустимым и на сто процентов запретным — да, но не самоубийцы.

Леха хотел было вернуться назад, как вдруг…

Промелькнувшей кометой, блеснувшей стрелой, с ревом двигателя, работающего на пределе, перед ним пролетела тачка. С такой скоростью, что Леха даже не различил марку! Только цвет — красный.

— Фигасе… — пробормотал он, озадаченно почесывая затылок. Это что еще за чудеса? В их городе любой, кто мог отчебучить подобное, сейчас вон… в чистом поле коньяк пил под рваные миксы Кисы.

— Залетный, что ли? — предположил Самойлов вслух. — Мимопроходил… пролетал, — качнул головой. Наверняка, к границе чешет, пилот хренов. Да и… хрен бы с ним. Интересно, а что за машинка? Вроде, на «аудюху» RS4 похожа. Это ж… свыше двухсот гнал, что ли? Здесь? На этой дороге? Камикадзе, однако.

Любопытство распирало, но смысла в нем не было. Комета — она на то и комета: мелькнула яркой вспышкой и исчезла.

Маневр 2

Понедельник выдался заполошным и тяжелым в плане работы, да еще температура на улице подскочила под тридцать. Духота страшная, а тут ремонт срочный… Скорее бы вечер!

Михей заехал в пять — попросил глянуть подвеску: амортизаторы, по ходу, сдали. Немудрено: посадка у машинок низкая — не для городских колдобин. Под кузовом Леха чаще всего лежал, когда ребята из компании к нему заруливали. Перетерли, перекурили.

— Ты во сколько сегодня освобождаешься? — спросил Михей напоследок.

— В семь. А чо? Где? — тут же спросил Самойлов, оттирая пот со лба и оставляя следом грязную полосу. Жарко.

— В девять. На нашей автозаправке. На выезде. Вроде все обещались быть, — бросил Михей, потягиваясь. — Ладно, давай, — хлопнул по плечу, приобнял и, подмигнув, сел за руль любимого Ford Focus ST, выкрашенного в классический оранжевый цвет. С его возможностями мог гонять и на чем поновее и понавороченнее, но Михей предпочитал, как он сам выражался, «олдскул». Киса ему как-то «мустанга» сватал, из серии: «У тебя, может, и классика, но не американская мечта». На что Михей заявил: «Попса», и тема была закрыта. Поддал газу, рыкнув на прощание и, махнув рукой в распахнутое окно, сорвался со шлейфами, подняв пыль на площадке перед автосервисом.

Леха усмехнулся, проигнорировав недовольные взгляды мастеровых, и отправился в душевую — освежиться и привести себя в порядок перед встречей. После смерти мамы дома бывал редко — тоскливо и одиноко, дневал и ночевал на работе или на хатах у приятелей.

В предвкушении парных заездов гулко забилось сердце, поджало живот — была у них за городом заброшенная трасса, где им практически официально разрешали куролесить. Договорились с гибэдэдэшниками не без помощи n-ной суммы денег, чтобы не трогали лишний раз и объезжали стороной.

Димасик вообще проталкивал тему зарегистрировать официально клуб: проводить фестивали, соревнования, устраивать заезды, гостей столичных и иностранных приглашать. Но остальные пока как-то тухло реагировали. Геморра и контроля от инстанций много, а выхлоп сомнительный. Проще было мотануться до Варшавы или Берлина и там оторваться. Ну и время от времени на каких-нибудь городских неформальных мероприятиях, вроде, рок-фестивалей, повыпендриваться на специальных площадках.

Самойлов подъехал, когда свои почти все в сборе были. Белый запаздывал — с матерком сообщил, что в пробке застрял. Вот беда, которую не объедешь. Терпеливо стой и жди.

— «Ой, Лех, Леха, мне без тебя так плохо… На сердце суматоха!» — пропел Арсенчик, выскакивая из-за руля. — Как после выходных, брат?

— В порядке, — крепко сжал протянутую ладонь. И тихо, с подначивающей улыбочкой добавил:

— Я тебя сделаю, пижон.

— Не-а, — Арсен хохотнул. — Не доросла пипка.

— Спорим? — козырное, по сценарию. Оба знали, что пустой треп, но адреналин уже в ушах шумел, азартом загорелись глаза.

— Спорим, — мгновенно отозвался приятель, не выпуская Лехину ладонь. — На что?

— Оу, ставки, ставки, господа! — возопил подорвавшийся с капота стильно-черной, хорошо пропиаренной «мазды» RX8 Димасик. Но ему машинка была под стать — с виду парнишка походил на изнеженного инженю: изящного телосложения, аккуратный, в обтягивающей белой футболке и красных скинни. Модная челка на пол-лица, поджатые, капризные губы с пирсингом. Но внешность в его случае обманчива: Димасик являлся едва не главным инициатором всех тусовок, обладал врожденными организационными способностями. И с красным дипломом закончил обучение на факультете прикладной математики. Умница, одним словом.

— Хм… на что? — задумчиво протянул Леха. — Если я выиграю, в пятницу ты… придешь в «Мармелад» в женском наряде. Платье, макияжик, каблучки-чулочки.

— Аахаха! — Арсен закинул голову назад. — Ну, бля, детский сад же, Самойлов, ну!

— Слабо? — Леха прищурил левый глаз, не сводя хитрого взгляда с приятеля. «Мармелад» — клуб с определенной «нетрадиционной» репутацией, но из-за ненапряжной атмосферы, отличной музыки и демократичного ценника он собирал в своих стенах самую разношерстную публику без комплексов и предрассудков. Там можно было и с театральной богемой зазнакомиться, и с серферами бухнуть, и с журналистской братией схлестнуться.

— Ха! — Арсен задиристо дернул подбородком. — Принимаю. Но если я выиграю, то ты… поцелуешь дядь Митю.

— Чего? — Леха вытаращил глаза. — Смерти моей захотел?

Дмитрий Александрович, хозяин автосервиса и практически названный отец Лехи, собственно с тринадцати лет его воспитывающий мужиком, был товарищем крупной, очень крупной комплекции. Бывший военный. Спецназ. С ним такие шуточки чреваты разбитым фейсом. Для профилактики.