— Чего ты хочешь от жизни? — спрашивал Питер.

— Всего! — отвечала Ровена. — Я хочу всего.

— Ну что ж, когда ты умрешь, на могильном камне выбьют: «Мечтательница», — сказал Питер, глядя на нее с обожанием. — Слушая тебя, я вспоминаю одно высказывание Генри Форда: «Можешь ты или не можешь — думай как хочешь, но ты все равно всегда прав».

Ровена засияла от удовольствия.

Она понимала — это опасно. Понимала — это неправильно. В конце концов, Топаз в него влюблена! Но как ей быть? Без помощи Питера она может проиграть. А проигрыш — не для Ровены Гордон.

Она начала сердиться на Топаз. Ну почему, почему? Ведь Питер ее любовник, и, если бы подруга поговорила с ним, ей не приходилось бы мучиться. Но она напрочь отказалась посредничать. В их отношениях возникла первая трещина, Топаз и слушать ни о чем не хотела, с головой окунувшись в свою проклятую газету, сердито думала Ровена. Лучший журналист года. Лучший молодой редактор года. Будущий автор «Таймс».

И вот, пожалуйста: Ровена ходит к Питеру четырежды в неделю, потому что Кеннеди не собирается отпускать ее с крючка. Он хотел, чтобы за ним бегали, уговаривали, он уверял Ровену, что наслаждается ее обществом — умной, очаровательной девушки, и, поскольку он хозяин положения, Ровена вынуждена ему потакать.

Ровена пыталась убедить себя — встречи с Питером ее только раздражают.


Шелк. Атлас. Струящийся шифон. Над лужайками перед Сент-Хилд парят бальные платья. Блестящие ткани туго обтягивают юные тела, в глубоких и не очень разрезах мелькают крепкие стройные ножки. Царственные старомодные кринолины позволяют ниспадать до земли и призывно шуршать подолам платьев, касаясь низко подстриженной травы. Единственный женский колледж Оксфорда готовился к балу в «Оксфорд юнион».

— Ну, как тебе? — спросила Топаз, принимая дерзкую позу возле дуба, оплетенного цветущим шиповником.

— Очень сексуально, — сказала Ровена.

На Топаз было маленькое голубое бархатное платье, прелестно контрастирующее с рыжими волосами и здоровой загорелой кожей. Платье обтягивало ее шикарную грудь и на шесть дюймов не доходило до колена, открывая взору упругие бедра. Полный нокаут — даже старики-дворецкие не могли отвести глаз.

Ровена попыталась скрыть неодобрение — ну и Топаз! Выглядит как проститутка. Лоскут ткани едва прикрывал нижнее белье. И как мог — она попыталась справиться со снобизмом, но безуспешно — настоящий джентльмен Питер Кеннеди встречаться с ней? Она такая вульгарная.

— Ты не думаешь, что немного коротковато? — холодно добавила Ровена.

— Ну и что? Я тебя смущаю? — Топаз засмеялась. — Интересно поглядеть на Питера, когда он увидит меня в этом.

Ровена покраснела.

— Эй, да я шучу, — сказала Топаз. — Слушай, в последние дни ты какая-то напряженная.

— Все из-за выборов, — вздохнула Ровена, сама себя стыдясь, что позволила ревности омрачать дружбу с Топаз.

— Ты выглядишь прекрасно, — тепло улыбнулась Топаз. — Фантастика! Правда, на мои вкус слегка консервативно, но я уверена, ты завоюешь сотни голосов. Кто не захочет проголосовать за такую девушку?

Ровена выбрала старинное семейное платье времен Регентства, из бледно-розового шелка с вышитыми веточками вереска на груди. Прямые волосы каскадом падали на спину, прикрывая плечи. Атласные туфельки на каблуках от Шанель, в руках новенький веер и элегантная сумочка, длинные перчатки касались локтя. Золушка могла бы гордиться таким туалетом.

— Спасибо, — улыбнулась Ровена. — На то и рассчитываем.

Топаз еще раз оглядела ее, медленно и неспешно.

— Ну ты и хитрая бестия, — сказала она с обожанием. — Вообще-то твои фотографии можно помещать в словаре рядом со словом «леди». Короче, этот туалет — часть большого плана, я права? Выглядеть женственно и говорить о феминизме? Женщин ты заловишь в свои сети через уши, а мужчин — через глаза.

Ровена рассмеялась:

— Для иностранки ты слишком быстро соображаешь.

Шаркая ногами по безупречной лужайке, к ним спешил дворецкий.

— Мисс Росси. Такси, — доложил он.


— Ну и когда же ее напечатают?

— Через две недели, — сказала Топаз. Такси преодолевало Магдален-бридж, замечательное сооружение в готическом стиле справа от колледжа. Студенты в вечерних туалетах спешили по Хай-стрит, но Ровене не хотелось идти пешком. Не потому, что все будут обращать внимание; каждое лето происходит этот ритуал с бальными платьями, вечерними костюмами, пьяными студентами. — И попросил меня написать еще, они, видишь ли, постоянно ищут таланты…

В голосе ее бурлило радостное возбуждение.

— Стало быть, сразу после выборов, — заметила Ровена. Значит, скоро. Волнение стиснуло желудок. Она должна выиграть. Должна! Президент «Юнион» — вот пока ее главное достижение. А после окончания учебы она все бросит и целиком окунется в рок-музыку. Ее герои — там. Но это немного подождет. Целеустремленность — главное в характере Ровены Гордон, и если она решит выйти из игры, то только как победитель. А президентство станет главным призом.

— Ага, — согласилась Топаз. — Значит, я вышла на свою дорогу. Знаешь, никак не могу переварить — ты ведь такое для меня сделала, попросив отца заставить Джеффри Стивенса посмотреть мой материал. Теперь я смогу и дальше писать для «Таймс».

— «Таймс»? — смутившись, спросила Ровена. — Ты не собираешься обратно в Нью-Йорк?

— Я собиралась, но теперь нет, — сказала Топаз и, с удовольствием потянувшись, добавила: — После встречи с Питером.

Машина повернула направо, на Корнмаркет, в сторону «Юнион». Воздух раннего вечера был мягкий и теплый, самая лучшая погода для бала. Все билеты проданы, и студенты, занимающиеся политикой, будут агитировать толпу. Ровена мысленно оторвалась от Питера Кеннеди. Сейчас есть кое-что поважнее.


— Джеймс! — воскликнула Ровена, протискиваясь через толпу нарядной молодежи, заполнившую вестибюль, волоча за собой Топаз.

— Познакомься, это Джеймс Уильямс. Наш казначей.

— Как будто я не знаю, — и Топаз протянула руку красивому молодому второкурснику в военной форме.

Джеймс Уильямс — восходящая звезда, очень популярный красавчик. Он учился на военную стипендию в Оксфорде и даже среди левацки настроенных студентов пользовался завидным уважением.

— Я просто восхищен, — Джеймс крепко пожал руку Топаз. — От недели к неделе «Червелл» становится все лучше. И говорят, ты уже собрала кучу наград.

— Знаешь, как обаять репортера, — сказала Топаз. — И любого другого, как я слышала.

— В чем дело, Уильямс? — строго спросил Питер Кеннеди, подходя к ним сзади. — Болтаешь с моей девушкой? Этого мы не позволим. Так ведь?

Джеймс улыбнулся, Питер был на год старше его по Итону.

— Когда ты наконец будешь вести себя как следует и поддержишь нас, Кеннеди? — спросил он.

— Это покрыто мраком тайны, — как бы извиняясь, сказала Ровена. Питер улыбнулся ей, повернулся к Топаз и поцеловал руку.

— Не платье — сенсация!

«И ты почти голая», — молча закончила за него Ровена. Смотреть, как Питер Кеннеди поедает глазами Топаз, — Это чересчур. Ровена сгорала от зависти, похоже, она не в его вкусе. Боже мой, Топаз состояла из одних округлостей, а она — палка палкой. В постели Топаз, наверное, мечта Питера, она же — презренная девственница. И как ей могло прийти в голову соревноваться с шикарной американкой! Единственное, что в ней интересовало Питера, — политика. Но не она сама.

— И какова Ровена! Ну-ка отойди, дай поглядеть, — сказал Питер.

Ровена отступила на шаг, беспокоясь, что толпа наблюдает за ней, в том числе и несколько сторонников Джилберта Она разволновалась, заметив дружеский взгляд Питера Кеннеди. И тут же изобразила сияющую улыбку.

— Дух захватывает, — признался Питер после паузы, показавшейся ей вечностью. — Джеймс, а тебе, дьявол, везет.

Дрожь восторга пробежала по Ровене. Кажется, он говорит искренне.

— Ну что, дорогой, пойдем, у них дела, — улыбнулась Топаз. «И у нас тоже, — подумала она. — Где-нибудь, где потемнее и безлюднее».

— Это точно, — сказал Питер, ласково сжав ее руку. Он кивнул Ровене. — Но попозже нам надо будет встретиться с мисс Гордон. Я принял решение.

— Пошли, Ровена, выпьем шампанского, — предложил Джеймс.


Топаз веселилась вовсю. Гремела музыка, еды полно, и рядом Питер, как же не наслаждаться! Они побывали в видеозале, у прорицателя, у графолога, сказавшего, что Питеру можно доверять и на него надеяться, а у Топаз он обнаружил отличное чувство юмора.

— Интересно, а почему не предсказывают ничего плохого? — размышляла потом Топаз.

— А в тебе нет ничего плохого, — засмеялся Питер. Они наткнулись на совершенно пьяную группу соотечественников Топаз, которая безуспешно попыталась научить Питера песне «Звездный флаг» и танцевать щека к щеке под музыку камерного квартета.

— Ну наконец-то тебе понравился один американский обычай, — пошутила Топаз.

— О, мне много чего правится американского. — Питер Кеннеди запустил руку под платье Топаз.

Потом целовал ее у костра, а она чувствовала, как ее захлестывает неподдельное счастье. Когда она отчаянно билась в Нью-Джерси, пытаясь привлечь к себе внимание семьи, добиться популярности в школе, что-то сделать в жизни, она и не мечтала о таком. Здесь у нее друзей — не счесть, и англичан, и американцев. Она возглавляет студенческую газету, у нее есть лучшая подруга, на которую можно полностью положиться, и парень, в которого она по уши влюбилась.

— Ты для меня целый мир, — сказала она, еле дыша, когда они перестали целоваться.

Питер ласково погладил ее по волосам.

— Ты невероятная, — сказан Питер.