По телевизору опять ссорятся на политические темы. Ведущий перебивает оппонентов в стремлении блеснуть харизмой и интеллектуальным превосходством. Пока же у него получается блеснуть только лысиной. Светлана сидит на диване и вышивает. Понемногу, крестик за крестиком у неё вырисовывается портрет. И лишь она одна знает — чей это портрет. Мама же думает, что дочка нашла фото на интернетовском пространстве и теперь коротает время за вышивкой. Штрих за штрихом проявляются знакомые черты.

— Светлана! — слышится далекий голос.

Рука вздрагивает, и иголка впивается в подушечку пальца. Светлана тихо чертыхается и сует уколотый палец в рот. Неужели начинают приходить галлюцинации? Мда, пора заканчивать с этими перемещениями из тела в тело. Уже среди ясного дня мерещится голос Татьяны.

— Светлана, — снова доносится издалека.

Словно человек кричит из одного конца коридора в другой. Кричит изо всех сил, надрывая связки.

Неужели Татьяна хочет докричаться до неё? В такое время? У них же сегодня была договоренность на три часа, после которой Светлана снова полностью овладевает своим телом… Одно тело на двоих, как это неудобно.

— Светлана, откликнись! — зовет голос и девушка уже уверена, что это не галлюцинация.

— Мама, я пойду прилягу, а то что-то голова закружилась! — говорит девушка в сторону кухни и ожидаемо слышит материнские шаги.

— Девочка моя, что случилось? Может, «Скорую» вызвать? Дай пощупать лоб.

Даже в своем домашнем бордовом халате мама похожа на королеву Елизавету. Только помоложе и повыше ростом. Сейчас её розовые тапочки шелестят по зеленому ковролину. Прохладная рука ложится на кожу лба.

— Светлана, ты мне очень нужна! — снова слышится голос в голове девушки.

— Мам, да всё нормально. Скорее всего это из-за перепадов давления, или из-за метеорологических бурь. Я сейчас полежу и всё будет в порядке.

— А как же обед? Может, я дам тебе таблеточку, покушаешь, а после ляжешь? Свет, какая-то ты бледная.

— Да мам, ну всё хорошо. Я полчасика полежу и встану. Не волнуйся, мам. А то опекаешь, как маленькую. Ну ма-а-ам, — Светлана морщится, когда материнские губы касаются её лба.

Ладонь проводит по темно-русым волосам. Как в детстве, когда мама успокаивала упавшую дочь. Как в школьном возрасте, когда вздыхала над тройкой в дневнике. Как в студенческую пору, когда первая любовь оказалась уродом и наркоманом.

— Ладно, иди. Я оставлю на плите, если надо будет, то погреешь. А я пойду схожу в магазин, а то макарон мало осталось, да и хотя бы полбуханки хлеба надо прикупить.

— Спасибо, мам. Ты лучшая мамочка на свете. Честно-честно, — также, как в детстве Светлана прижимается к сухонькому телу матери.

— Эх ты, подлиза, — материнская ладонь снова проходит по волосам Светланы. — Ладно, иди, я тут сама всё уберу, — Галина Сергеевна кивает на дочкино шитье.

Переход из комнаты в комнату не занимает много времени — обычная двушка-хрущевка почти на окраине Москвы вряд ли может похвастаться размерами. Светлана ложится в постель и старается сосредоточиться на зовущем голосе.

— Светлана, ответь мне! — снова долетает далекое эхо.

— Я слышу вас, Татьяна! — думает девушка в ответ.

Она слышит звяканье посуды на кухне, слышит звуки работающего телевизора, где ведущий в очередной раз прерывает «неудобного» докладчика. И в то же время она чувствует, как накатывает дрема. Как расплываются и уходят прочь детали комнаты. Исчезают привычные бежевые стены с цветочным орнаментом, пропадает потолок с небольшой трещиной по шву. Растворяется компьютерный стол с мерцающим ноутбуком.

Зато появляется темное помещение два на два. Привычное помещение. Вроде тамбура электрички. Из одного тамбура можно попасть в другой. Из своей комнаты она попадает в белое пространство, в котором уже парит Татьяна и мужчина за её спиной. Андрюша.

— Что-то случилось? — первый вопрос, который задает Светлана. — Почему вы меня позвали и как вообще такое возможно?

— Светлана, прости меня за такое вторжение. Я знаю, что просила у тебя тело всего на несколько часов, но на душе что-то неспокойно. Можно я ещё на пару часов позаимствую у тебя…

Женщина выглядит несколько смущенной, словно не привыкла просить в долг, и если бы не нужда, то ни за что бы не унизилась до просьбы. Андрюша молчит. Он смотрит на девушку и ждет её ответа. Светлана не раз спрашивала себя — а есть ли у неё такой же «Андрюша»? По всему выходило, что есть, но только невидимый и неслышный.

— Может, вы зря так волнуетесь? Вам же нельзя переживать, — в Светлане почему-то включается медсестра.

— Я раньше не верила в предчувствия, но теперь не могу в это не верить. Столько всего произошло. И столько всего происходит. Прошу тебя, Светочка… Всего пару часов, — Татьяна только руки не заламывает. Мольбе в её глазах может позавидовать самый ярый священник.

— Я… Я не знаю. Я хотела сегодня побыть с мамой… — лепечет девушка.

— У вас будет ещё время, а мне сердце подсказывает, что что-то случилось. Что-то нехорошее. Я только съезжу, узнаю и назад. Даже не так — выйду на скамеечку, и мы снова поменяемся местами. Всего лишь на два часа…

— Хорошо. Всего лишь на два часа, — эхом повторяет девушка и проходит в гостиную, где обычно обитает сознание Татьяны.

Дверь в её тело закрывается. Девушка снова остается одна. Что ж, пока она в состоянии свободного сознания, то вновь может приняться за учебу. Хотя бы пару листов прочитать… или полюбоваться на фотографию Сергея. На ту самую, которую она вышивает, пока находится дома.

А в это время Светлана-Татьяна распахивает глаза в своей комнате и начинает переодеваться. Молчаливый Андрюша находится рядом, но молчит. Всего лишь сидит на кровати и наблюдает, как Татьяна готовится к выходу.

— Ты зря на меня так смотришь. Я просто чувствую что-то не то, — говорит Татьяна.

— Я верю тебе, — тихо отвечает Андрюша.

— Что-то ты подозрительно покладист. А где многочасовые лекции о вреде скоропалительных поступков? А где нотации и нравоучения?

Андрюша проводит рукой по цветастому покрывалу. Маки на зеленом поле. Покрывало всё ещё хранит тепло девичьего тела. За рыже-коричневой дверью слышны звуки работающего телевизора. Несколько раз они оказывались в этой комнате. Выходили. Татьяна чмокала маму Светланы и уходила на работу.

Сейчас должно произойти то же самое. Но Татьяна не знает, что покидает эту комнату в последний раз.

— Дочка, ты куда? Ты же собиралась полежать, — доносится материнский голос.

— Мам, не могу лежать. Хочу прогуляться немного, развеяться. Через пару часов вернусь, — отвечает Татьяна.

— Телефон взяла?

— Ну мам, я уже большая девочка. Я скоро, — Татьяна закрывает за собой дверь.

В метро пахнет также, как в обувном магазине. Запах картонных коробок и нагретой кожи обволакивает каждого, кто кладет руку на черный пластмассовый поручень. Народ движется с упорством пингвинов — также переваливаются с ноги на ногу в плотной толпе. Андрюша развлекается тем, что хлопает впередиидущих по плечам. Они поворачиваются к тем, кто сзади и озадаченно смотрят на незнакомых людей. Андрюша хмыкает и пробирается к другим людям. Точно также он лазит и по вагону.

Башни Москва-сити сталагмитами высятся над городом. Татьяна кидает на них взгляд и замечает два полицейских фургона возле башни «Федерации». Двое рослых мужчин в бронежилетах и с укороченными автоматами расстреливают проходящих внимательными взглядами. Татьяна почему-то уверена, что они приехали именно на их этаж.

— Я же говорила, что сердце не обманешь. Вот видишь, Андрюша, омоновцы приехали. Сейчас они со всем разберутся, — говорит Татьяна, а сама не верит даже интонации в своем голосе.

— Пойдем, посмотрим? — обреченным голосом говорит Андрюша.

Он мог бы и не спрашивать. Татьяна устремляется вперед. Ещё два человека в серо-голубой форме с нашивками «ОМОН» находятся в холле. Лифт ползет очень медленно. Татьяна сначала хотела бежать по лестнице, но Андрюша вовремя остановил её и напомнил про больное плечо. До тридцатого этажа Татьяна вряд ли добралась бы без потерь.

На выходе из лифта её останавливают великаны в форме. Показав пропуск, Татьяна робким голосом спрашивает:

— Простите, а что случилось? Что произошло?

— Проходите, девушка, там вам всё расскажут, — правый великан, в лихо заломленном берете, показывает на конференц-зал.

— Иди-иди, ты же ради этого пришла, — говорит Андрюша и тихо похлопывает левого великана по плечу. Тот недоуменно оборачивается на стену, которая только что коснулась его широкой ладонью. Андрюша улыбается и идет следом за Татьяной.

В конференц-зале собрались два этажа. Руководящий состав, менеджеры, секретари, курьеры. Все. К стенам прислонились люди в форме. Перед сидящими за столом находятся три человека: Леонид Михайлович с повязкой на голове, грузный человек с красным лицом (он кажется Татьяне знакомым) и Сергей. Глаза Сергея удивленно распахиваются, когда он видит Татьяну. Но делает ей знак не шуметь.

Внимание сидящих приковано к микрофону, который повис над мобильным телефоном. А из динамиков льется неторопливый голос. Тягучий и с высокомерными нотками. Такой есть только у одной женщины — у Даны Фалеевой.

— Так что, Сергей Павлович, у вас остается только один выбор — добровольно сложить полномочия директора концерна. Все документы находятся у нас на руках. Вы достаточно дискредитировали себя. В случае вашего отказа, мы будем вынуждены отправить их в соответствующие органы.

— Дана Викторовна, вы можете отправлять документы куда угодно. Я всегда веду свои дела честно, что могут подтвердить мои партнеры, — отвечает Сергей, наклоняясь над телефоном.

— Все ваши перемещения средств зафиксированы. Компания «Северсталь» является для вас пунктом отмывания денег, что подтверждают документы черной бухгалтерии. Поэтому мы в последний раз предлагаем вам перевести все грязные деньги государству и подать в отставку.