Майкл позвонил в дверь в девять часов, она открыла ему вся в слезах.

— Извини, — подавленно проговорила она. — Я забыла, что ты должен прийти. Я пойду умоюсь.

— Тихо, тихо, — велел Кребс, нежно целуя ее. — Все в порядке. Иди и выплачься. Знаешь, даже мило — великая Ровена Гордон, железная леди в минуту слабости.

Она ушла в ванную, ополоснула лицо холодной водой, высморкалась и села на что-то. К своему удивлению, она подумала: даже в таком несчастье ее больше всего беспокоит то, что Кребс увидит ее некрасивой…

— Ровена, выходи, — позвал Майкл.

Она вернулась в полном смущении и из-за собственного вида, и из-за неудачи, и из-за того, что забыла о его приходе. А хорошо знакомое чувство желания уже давало о себе знать — для этого ей достаточно было оказаться с ним в одной комнате.

Майкл подошел к Ровене, почувствовав, как изменилось ее настроение. И на этот раз его поцелуй был менее успокаивающим, а более чувственным.

— Ну и что мне с тобой делать? Я собирался вывести тебя на ужин в скромное местечко — отпраздновать, но думаю, это не самая лучшая идея.

Она кивнула.

— Снимай блузку, — велел Майкл. — Я поиграю твоими грудками и подумаю.

Он принялся ласкать ее и спокойно, размеренно обсуждать, как ему лучше заняться с ней любовью. Похоже, он просто размышлял вслух.

Через две минуты она не выдержала.

— Что, больше не можешь? — улыбаясь, спросил Майкл. — Ты сегодня не в себе, Ровена, я ведь даже не прикоснулся ни к чему такому…

Она уже расстегивала джинсы Майкла, в который раз изумляясь — как ему удается полностью владеть собой, когда она уже просто плывет.

Кребс повернул Ровену лицом к стене, стащил юбку и трусы и вошел в нее, двигаясь агрессивно и ритмично. В экстазе она закрыла глаза. Он делал с ней что-то невероятное, одну руку держал у нее между ног, а другой скользил по позвоночнику — вверх, вниз… Ровена вознеслась на небеса, выдохнув его имя.

Майкл поднапрягся и тоже закончил.

Несколько секунд он держал ее, будто ставя точку, а потом нежно поцеловал.

— Самое лучшее лекарство от стресса, — улыбнулся он.

Она ответила ему робкой улыбкой.

— Но мои проблемы не решились.

— Пойдем со мной в душ. И запомни: у тебя нет проблем. Я кое-что объясню, Ровена: ты мой друг, и твоя группа тоже, и когда какой-нибудь писака достает тебя или «Атомик масс», они имеют дело со мной. Они целятся и в меня тоже.

Она смотрела на него.

— Ничего еще не доказано. И ничего не будет доказано. В Америке есть и другие площадки, другие стадионы. Вбей себе в голову, — добавил он с некоторым сарказмом, — я был режиссером и у других компаний, кроме «Мьюзика рекордс», и многие мне очень обязаны.

Майкл помолчал.

— Ты знаешь, кто стоит за всем этим?

— Думаю, да.

— Хорошо. Потому что теперь мы поговорим с прессой на понятном ей языке. Поверь мне.

— Майкл, — только и могла произнести Ровена.

Она была взволнованна. О Боже, он вытащит ее из всего этого. Конечно, вытащит. Благодарность, облегчение, головокружительная перспектива мести охватили ее. И обожание. А потом медленная глубокая волна почти непреодолимого желания.

Кребс видел, как она покраснела.

— Можешь отнестись к этому, как к продолжению твоего образования, — продолжал он. Боже мой, до какого состояния он способен доводить эту девушку! Она самая страстная из всех, с кем ему доводилось иметь дело. И Майкл Кребс почувствовал возвращающееся желание. — Ну а теперь — иди ко мне и заплати за это.


На следующий день Ровена была прежней Ровеной. Конечно, надо многое сделать, чтобы разобраться с кризисом такого масштаба. Ровена ринулась в бой. Она кричала по телефону, вопила на репортеров, рассылала факсы: «Ждите, пожалуйста, дальнейшей информации». Всем компаньонам, по всему миру. Кребс тем временем позвонил Фредди де Манну, Дугу Голдштейну, Уоррену Эйнеру, Мадонне, «Ганз энд роузез» и «Фейт ноу мор»[10], с просьбой отказаться от эксклюзивных интервью, обещанных «Уайтлайтом». И так сложилось в мире шоу-бизнеса, что артисты не любили людей и издания, порочащих коллег по цеху.

Майкл, довольный собой, потирал руки.

— Теперь им будет над чем подумать, — смеялся он. — Подожди, я еще найду Пола Макгиннеса. И они могут забыть о своем рождественском номере, посвященном группе «У-2».

Секретарша Ровены просунула голову в дверь:

— Простите, что мешаю, но на проводе Барбара Линкольн.

— Давай ее, — сказала Ровена.

— Почему ты до сих пор не звонила? — строго спросил Кребс.

— У нас был разъединен телефон, я говорила с ребятами, — сказала Барбара. — Так что извините.

— Извините! — в ярости взорвалась Ровена. — Ты можешь представить себе, что значит быть сейчас в Нью-Йорке? Боже, Барбара…

— Слушай, большая часть из всего написанного — неправда…

— А почему бы тебе не объяснить мне, что правда, а что нет? — спокойно поинтересовался Кребс.

— А я хочу поговорить с ребятами! — все еще в гневе потребовала Ровена.

— Ровена, слушай, это же я, — сказала Барбара. — Твой лучший друг. А теперь сделай глубокий вдох и выслушай.


— Я не понимаю, — говорил Ричард Гибсон, редактор «Уайтлайта», на совещании. — Я действительно не понимаю, что происходит. Номер со статьей об «Атомик масс» учетверил тираж, мне пришлось на следующие три номера заказать дополнительный тираж. То есть я хочу сказать, журнал улетает со склада. И все про это знают.

— Так в чем проблема? — спросил Натан.

— Не могу продать место для рекламы. Я понимаю «Мьюзика рекордс» отозвавшую свою рекламу, но Джеффин тоже забирает, и «Меркурий», «Эпик» забирает целую страницу Они, видите ли, решили отдать свою рекламу в журнал «Спин».

— Что-то еще? — спросила Топаз.

— Да. Все наши главные интервью отменены.

— Например, чьи? — поинтересовался Голдштейн, делая заметки.

— Ну, например, «У-2», — сказал Ричард. — Вдруг заявили, что они никак не могут вставить нас в свой напряженный график. Так что с моим рождественским номером?

— А Мадонна? — тихо спросила Топаз.

— Отказалась, — резко бросил Гибсон. — Сумасшествие. У меня музыкальный журнал, втрое превысивший тираж «Роллинг стоун», а я не могу ни интервью взять, ни получить рекламу.

Джо Голдштейн бросил мрачный взгляд на Топаз.

— Ричард, — сказал он. — Они собираются заставить вас заткнуться.

Гибсон подумал.

— Нет, — сказал он. — Я уже думал об этом. В бизнесе звукозаписи слишком велико соперничество. Зачем Джеффину беспокоиться, если вдруг «Мьюзика» попадает в трудное положение?

— Это Ровена Гордон! — вырвалось у Топаз.

Джо повернулся к ней.

— У Гордон нет такой власти, Росси, — сказал он. — Если бы ты могла хоть немного попридержать личную месть, ты бы поняла. Нет, за этим стоит кто-то еще, и кто бы он ни был, он собирается заткнуть вам рот.

Повисло молчание.

— Джо прав, — наконец сказал Натан. — Другого объяснения нет.


Топаз и Натан возвращались домой на заходе солнца, держась за руки.

— Ты не волнуйся насчет Голдштейна, он просто ревнует тебя. Пройдет немного времени, и успокоится.

— Он обвиняет меня в том, что случилось с «Уайтлайтом», — проговорила Топаз и добавила: — Да и все они.

— Эй, — окликнул ее Натан и поцеловал, — ты невиновата, ясно? Любой из них напечатал бы такую статью, но у нас только один музыкальный журнал, вот ему и выпало. Так что расслабься.

Топаз молчала всю дорогу.

Дома Натан подвел ее к дивану, усадил и взял ее руки в свои.

— Скажи мне, что тебя беспокоит, — тихо попросил он. — Я не выношу, когда ты такая.

Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы.

— Не знаю, — сказала Топаз, и большая слеза скатилась по щеке, потом — другая.

— Ну, в чем дело? — не отставал Натан, целуя. — Совсем не похоже на мою девочку.

— Слушай, а ты не думаешь, — она запнулась, — что я пробила себе дорогу через постель?

— Что? Да нет же! — он расхохотался.

Но она казалась такой расстроенной, что он оборвал свой смех.

— Так в этом причина? Да ладно, Топаз, не я же поставил тебя во главе «Герлфренд», так? И голосовал за тебя в «Экономик мансли» только потому, что ты выступила лучше. Дурочка, это же было единодушное решение восьми человек.

Топаз уже рыдала вовсю.

— Не бросай меня, Натан, — выдавила она сквозь слезы.

— А кто сказал, что я собираюсь тебя бросить? — смутился он. — Я живу с тобой! Я люблю тебя в конце концов!

Она поплакала еще минутку, потом вытерла глаза.

— Ну как, мы успокоились? — поинтересовался Розен.

— Да, — шмыгнула носом Топаз. — Извини.

— Я вовсе не собираюсь оставлять тебя или отвергать, как твои тупоголовые родители или твоя подруга по колледжу. Понятно?

— Да, — прошептала Топаз, нежно целуя его.


— Пошли спать, — сказал он.

Они лежали, обнявшись.

— А о чем ты думаешь сейчас? — спросил Натан.

— О мороженом, — честно призналась Топаз. — Она улыбнулась любовнику и добавила: — О кофейном.

— А если я пойду и куплю кофейное мороженое? Что мне за это будет? — спросил Натан, глядя на нее сверху и думая, как же ему повезло. Черт, какая красивая!

— А тогда я два раза выйду за тебя замуж.

— О'кей, — сказал он. — Я скоро вернусь.

Топаз лежала и думала, какой он потрясающий, какой умный. Она стала снова придумывать имена их будущим детям. Нат, Луиз, Ник. Рози… После четверти часа Топаз заволновалась. Раздался звонок в дверь, она почувствовала облегчение. Открыла.