— Как ты себя чувствуешь? — спросила я Пэт, когда мы остались вдвоем.

— Немного голова затуманена, — ответила она, находясь, видимо, в таком тумане, что даже забыла о боли в челюсти, которая мешала ей говорить.

— Это не страшно. Давай я тебе помогу раздеться. Ляжешь в постель, поспишь, во сне все пройдет.

Она посмотрела на меня неясным взором. Наверное, лекарства уже действуют. Потом приподняла здоровую левую руку и провела ладонью по моему лицу, отводя волосы. Когда я была маленькой, мама часто так делала.

— Я тебя люблю, Элен!

— Я тоже тебя люблю, Пэт, — ответила я, осторожно стаскивая с нее майку. Потом сняла шорты, стараясь не задеть ушибленную лодыжку. — Если больно, скажи, не стесняйся.

— Я тебя люблю, Элен, — повторила она.

— Я тоже тебя люблю, Пэт, — продолжала я снимать с нее одежду. Лекарство так на нее подействовало, что она еще несколько раз призналась мне в любви. «Я уже поняла, Пэт, поняла», — каждый раз отвечала я.

— Нет, не поняла, — сонно возразила она, пока я ее укрывала простыней и одеялом. — Мне всегда не хватало смелости сказать то, что я думаю. Я всегда была слишком застенчивой. Ты просто замечательная подруга, Элен. Просто замечательная! Ты такая умная, такая сообразительная, такая милая! Я давно хотела это сказать. Я восхищаюсь тобой и люблю тебя!

У меня в горле застрял комок размером с бильярдный шар. Меня глубоко тронули слова Пэт. Не важно, способствовал ли этому транквилизатор или нет. Я нагнулась и поцеловала ее в щеку.

— Я очень давно не говорила Биллу, что люблю его, — вздохнула Пэт. Ее ресницы дрогнули и сомкнулись.

— Уверена, он это чувствует, — мягко сказала я и выключила светильник над изголовьем.

— Я люблю Билла! — пробормотала она и заснула.

— Я знаю. — Постояв немного, я вышла и тихо прикрыла за собой дверь.


Я вернулась в свою каюту в шесть вечера. До ужина еще оставалось полчаса. Сначала я подумала попробовать дозвониться в офис до Гарольда, но сообразила, что он, наверное, уже уехал домой. Потом решила позвонить Лии, узнать, как решаются юридические проблемы моих клиентов, но в конце концов сочла наиболее разумным принять душ, переодеться и принарядиться для Сэма.

Я сполоснулась, высушила и уложила волосы феном, покрасилась и принялась натягивать на себя последнее (во что мне очень хотелось верить) из приобретений у «Веселой принцессы» — чрезмерно короткую белую юбку и персикового цвета вязаный джемпер с двумя золотыми пальмовыми ветвями на груди. Очень изящно! Но поскольку сегодня в ресторане вечер карибской кухни и нам всем рекомендовали одеться в вест-индском стиле, я решила, что мой внешний вид будет не хуже, чем у прочих.

Я вошла в огромный зал ресторана, чувствуя себя голой без Джеки и Пэт. Направляясь к нашему столу, я искала взглядом Сэма. Сердце мое колотилось. Естественно, он еще не пришел.

— Всем добрый вечер! — сказала я, усаживаясь на свободное место рядом с Кеннетом Коэном. Он был сегодня в белых спортивных брюках и в яркой пестрой рубашке. Темные волосы прилизаны по дурацкой европейской моде; лицо уже приобрело темно-бронзовый оттенок.

— Привет, Элен! — сказал он, уставившись на мои золотые пальмовые ветви. — Джеки и Пэт придут?

— Нет. Теперь они обе плохо себя чувствуют, — объяснила я. — Инфекция уложила Джеки в лазарет, а Пэт сегодня на острове споткнулась о камень и растянула лодыжку. Лежит у себя в каюте.

— Как не повезло! — воскликнула Гейл тоном, в котором я не заметила и тени сочувствия. Ее нахальный короткий розово-зеленый костюмчик вмещал больше пальм и пляжей, чем все острова Карибского бассейна. Украсила она себя сегодня чистым серебром.

— Я с вами совершенно согласна, — подхватила Дороти. — Кому захочется иметь проблемы со здоровьем, находясь вне дома!

— В чем дело, Дороти? — во весь голос поинтересовался Ллойд.

Пожилые супруги были одеты сегодня одинаково: в синие джинсы и майки с изображением острова Иль-де-Сван. На Дороти джинсы сидели великолепно. У Ллойда почему-то пояс оказался подтянут к подмышкам.

Повернувшись, Дороти дословно сообщила ему, что я сказала о Пэт и Джеки, что сказала Гейл и что сказала она сама.

— Передайте, что я желаю им скорейшего выздоровления! — прокричал Ллойд, глядя в мою сторону. Это была первая любезность, которую я услышала от него за трое суток.

— Мы тоже, — подключилась Брайанна, пихнув локтем в бок Рика, который пробурчал нечленораздельно:

— Угу, конечно.

На Брайанне была футболка с надписью «Королева Карибов». Такая же майка Рика гласила: «Вяленая свинина». Лучшей характеристики ему я бы не придумала.

Наконец своей легкой походкой появился Сэм, извиняясь, как обычно, за опоздание. На нем были полотняные брюки цвета хаки, те же, что и в первый день, и ярко-голубая рубашка, которая восхитительно шла к его синим глазам. Я заметила, что он здорово подзагорел на острове. Покрасневший нос и щеки молодили его, делая похожим на мальчишку.

— Забыл крем от загара? — полюбопытствовала я.

— Конечно. Собрался так поздно, что чуть было не опоздал на плашкоут. В результате не только забыл крем, но и упустил возможность побыть с тобой. А почему вы вернулись так быстро?

Я пересказала ему всю печальную сагу.

— Мы можем навестить Джеки после ужина? — предложил он, искренне обеспокоенный состоянием обеих моих подруг.

— Посещения в лазарете заканчиваются в шесть часов, — покачала я головой. — Можем зайти к ней завтра утром. После пробежки, например.

— Ты назначаешь мне свидание, — проговорил Сэм и, найдя мою руку под столом, выразительно сжал. Мои щеки загорелись и стали такими же красивыми, как у него.

В это время появился Измет, чтобы сообщить нам об особенностях сегодняшнего меню. Он лично рекомендовал попробовать карибского лобстера с рисом и голубиным горошком.

Рик, наклонившись к Брайанне, заявил во всеуслышание:

— Этот Измаил предлагает нам есть голубиное дерьмо? За те деньги, что я потратил на наш медовый месяц?!

— Голубиный горох является основным продуктом питания на Карибах, сэр, — несмотря на постоянную и откровенную грубость Рика, вежливо разъяснил Измет. — Он почти ничем не отличается от гороха, который вы привыкли есть в Штатах.

— Ненавижу горох! — буркнул Рик. — И морковку тоже!

— Ну, возьми лобстер без овощей, дорогой, — деликатно посоветовала Брайанна.

— Ладно, тогда вот что сделаем, — обратился Рик к официанту. — Принеси мне лобстер и немного жареного картофеля фри, Измаил!

Измет кивнул, записывая заказ в маленький блокнотик.

— И не забудь кетчуп для картофеля, а для лобстера — соус тартар, лады?

Сэм снова сжал мою ладонь, словно спрашивая, с какой планеты свалился этот парень. Я пожала ему руку в ответ, как бы отвечая — понятия не имею, но меня это совершенно не интересует, потому что я с тобой. Я уже была сражена любовью наповал, до слабости в коленках.

За ужином, пока каждый из нас боролся со своим лобстером, выковыривая кусочки мякоти и раскалывая жесткий панцирь, Сэм болтал с Дороти, а я — с Кеннетом и Гейл. На самом деле у меня с Коэнами было мало общего. Вдобавок к тому, что они были женаты и богаты, а я — одинока и вынуждена зарабатывать себе на кусок хлеба, у меня не было в собственности архитектурного памятника исторического значения площадью в шесть тысяч квадратных футов, который мне надо было перестраивать; я никогда не слышала фамилии их дизайнера, хотя Гейл и говорила, что его работы по нескольку раз в году публикуются в «Архитектуре и дизайне». Меня весьма мало касались также проблемы сохранения архитектурного единства зданий; мое знакомство с ними ограничивалось периодическим просматриванием каталога «Шарпер имидж». По мере того как Гейл углублялась в рассуждения о шатающихся зубцах лепнины, у меня в голове возникал образ шатающихся зубов и новокаиновой блокады.

Кое-как мне удалось отцепиться от Гейл — или ей от меня — и подключить к беседе Кеннета, надеясь, что он в состоянии сказать что-нибудь между пережевыванием своей сигары. Мне удалось узнать, что, по его мнению, их брак не распадается в основном благодаря тому, что они с Гейл четко разграничили между собой функции и строго их придерживаются: он работает, она — тратит. Он рассказал, что несколько лет работал биржевым маклером в какой-то крупной фирме и преуспел в этом так, что решил основать собственное дело и заняться инвестициями; сначала он работал с партнерами, потом — самостоятельно.

— А больше вы не намерены работать? — спросила я, сознавая, что мне лично было бы очень трудно решиться покинуть такую большую компанию, как, например, «Пирсон-энд-Стралли», и открыть собственный офис.

— Ну что вы! — удивился Кеннет. — Торговля — мое пристрастие! Больше всего я счастлив, когда продаю или покупаю, слежу за рынком, играю на бирже.

Игры бывают разные, подумала я, вспомнив о биржевом крахе 1987 года.

— А кроме того, я счастлив тем, что могу доставить счастье Гейл, — кивнул он в сторону своей жены, которая усердно пыталась удержать на вилке соскальзывающие горошины и зернышки риса, чтобы отправить их в рот. — Она требует несколько чрезмерных расходов, но ее нельзя не любить.

Нет, парнишка, люби ее сам, подумала я, представляя, какие счета приходят ему ежемесячно.

— А у вас есть дети? — спросила я, поскольку ни он, ни Гейл не затрагивали эту тему.

Кеннет покачал головой.

— У нас три ши-цу, — сказал он, вытащил из бумажника фотографию своих собак и передал ее мне.

— У-у, какая прелесть, — восхитилась я так, как и положено восхищаться фотографиями детишек или собачек, которых вам с гордостью демонстрируют.

— Гейл просто без ума от них, так что я решил, пусть будут, — добавил Кеннет, убирая фотографию обратно. — Это декоративная порода. И очень недешевая, ясное дело!