Она более невинна, чем кажется.

— Пойдем внутрь. Мне надо найти Ровену, и я не хочу, чтобы ты здесь простудилась.

— Хорошо, — согласилась Топаз, с обожанием глядя на Питера.

Ему такой взгляд не понравился. Почему она смотрит на него так преданно? Он же не отец ей в конце концов.


Смех. Улыбки. Аплодисменты. Шутки. Ровена включила автопилот. Уже три часа она выслушивает всякую чепуху, уши вянут от комплиментов — какая она сегодня потрясающая, но Ровена держалась стойко.

Всем женщинам-политикам приходится терпеть то же самое. Мужчинам куда проще, не надо надевать туфли на высоких каблуках.

— Хочешь пить? — Крис Джонсон через толпу новичков пробирался к ней.

Крис был в ее команде, умный, хороший парень с гривой каштановых волос, придававших ему сходство с молодым Альбертом Эйнштейном.

— О, ты просто спас мне жизнь, — с благодарностью сказала она, глотнув освежающего напитка. — Как там дела?

— Все о'кей, — закивал он. — Наши наливают двойную дозу…

Ровена улыбнулась. Такая щедрость — старый способ добиться популярности у избирателей.

— Не мои же деньги, — хором сказали они с Крисом и рассмеялись.

Ровена медленно допила, радуясь передышке, и расправила нежный шелк платья. Одному Богу известно, как она не порвала его в толпе. Она любила это платье, сохранявшееся несколькими поколениями семьи. Хотелось бы увидеть и свою дочь на таком же балу в нем. Это лучше, чем появиться в полуголом виде, как Топаз.

— Ровена! — окликнул Питер Кеннеди.

Она резко повернулась и увидела его возле колонны, перевитой золотистыми узкими лентами и листьями плюща. Он прислонился к стене, черный пиджак для торжественных случаев слегка помялся от объятий с Топаз.

— Привет, Питер, — сказала Ровена, вспыхнув. — Ну как, развлекаешься?

Он рассеянно кивнул.

— А ты не могла бы мне уделить минут пять? — спросил он.

Боже, какая она красивая, подумал Питер. И совершенная противоположность Топаз. Ровена так отчаянно смущалась, краснела, избегала его, что он уже ощущал знакомую дрожь… Ровена Гордон — это вызов для него, и гораздо больший, чем ее подруга. Девственница. Преданная Топаз. Или, во всяком случае, так говорят.

Она боролась с собой. Она хотела его.

— Конечно, — кивнула Ровена. Огляделась, посмотрела на веселящихся студентов, заполнивших каждый дюйм главного здания. — Может, пойдем в кабинет? — она жестом пригласила Питера за собой.

Ровена завела его под лестницу и набрала код. За дверью оказалась комната-шкаф — этакое архитектурное излишество, закрытое от глаз публики. Место для библиотекаря, казначея, секретаря организации, и только здесь они могли сейчас поговорить.

Питер закрыл дверь и тихо присвистнул.

— Пещера Али-Бабы, — протянул он.

Ровена покачала головой:

— Едва ли. Здесь даже не обогревается. Несколько компьютеров, папок для бумаг и банки из-под пива. Вряд ли они свидетельство несметных богатств.

Ровена не могла смотреть ему в лицо, внезапно оказавшись не в толпе, а наедине с ним. С мужчиной своей лучшей подруги.

«И как ты только можешь быть с Топаз! — сердито думала Ровена. — Ты ведь совсем другой!»

— Ты сказал, что принял решение, — проговорила Ровена старательно холодным тоном.

— Да, — согласился он. И подошел к ней ближе. Девушка почувствовала слабый запах туалетной воды. — Ты меня уговорила. Я, конечно, не смогу активно поддерживать тебя, но перестану — Джилберта. Завтра сообщу ему.

У Ровены гора свалилась с плеч. Он вручал ей победу на выборах. У Джилберта Докера нет ни малейшего шанса без помощи Питера Кеннеди. Бесталанный, несобранный, с дурацкими взглядами. На следующей неделе, во время дискуссии по феминизму, она покажет, что он такое.

— Я не знаю, как тебя благодарить, — Ровена сияла от счастья.

Питер еще на шаг подошел к ней.

— Но я знаю. — Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы.

Через секунду Ровена отпрянула. Но секунда оказалась слишком долгой, достаточно долгой, чтобы Кеннеди успел почувствовать вкус ее мягких губ, обрадовавшихся поцелую. Сквозь свою рубашку и ее платье он ощутил, как напряглись ее соски. Глаза Ровены предательски сияли, дыхание прерывалось. Желание пронзило Питера. Топаз Росси — опытная страстная любовница, но робость Ровены, неуверенность — нечто иное. Ему хотелось обладать ею, научить сексу. Он никогда не имел дела с девственницами, и одна эта мысль невероятно возбуждала.

— Что ты делаешь? — прошептала Ровена. — А как же Топаз?

Питер чуть не сказал: а что Топаз? Но вовремя остановился.

— Я знаю, что виноват, — признался он, раздевая ее взглядом. О Боже, она краснеет с головы до ног. Как мило. — Топаз замечательная девочка, я обожаю ее. Но… но я не могу справиться с чувством к тебе.

— Топаз моя подруга, — продолжала Ровена.

Она хотела его, Боже.

— У нас нет будущего, — сказал Кеннеди. — Ты сама знаешь. Она американка, хочет в жизни не того, чего хочу я. А мы похожи, Ровена, и у нас есть шанс быть вместе. Давай я поговорю с Топаз и все объясню.

— Нет-нет, — покачала головой Ровена. Ей даже дышать было трудно. Услышать от Питера слова, о которых она столько мечтала, боясь себе признаться… — Оставь меня, я не могу… мы не должны… — Она распахнула дверь и со слезами на глазах выскочила из комнаты.

Питер Кеннеди смотрел ей вслед.

«Ну, уже недолго», — подумал он.

4

Воздух казался напряженным до густоты. Ровена сидела на скамейке. Ее красивое лицо точно окаменело. Похоже, она со всей серьезностью слушает путаную речь Джилберта Докера, пытающегося изложить свою точку зрения.

Сейчас он говорил о том, как неправильно феминистки толкуют шутки мужчин по отношению к женщинам-коллегам, стоящим на более низких ступеньках служебной лестницы. Толпа из подвыпивших игроков в регби, гребцов из Ориел возбужденно вопила, радуясь каждому сексуальному намеку. Обычно писклявый голос Джилберта странным образом обрел силу, парень явно испытывал удовольствие от собственной речи. Лицо покраснело, оратор вспотел от жары. Ровена заметила: Джилберт раздражает не только ее.

Она поднесла изящную руку к виску, пытаясь отогнать болезненное головокружение.

Крис Джонсон, руководивший постоянным комитетом, сидел в кресле секретаря и смотрел на своего босса, Ровену. Он очень беспокоился. Зал битком набит студентами, на скамейках ни дюйма свободного пространства, многие уселись на полу. Сегодня среда. Выборы в пятницу. Сами президентские дебаты, обращение кандидатов к избирателям обычно проходили вечером накануне выборов. Но на этот раз наследная принцесса Швеции Виктория будет выступать с речью. Так что сегодня — настоящая проба сил.

Ровена Гордон — звезда. Прекрасный оратор. Она могла, как тряпкой, вытереть пол этим Джилбертом Докером. В девяноста случаях из ста. Поэтому и собралась такая толпа — все жаждали насладиться кровавой баней.

Да, должна быть именно кровавая баня, мрачно подумал Крис. Но вот для кого…

Ровена смотрелась потрясающе в своем бальном платье без бретелек из жатого красного бархата, его носила когда-то мать Ровены, и оно выгодно подчеркивало маленькие груди и изящную талию. Пышные малиновые фалды спускались до пола, цвет подчеркивал красоту сверкающих волос, а глаза искрились, словно зеленоватые льдинки. Но не слишком ли ярко они сверкают, подумал Крис. Девушки глядели на Ровену с завистью, а ребята — оценивающе. Никто из них не видел ее утром, с волосами, липкими от пота, мертвенно-бледной кожей. Крис видел. Он вызвал врача: у Ровены Гордон в канун президентских дебатов была температура выше тридцати восьми, доктор прописал ей постельный режим. Крис пытался уговорить послушаться эскулапа, но как только дверь за ним закрылась, Ровена, шатаясь, вскочила и проглотила десять таблеток норофена.

— Это того не стоит, ради Бога, — в ужасе пытался остановить ее Крис, — ты же доконаешь себя.

Ровена, которую трясло от лихорадки, покачала головой.

— Нет, — ровным голосом произнесла она. — Я доконаю не себя, а Джилберта.

Питер Кеннеди с галереи напряженно наблюдал за Ровеной. «Ч то-то не так, — думал он. — Я знаю, что-то не так».

Он воображал, как будет здорово успокаивать Ровену, проигравшую выборы. Леди должны научиться откусывать не больше, чем они могут проглотить. Он снова посмотрел на нее. Он не знал почему, в душе сидела уверенность: у Джилберта будет полный порядок.

Питер Кеннеди инстинктивно чувствовал слабого, как чувствовал бы убийца.


Топаз Росси пыталась сосредоточиться на дебатах, но не могла. Ровена выглядит очень здорово, и она без труда сделает свое дело. А если почему-то подруга сморозит глупость или не сумеет стереть Джилберта в порошок, то в номере за пятницу уж «Червелл» постарается…

Голова Ровены кружилась, но девушка отчаянно стремилась сосредоточиться. Как душно. На ней была еще красная шелковая накидка, и она дернула за шнурок. Соберись, девочка, соберись, лекарства затуманили мозг, ей показалось, что она оторвалась от земли, куда-то полетела…

Ровена улыбнулась другу, Ричарду Блэку, он сидел напротив нее. В ответ парень тоже неуверенно улыбнулся, яростно махая руками перед грудью.

Ровена подняла бровь. Что он пытается ей сказать?

Ричард продолжал жестикулировать. Так ни о чем и не догадавшись, она дружески пожала плечами и презрительно взглянула на Докера.

Джилберт вернулся на место под вежливые аплодисменты, в зале раздались редкие возгласы одобрения — из угла, где сидели представители Ориел.

Джек Харкуорт, президент, поднялся со своего места.